Эта мысль сковывает ледяным холодом. Паника, которая до того приближалась потихоньку, накрывает меня штормовой волной.

Я барахтаюсь, еще пробую что-то сделать. Хватаюсь за телефон — вспоминаю, что разряжен. Пытаюсь понять, к кому обратиться, что сказать, но уже захлёбываюсь, тону. Открываю рот и едва слышно хриплю: «Помогите!»

Мой страшный сон. Тот, что я видела много раз. От которого просыпалась в холодном поту. Он повторяется наяву.

Я в чужой стране, меня никто не понимает, не слышит. Никто не поможет. А тот, кто мне нужен, единственный, далеко. Мне до него не дойти.

Сердце бешено колотится, руки и ноги леденеют. Яростно хватаю воздух ртом, но не могу им напиться. Голова тяжелеет, в глазах все плывет и кружится. Перестаю осознавать, где я и что со мной. Все кажется нереальным, словно попала в иное измерение. Мышцы свело так, что больно пошевелиться. Я знаю, есть предсмертные судороги. И это, должно быть, они. Задыхаюсь от ужаса. Тело скручивает невыносимая боль.

Подкашиваются ноги. Я сползаю вниз по стене дома на каменные ступени у входа. Прижимаюсь виском к шершавому песчанику. Глаза нестерпимо болят от этого пронзительного ядовитого жёлтого цвета. Я так от него устала. А смерть — это темнота. И я на нее согласна…

Данила

Ее нет! Исчезла! Растаяла, как дым на улицах этого желтого города.

Идиот! Разозлился, бросил ее. И представить себе не мог, что может отстать, потеряться. В городе со строго геометрической застройкой. В городе, где заблудиться невозможно!

Все были утомлены длинной пешеходной экскурсией и зноем этих каменных улиц, нагретых солнцем. Шли небыстро. Оксана с Юлией впереди что-то обсуждали. Вика беспрерывно трещала мне на ухо, пока я крутил в голове свои невеселые мысли на тему «все бабы — дуры».

Зачем нужно доверять тайну беременной подруге, у которой головной мозг переключился на выполнение совершенно иных задач? Зачем выбалтывать секрет, если тебя попросили его хранить? Зачем звонить внуку в день экзамена с шокирующей новостью, что его родители разводятся?

Вика начала ныть, как она устала. Пошла спросить у гидов, далеко ли еще до порта? И я обернулся.

Не увидев Таньки, сначала рассердился. Плетется в хвосте — жди теперь ее. Постоял, пропуская людей вперед. Группа растянулась. Но вот, кажется, последние. А ее не видно.

Делаю рывок, добегаю до перекрестка, который недавно прошли. Пусто. Не могла же она еще сильнее отстать.

Просмотрел? Не увидел за чьей-то спиной? Не может быть.

Набираю ее номер. Готовлю речь, чтоб уложиться в несколько секунд, очень уж связь дорогая, но телефон отключен.

Страх неприятно царапает за грудиной. Озираюсь по сторонам, отказываясь верить в происходящее.

Остается только искать на пройденном пути. Бегу обратно к группе, к гидам. Обгоняю Тамару Петровну:

— Вы Таню не видели?

Она с тревогой оборачивается:

— Кажется, сзади шла…

Быстро объясняю Оксане, что жена отстала, иду искать. Она просит держать телефон под рукой, будет звонить.

Возвращаюсь, заглядывая за спину каждого прохожего, в каждую нишу в стене. Ощущение нереальности не покидает. Надо самому собраться, не раскисать.

Прибегаю все к тому же перекрестку. Тани не видно, значит отстала сильно, и наверняка впала в панику.

И шли ведь по прямой. Свернули только в самом начале.

Людей на улице много. Должны увидеть, что человеку плохо. Помочь, проводить. Может, она уже на пути к кораблю. Даже ближе, чем вся остальная группа.

Звонит Оксана, спрашивает, не нашлась ли. Говорит, что свяжется с лайнером. Если Таня туда вернется, или что-то станет о ней известно, ей сообщат.

Перехожу на быстрый шаг. На бегу не всегда успеваю как следует все осмотреть. На перекрестках задерживаюсь, вглядываюсь в перпендикулярные улицы.

Город совсем небольшой по площади, но, если прочесывать все улицы, можно пробежать по нему не один десяток километров.

