Подходим на ресепшн. Еще до отплытия нужно сдать на хранение паспорта. Это делается для того, чтобы избавить пассажиров от личного присутствия при проверке пограничниками документов в порту. Ведь каждый заход корабля в порт — это пересечение границы.

Еще немного гуляем по лайнеру и возвращаемся в каюту. Нужно привести себя в порядок перед отплытием. Иду в душ, прихватив халатик. С наслаждением ополаскиваюсь и вытираюсь мягким белоснежным полотенцем. Выхожу и подбираю одежду, а Дан уходит в душ. Меняю белье, надеваю топ и короткую юбку. Пока на улице жарко, можно одеться полегче. Потом наношу легкий макияж. Поправляю прическу.

Я уже почти готова, а Дан до сих пор не вышел из душа. Он там не утонул? Решил разорить владельцев на несколько лишних кубов воды?

Окидываю себя взглядом в зеркале. Ах, да! Стоит поменять сережки, практичные, удобные в дороге гвоздики на подходящие к наряду легкомысленные, игривые подвески. Достаю их, меняю правую. И едва берусь за левую, на тумбочке у кровати оживает мой телефон.

Роуминг мы подключили, но исходящие звонки очень дорогие. А вот входящие хоть и не бесплатные, но заметно дешевле, поэтому договорились с Валей, что он будет звонить сам.

Бросаюсь к телефону по кратчайшему пути — на четвереньках по сдвинутым кроватям. Так и есть, Валька!

Слышу в трубке его радостное:

— Привет! Долетели? Уже на корабле?

Лучшей музыки, чем голос сына для меня не существует. Я в восторженных выражениях передаю ему свои эмоции. Рассказываю обо всех впечатлениях за день: как чуть не опоздали на рейс, как неожиданно проспала весь полет, как увидела лайнер со смотровой площадки, и о том, как он роскошен внутри.

Сама не ведаю, что творю. Стою на коленях на краю кровати, держу у правого уха телефон и машинально продолжаю вынимать сережку из левого. Случается то, что должно было случиться. Замочек сережки выскальзывает из руки и падает куда-то в узкое пространство между кроватью и стеной.

Мой короткий рассказ о долгом дне близок к завершению, растягивать не стоит. По голосу слышно, что Валька куда-то торопится, бежит. Если в первую минуту он говорил лишь чуть громче и быстрее обычного, то теперь, задавая краткие вопросы, задыхается. Прощаемся, и я начинаю, не меняя позы, высматривать злополучный стоппер. Все так же стоя на четвереньках на кровати, свешиваю голову вниз. Осматриваю застланный рябым ковролином пол, и вдруг… Ах!.. Ягодицу обжигает. Едва не слетаю носом вниз.

«Да-а-ан! Гад! Теперь точно убью!»

Данила

Куда я попал? Долбаная фешенебельная посудина для европейских толстосумов! Помпезное восемнадцатипалубное корыто! На хрена вся эта позолота, блестючки, хрусталь? Звездная пыль в глаза!

Та лестница, по которой мы поднимались от входа на корабль, жилые коридоры — это нормально. Каюта оказалась шикарнее, чем я ожидал, но тоже терпимо, унитаз не из золота.

Но дальше ресторан, где не знаешь на что смотреть: в панорамные окна, на дорогущую мебель и отделку, или на бесконечную вереницу блюд. Все даже по чайной ложке попробуешь — лопнешь. А в Африке голодают дети.

А этот зал посреди корабля, где роскошь режет глаз? Какой особенный кайф в том, чтобы топтаться ботинками по мнимым бриллиантам? Знаю, что кристаллы Сваровски хоть и не драгоценные камни, а стоят бешеных денег. Сколько обездоленных можно одеть, обуть, накормить на средства, угробленные на эту лестницу!

Пока шел до каюты, подташнивало. Вспомнился «Господин из Сан-Франциско»*. Прихватил пару лет назад эту книжку с Валькиного письменного стола. Школьная программа. Наверное, лет сто назад писалась, а все то же. Пока мерзнут от стужи вахтенные на вышке, и обливаются по́том забрасывающие в топку груды каменного угля кочегары, в сияющем люстрами бальном зале среди блеска огней, шелков и бриллиантов кружатся пары, а в барах толстосумы цедят коньяк и ликеры, курят гаванские сигары, закинув ноги на ручки кресел. Тьфу…

Если б я знал раньше… Просто не догадался глянуть фотки этого плавучего кошмара, поинтересоваться.

