— Тихо, Миша, — сказал ему Стас, — ты давай без паники.

Я глянул на Глушко. Легкий ветерок, ходивший у реки, трепал его светлую челку, выбившуюся из-под шапки.

— А ветер… Ветер же в нашу сторону… — Тихо проговорил Мишка, — в нашу дует. А что, если мы уже заразные⁈

— Без паники! — Надавил Стас, — без паники, я тебе говорю!

— Я пошел, — сказал я и направился к афганцу.

— Стас, пусть не ходит… — испуганно проговорил Миша.

— Успокойся, Миша, — зло глянул на него Стас.

— Пусть не ходит! — Крикнул он.

— Да успокойся ты! — Стас схватил его за плечо, чтобы одернуть.

Оглушительный выстрел разнесся по берегу реки. Эхом отразился от нависших над Пянджем скал. Трепье на груди афганца вздрогнуло, когда пуля угодила в прокаженного. Он дернулся, а потом завалился вперед.

Все посмотрели на Мишу. Дульный срез его автомата спокойно дымился после выстрела.

— Ты чего натворил⁈ — Крикнул Стас.

Я бросился к афганцу, пощупал пульс на шершавой шее. Помочь было уже поздно. Человек погиб. Тогда я решительно направился к Мише, схватил его за грудки.

— Что на тебя нашло? — Прошипел я, глядя ему в глаза.

— Он… Я не знаю… — Глушко колотила дрожь. Раскрытыми от изумления глазами, он продолжал смотреть на погибшего афганца. — Палец сам дернулся! Я не понимаю, как это получилось!

— Вот Сука… — протянул Стас, тяжело вздыхая.

— Ты пограничник, как ты не знаешь⁈ — Нажал я строго.

Глушко попятился, крикнул:

— Ты его трогал! Отпусти!

Потом запутался в собственных ногах и рухнул на задницу. Схватился за голову.

— Алим, — сказал я командным тоном, — отведи его в сторонку. Пусть подышит. — Стас?

Ефрейтор перевел взгляд с погибшего, на меня.

— Надо доложить.

— И правда. Надо. — Сказал он отрывисто и пошел к столбам связи.

На участке было многолюдно. Несколько уазиков из отряда стояли на широкой пограничной тропе. У шишиги толпились пограничники.

— Кто-нибудь его трогал? — Нахмурился начотряда Давыдов, лично приехавший разобраться в ситуации.

— Ну… товарищ подполковник, — начал Стас замявшись, — сами понимаете, какая мерзкая дрянь — эта проказа. Мы старались действовать аккуратно.

— Я проверял у него пульс, — сказал я решительно.

Полковник нахмурился. Глянул на меня внимательнее. Алим со Стасом невозмутимо стояли рядом и даже не пытались как-то от меня отстраниться. Видимо, не хотели потерять лицо после случившегося.

Давыдов повел по нам взглядом. Потом глянул на запакованного в мешок для тела прокаженного, которого уже уносили с собой солдаты в ОЗК.

— Селихов хотел его связать, но просто не успел, — докончил Стас.

— Так… — вздохнул начотряда, — ладно. А почему стреляли? Почему Глушко стрелял?

Стасик замялся снова, поджал губы, не зная, что ответить.

Я глянул на Мишу, сидевшего у края тропы. Рядом с ним дежурили два погранца из отряда, и разговаривали особисты. Шарипов присел на корточки у ног Миши и внимательно слушал Глушко. Сорокин что-то писал в блокноте. Белый как смерть Мишка, уставившись в одну точку, шевелил губами, словно какой-то робот.

— Разрешите обратиться, товарищ подполковник, — отозвался Алим.

— Разрешаю.

— Испугался. Нервы подвели, вот и выстрелил. Он не собирался.

— И оснований стрелять у него не было, товарищ подполковник, — добавил я. — Все это только трагическая случайность.

— М-дм… — Протянул Давыдов, потом глянул на меня, — Селихов, снова ты попал в заварушку?

— Так точно, товарищ подполковник. Что-то не везет.

— Это не то слово, — строго покивал Давыдов. — И что, неужели ты не испугался прокаженного трогать?

— К такому мы были не готовы, товарищ подполковник, — сказал я, — ребята это видели. Каждый понимал, что может случиться, принеси мы эту заразу на заставу. Но даже так, кому-то надо было его задержать.

