Едем на метро довольно долго. Выходим явно в спальном районе и добираемся до музея. Только это не музей. Это замок. Большой строгий замок из красного кирпича. Только оказавшись внутри, я убеждаюсь, что приехали правильно.

Музей впечатляет. В начале осмотра в отдельной башне огромное керамическое панно «Древо Жизни». Охватить его одним взглядом не получается, можно рассматривать только по уровням. Внизу какие-то примитивные животные — зарождение жизни, выше — динозавры, птицы, звери. На самом верху — вершина эволюции — человечество. Точнее барельеф матери с младенцем. На них я задерживаю взгляд, плечи передергивает судорогой. Очень трогательно. Только так и должен выглядеть символ человечества. Не мужчина и женщина, не кружочки с крестиками и стрелочками, не «витрувианский человек»*, а дающая жизнь и ее дитя.

Залы музея просторные и просто напичканы экспонатами. Я и не задумывалась, как много существ обитало в воде еще до того, как жизнь вышла на сушу. Как много причудливых «ошибок природы». Нет, правильнее сказать экспериментов природы, пробных образцов. До того, как возникли современные животные, тоже порой странные, но выжившие в эволюционной борьбе, а значит более совершенные.

Валька с увлечением рассматривает и всевозможные ракушки, и рыб, которые оставили лишь свой отпечаток на камне. А я рассматриваю его. Такого родного и близкого ребенка, такого незнакомого взрослого мужчину. Сейчас в его глазах загорается детское любопытство и восторг. И он становится похож на того малыша, которого я пеленала и укачивала на руках, на мальчика, который совал нос во все щели, разбивал коленки, бесконечно изобретал игры и забавы, на серьезного и взволнованного юношу, покинувшего дом девять с половиной месяцев назад. Но сегодня я смотрю на него неотрывно, замечаю незнакомые мне взгляды, жесты, слова. Как он повзрослел! Уверенно вел нас по лабиринту переулков центра Москвы и по переходам метро. От выхода из метро нашел путь к музею, в который, как и мы, попал впервые. Платил за себя в кафе и в музее. Казалось бы, мы его содержим, но он привык самостоятельно контролировать свои расходы. Сказал: «У вас впереди еще большие траты».

И его лицо во время короткого телефонного разговора со своей девушкой. Он отходит в сторону, я не слышу слов, но вижу глаза. И в них внимание, уверенное спокойствие, забота. Я не видела, как он взрослел или просто этого не замечала?

После диковинных кистеперых рыб приходит черед амфибий и, наконец, мы попадаем в двухэтажный зал со скелетами динозавров. Они в витринах, на полу и на стенах. Огромный диплодок с первого этажа зала тянет голову на тонкой длинной шее к нам, на второй. За ним огромное живописное панно, повествующие о жизни в юрском периоде. В этом зале мы, конечно, проводим гораздо больше времени и переходим в последний. Здесь мамонты, носороги, пещерные медведи, саблезубые тигры и другие многочисленные предки современных зверей с неизвестными сложными названиями. Сколько их, тех, что жили до нас!

Выходя из последнего зала, неожиданно снова попадаем в башню с «Древом Жизни». Теперь интереснее рассматривать тех, чьи останки видели в экспозиции. Только сейчас я замечаю зеркала на полу и потолке башни, которые делают композицию бесконечной в пространстве. Жизнь уходит вглубь эпох, в прошлое на миллиарды лет и на столько же в будущее. И сейчас я понимаю главный смысл этого грандиозного художественного творения — чувствую себя песчинкой… Мы все — песчинки, даже не песчинки, атомы на просторах истории жизни на Земле.

Еще долго находимся под впечатлением от музея. Валя везет нас в парк, просто погулять. Разговариваем, уже не так оживленно, об оставшихся экзаменах, о планах на лето и о нашем будущем путешествии. День клонится к вечеру, и ко мне на мягких лапах подкрадывается тоска предстоящей разлуки. После круиза, на обратном пути встретиться не получится. Мы прилетаем поздно вечером и сразу садимся на поезд домой, да и у сына сессия еще не закончится, последний экзамен будет только через день.