Да и не было ни времени, ни желания по интернету лазать. Я все же не как развлечение этот круиз воспринимал. Я кто? Сопровождающий. Это Танька развлекается, а мне ее доставить надо в целости и сохранности. Из дома на корабль, с корабля домой. В ответе за нее, прежде всего перед сыном.

Лучший способ прийти в себя — это смыть все эмоции водой. Поэтому долго стою под душем, расслабляюсь. Здесь душевая кабина с массажным эффектом.

Подставляю под струи спину, плечи. Растираю по телу ароматный гель — несколько пакетиков от щедрот положили. Не торопясь промываю шампунем волосы. Остаюсь под успокаивающим потоком воды пока не исчезают из головы все негативные и раздражающие мысли.

Вытираюсь. Сушу волосы феном, все же скоро отправимся на открытую палубу. Хоть и лето, знаю, что на воде всегда холоднее.

Выхожу из душа и вижу такую картину. Стоит Танька на кровати в позе рака. Всей красотой ко мне. Короткая юбка задралась. Бедра оголились. Трусики танга открывают взору сочные ягодицы. Всегда ценил Танькину попку. Она ладная, сердечком. Гладкая, упругая.

И сейчас прямо передо мной. Аппетитная, манящая.

Иду к ней как под гипнозом. Мысли исчезли из головы. Воля испарилась. Только вязкая непреодолимая тяга.

Подкрадываюсь. Не слышит, не оборачивается. Переминается с колена на колено. Крутит попой. Наклоняется ниже, еще сильнее выставляя задницу. Нет сил сдержаться. С размаха звонко шлепаю ладонью по ягодице.

— Ты сдурел?! — визжит Танька. Разворачивается ко мне. Хватает воздух раскрытым ртом. — А если б я с кровати свалилась? Идиот!

В порыве ярости лезет ко мне с кулаками. Но кулачная расправа — это не метод. Для женщины. И она пускает в ход свои когтищи. Наступает на меня и машет растопыренными пальцами. А на каждом пальце по ножу. Я в одном полотенце на бедрах, и для меня это грозное оружие.

Уворачиваюсь, как могу. Потом в секунду сгребаю ее в охапку, прижимаю спиной к себе, фиксирую кошачьи лапы. Словно крепко обнимаю. Она дергается, брыкается, но быстро устает. Хватает только на словесные выпады.

— Ты придурок? Какого черта полез ко мне. Мы без пяти минут в разводе! И у нас договор…

— А ты полицию позови, — добродушно советую я. — Зачем прелести свои выставила?

— Я не выставляла… Не для тебя…

— Опа… А для кого же? — я даже ослабляю хватку, и Танька, выкрутившись, отскакивает и садится на кровать. Драться у нее сил больше нет, но и успокоиться сразу не может.

— Не твое дело, — огрызается она. Смотрит волком.

И тут раздается гудок. За ним еще. Мы глядим друг на друга и срываемся каждый по своим делам: я одеваться, Танька искать обувь, которую еще не достала из чемодана. Семь коротких гудков и один длинный. Сигнал общей тревоги.

В пять часов вечера в сегодняшней программе дня учебная тревога, обязательная для участия всех пассажиров, прибывших на корабль. Оксана в автобусе рассказывала, а Танька, наверное, еще и в круизной газете прочитала.

Как мы могли забыть, проворонить? Танька расслабилась, растеклась от шикарной обстановки. Я был слишком зол. Потом долго отмывался. Не рассчитал время.

Спешить вроде бы и некуда. По этому сигналу пассажиры, в каком бы месте судна они не находились, должны вернуться в свои каюты за спасательными жилетами. А уже потом отправляться в закрепленное за каютой место, из которого будет производиться эвакуация, на так называемую «спасательную станцию». А если оказался на другом конце корабля, идти до каюты можно минут десять. Но мы еще плохо ориентируемся на лайнере, так что тормозить не стоит.

Спасательные жилеты нахожу, как и положено, на верхней полке платяного шкафа.

Теперь нужно найти место на корабле, откуда мы будем организованно спасаться. Его обозначение есть на нашей круизной карте. Кручу в руках пластиковую карточку. И где? Попробуй, разберись.