Подполковник глянул на меня с уважением во взгляде. Потом покивал и добавил:

— Не уходи далеко. Вон Громов идет. Он скажет, что с тобой делать.

К нам подошли Таран и военврач майор Громов.

— Докладывайте, — сказал подполковник.

— При погибшем не было ни документов, ни личных вещей, — сказал Таран, — личность установить никак не получилось.

— А вы что скажете, товарищ майор?

— Я не специалист по инфекционным заболеваниям, — пожал плечами Громов, — но по всем внешним признакам мы действительно имеем дело с лепрой.

— Можете сказать, какова вероятность эпидемии? — Посуровел лицом Давыдов.

— Бойцы контактировали? — Громов посмотрел на нас.

— Селихов тронул шею, чтобы проверить, жив ли нарушитель.

— Шею? Тогда невелика, — сказал Громов. — Проказа — вредная штука. И достаточно заразная. Но не настолько, как привыкли считать обыватели. Инфекция передается при тесном контакте. Чаще всего достаточно длительном. При рукопожатии или, коснувшись одежды, ее не подхватить. Воздушно-капельным можно…

При этих словах Стас побледнел, припомнив Мишу, что-то говорившем о «ветерке в нашу сторону».

— Но опять же, при тесном контакте и очень близком. — продолжал майор.

— Значит, не обязательно солдат в карантин? — Спросил Таран, хмуро глянув на Громова.

— Не обязательно. Пусть руки вымоют с мылом на всякий случай. Ну и продезинфицируют. Этого хватит.

— Спасибо, товарищ майор. Вы свободны, — сказал Давыдов.

Военврач отдал честь, пошел к шишиге, в которую уже поместили тело несчастного.

— Остался другой, более сложный вопрос, — сказал Давыдов.

Все мы посмотрели на Мишку.

— Тут уголовное дело, — вздохнул подполковник. — Нарушение правил несения пограничной службы.

Таран грустно покивал.

— Постараемся учесть все обстоятельства, — продолжал начотряда, — немного позже особый отдел твоих ребят допросит.

Давыдов засобирался к своей машине, но сначала положил руку на плечо Тарана.

— Понимаю, Толя, Глушко этот — парень молодой. Не из злого умысла преступление совершил. Но ничего не попишешь.

— Я буду настаивать на справедливом следствии, товарищ подполковник, — сказал Таран, — если найдутся смягчающие, стану как могу добиваться, чтобы на них обратили особое внимание.

— Я тоже, Толя. Я тоже.

Вечером после ужина, замполит собрал всех свободных погранцов в красной комнате. Стал разъяснять личному составу про лепру и ее заразность.

Хоть и молодой, но мудрый Строев долго разговаривал с врачом Громовым еще на границе. Видимо, уже тогда готовился к тому, чтобы донести до личного состава характер и особенности болезни, с которой так внезапно пришлось столкнуться пограничникам.

Всю эту недолгую лекцию слушал и я. Слушал с одобрением. Понимал, что солдаты могут неправильно понять случившееся. Начать сторониться тех, кто был рядом не только с живым прокаженным, но даже и с его мертвым телом.

— Так что, товарищи, — вещал замполит, — любая опасность уже позади. Так просто эту смертельную и очень неприятную болезнь не подцепить.

Когда все разошлись, Стас остался в красной комнате. Видя его поникшим, я тоже задержался. Знал, что он винит и себя во всем произошедшем. Мол, мало того что он был старшим наряда, так еще и напугал Мишку. Да так, что тот произвел выстрел.

По сути, понимал я, что он себя зря накручивает. У Глушко просто нервы сдали, вот и все. Но Стас, очевидно, думал совсем иначе.

— Можно? — Спросил я, пододвигая стул.

— Садись, чего спрашиваешь? — Поднял на меня взгляд Стас.

— Как? Поговорил с Тараном?

— Да поговорил, — вздохнул ефрейтор, — он думает, особисты и меня крутить станут. Разобрали мы всю последовательность моих действий. Не нашли никаких нарушений предписаний несения пограничной службы. Кроме одного: не обеспечил я правильности применения боевого оружия. Эх… Все это трагическая ошибка, Саша… Как ты и сказал тогда, на Границе.

— Трагическая, — покивал я. — Но ты зря себя винишь.