На Валькин телефон звонит Саша, ждет его, у них еще есть планы на сегодняшний вечер. Да и нам пора отправляться на ночевку в подмосковный поселок близ «Шереметьево».

Валька все же провожает нас до вокзала, до выхода к электричкам. В момент расставания, как не пытаюсь крепиться, щиплет в глазах и режет в груди. Валька исчезает почти так же, как и появился сегодня утром. Улыбается издали, поднимает вверх руку с пальцами, сложенными буквой «V», и скрывается за спинами прохожих.

А мы с Даном садимся в электричку. Самой себе я кажусь сосудом, переполненным впечатлениями и эмоциями. Чуть качнешь, и перельются через край. А впереди долгое небывалое путешествие. Но, если было бы возможно, я не задумываясь поменяла бы его на еще один день с сыном.

_______________________________________

* «Витрувиа́нский человек» — рисунок Леонардо да Винчи, изображающий человека в двух наложенных друг на друга положениях с расставленными руками и ногами, вписанным одновременно в круг и квадрат. Иногда используется как символ человека и человечества.

Данила

Всю поездку в электричке думаю о встрече с сыном. Перематываю от начала до конца. Проживаю моменты заново.

Все же мы очень редко видимся. По видеосвязи говорим, только это все не то. Хочется вживую.

Он вырос за последние полгода. Точнее возмужал.

Красивый статный парень. И умница. Первую сессию сдал без троек. И эту завалить не должен. Пока все к тому идет. Остались еще два экзамена.

Выглядит как взрослый, рассуждает по-взрослому.

Только вот мать-курица все испортила. Кудахтала над ним, как над цыпленком.

Варенья свежего наварила. Ладно, это еще куда ни шло. Но это: «Валечка, я тебе свитер теплый привезла». На кой он ему в июне? До зимы еще полгода!

И это: «Жаль, что с твоей Сашей познакомиться не получилось, так хотелось на нее посмотреть». Женская логика во всей красе: хотела познакомиться — ехала бы к ним на ночевку. Повод железобетонный.

А за «твою» Сашу прямо рот ей заткнуть хотелось. Хорошим кляпом. Что она, жена ему? У него таких Саш десяток будет. Может и не один.

У меня вот за годы учебы не меньше десятка было.

А у такого видного парня, как он, и вовсе отбоя от девчонок не будет.

Перед нужной нам остановкой тормошу Таньку. Она успела задремать. А еще говорит, что сидя спать не может.

Так бы и уехала бог знает куда. Дуреха.

С платформы нужно подниматься по мосту. Высоченный. Четыре пролета. Ступеней пятьдесят, не меньше.

Таньке ничего лучше не приходит в голову, как убрать телескопическую ручку и пытаться карабкаться вверх с чемоданом наперевес.

Ругаю ее последними словами. Выхватываю чемодан из рук. В нем килограммов двенадцать. И ладно бы еще вниз по лестнице сносила. Она такую тяжесть вверх удумала тащить!

Поднимаюсь на один марш. На площадке чемодан оставляю. Спускаюсь за своим.

Стоит, караулит. Хорошо не стала поднимать. Он сам по себе тяжеленный, допотопный.

Велю ей идти вверх. Волоку свой чемодан до второй площадки. Спускаюсь за Танькиным.

Так челночным способом поднимаю весь багаж наверх. По мосту каждый катит своё добро сам.

А перед спуском опять ругаемся. Она мне что-то про равноправие и про то, что каждый тянет свою лямку. Я ей о том, что мне нужно ее живой хотя бы до лайнера довезти. А то перед «Фортуной ФМ» неудобно будет.

Тем же макаром спускаю чемоданы с моста. Мог бы и разом. Но времени вагон, а спина одна. Рисковать ею перед отдыхом не хочется.

Оказываемся наконец на маленькой привокзальной площади.

От станции идем пешком. На такси решаем сэкономить.

Сверяюсь с картой и указываю направление. Танька подхватывает свой розовый чемоданчик и катит по выщербленной тротуарной плитке.

Вот умора! Гордо так шагает. Независимо. Да где бы она была без меня?

Путь занимает совсем не пять минут, как указано в объявлении. Все пятнадцать. С нашим-то багажом на колесиках.