Лишь бы ничего не случилось. Конечно испугается, нервный срыв гарантирован. Только бы, поддавшись панике, не натворила бед. Все же и машины на улицах, и камни на мостовой, если споткнуться на бегу, мало не покажется. А уж если головой приложиться… Лучше не думать.

Не думать о плохом, лучше вообще ни о чем не думать.

Звонит Валька. Говорит, что у него пятнадцать пропущенных от мамы, а теперь ее телефон отключен. Туманно объясняю сыну, что она не рядом, но я обязательно слово в слово все передам. Не могу я сказать, что потерял маму в чужом городе. Это не малодушие, а милосердие. Парень и так сегодня переволновался.

Вот, кажется, нужный поворот. Точно, в конце улицы зелень сада.

На этой улице ее тоже нет. Так надеялся, что именно здесь…

Забегаю в сад. Была у нас такая договоренность много лет назад. Не с Таней даже, а с Валей, когда еще был маленьким: если потерялся, стой на месте. Или вернись туда, где расстались, если уверен, что знаешь дорогу.

Здесь я видел ее в последний раз. Отсюда ушел без нее. В начале улицы обернулся. И все.

На то, чтоб ругать себя, тоже нельзя сейчас тратить силы, хотя и очень хочется.

Куда теперь? Разумно было бы в полицию, но объясниться я не смогу, и Таниной фотографии у меня с собой нет.

Решаю обследовать ближайшие улицы. Если Таня свернула не туда, она должна быть не слишком далеко. Для начала предположим, что не повернула, где все, а прошла прямо.

Снова звонит Оксана. Сообщает, что группа вернулась на корабль. О Тане ничего неизвестно. Осторожно напоминает, что времени совсем немного.

Это совершенно лишнее. Если мог бы искать быстрее, искал бы.

Бегу по улице вперед до конца, всматриваясь в пересекающие ее. Пусто. Сворачиваю наугад. Раз, другой.

Куда она могла пойти, когда поняла, что потерялась? И смогла бы вообще идти?

Начинаю кричать, звать по имени. Прохожие вздрагивают, шарахаются от меня. Бесполезно. Может находиться рядом и не понять, что зовут ее, не услышать. Может быть без сознания.

Начинаю задыхаться. Физподготовка ни к черту. Или от того, что психую? Крикнул пару раз, и дыхалка сбилась. Сердце колотится.

Притормаживаю и понимаю, что бестолково петляю по городу. В этом месте точно проходил. Может и не однажды.

Надо осматривать систематически, раз другие методы не прошли. Эх, иметь бы карту…

Двигаюсь по перпендикулярам города — от одного залива до другого. И по пути проверяю отрезки продольных улиц.

Уже не бегу, быстро иду. Со лба течет, футболку можно отжимать. А главное на душе погано. Скользкой змеей вползает отчаяние.

«Все бу-дет хо-ро-шо!» — чеканю я в голове под правую ногу.

Найду, найду обязательно! Живой и здоровой. А иначе как сыну в глаза смотреть буду? Да что сыну, собственной совести?! Она и Валька — самые дорогие для меня люди.

Найду. Только бы на виду была, может ведь и в дом зайти, и во внутренний двор.

Сил прибавляется. Второе дыхание открылось, или следующее по счету? Снова перехожу на рысцу. Сворачиваю в очередной отрезок пешеходной улицы, а там…

Сидит на ступенях у входа в дом… Рву к ней, что есть сил. Кричу:

— Таня!

Не шевелится. Сидит, прислонившись к стене. Будто спит.

Подлетаю — глаза закрыты. Начинаю тормошить и обжигаюсь о ее ледяные руки. Самые страшные мысли проносятся в голове, но замечаю, что на шее бьется жилка. Живая. Больше ничего и не надо. Остальное вылечим, исправим, переживем.

Достаю бутылку с водой, умываю. Вода теплая, противная, перегретая на жаре. Но Таня шевелится, начинает моргать.

— Танюша! — шепчу ей. — Танюша, посмотри на меня!

Горло перехватило, голос сел. Она продолжает моргать, не понимает, что происходит.

Обнимаю за плечи, растираю холодные руки. Она озирается по сторонам. Начинает осознавать. Разлепляет губы, но так и не находит, что сказать.

— Танюша, все хорошо? Ты в порядке? — касаюсь ладонью ее щеки.

Она медленно кивает.