Камеры расположены на двух уровнях. На нижнем не было окон, света и даже вентиляции. Зимой было холодно, а летом ужасающе душно. В эти камеры попадали бедняки. А вот богатым арестантам предлагали камеры покомфортнее — в верхней части замка. За определённую плату им можно было общаться, прогуливаться по террасе и даже принимать гостей.

Над входом в каждую камеру прикреплена табличка, которая гласит, кто в ней был заточен. Они нам неинтересны, кроме двух: «камера аббата Фариа» и «камера Эдмона Дантеса». Обоих, разумеется, на самом деле не существовало. Но здесь все по Дюма: в темное, как и все камеры нижнего уровня, узилище Дантеса из одиночки аббата Фариа ведет лаз. А еще в глубине камеры на экране телевизора показывают сцену встречи героев из французского фильма про графа Монте-Кристо.

Еще в одной из камер нижнего яруса устроен для туристов аттракцион, приносящий сомнительное удовольствие. Если встать в определенное место у входа, можно увидеть на экране себя «заточённым» в каземате замка Иф.

Поднимаемся на верхний уровень. Туристов, осматривающих тюрьму, и так немного, а на верхнем ярусе мы и вовсе оказываемся одни. Здесь гораздо светлее, камеры просторнее, с каминами. Зарешеченные окна смотрят на море, на Марсель. Двери для удобства осмотра и лучшей освещенности сняты. Лишь одна камера, в которую мы заходим, с тяжелой деревянной дверью, и Дан не брезгует тут же этим воспользоваться. Пока я рассматриваю камин, он плотно притворяет дверь, и я оказываюсь узницей тюремной одиночки. Хватает нескольких секунд, чтобы все мое существо охватил леденящий ужас.

Бешено колочу кулаками в дверь, которую Дан сразу открывает, и обрушиваю удары с той же силой ему на грудь.

— Никогда со мной так не шути!

Он не успевает убрать с лица усмешку, но мгновенно понимает, что мне было по-настоящему жутко.

— Ну, ну, успокойся, не буду, — неубедительно обещает он и… нежно обнимает за плечи.

И как это понимать? «Ты забыл, что у нас развод?», — вертится у меня на языке, но предпочитаю смолчать.

Поднимаемся на смотровую площадку башни, и ощущение только что испытанного страха рассеивается, как дым. С этой высоты вид на Марсель просто потрясающий.

Город растянулся вдоль берега на многие километры. Дома, большие и маленькие, словно пытаются вскарабкаться на холмы; была в нашем детстве игра в «царя горы». Но неизменным победителем остается Нотр-Дам-де-ла-Гард. Храм возвышается над городом, а почти неразличимая с этого расстояния Дева Мария, кажется золотистой булавочной головкой на вершине стремящейся к небу колокольни. Синеву залива бороздят парусники и маленькие моторные лодочки. В воздухе кружат чайки, опускаются на остров и выпрашивают еду у туристов.

Покидаем замок Иф, садимся на катер. Он идет по круговому маршруту и отправляется к Фриульским островам. Загружает на борт утомленных солнцем любителей пляжного отдыха и уже после этого возвращается в Марсель.

За всю тридцатиминутную прогулку Дан не произносит ни слова, но как только мы сходим на берег, негромко, но выразительно заявляет:

— Жрать хочу, как тысяча чертей!

Резкая фраза вызывает у меня улыбку. Нервную, видимо. Если бы я знала, что вместо французского ресторана попаду в тюрьму, захватила бы пару гамбургеров и фрукты со шведского стола. А теперь что делать?

Такой выход из положения может найти только Дан. В столице Прованса, в городе, славящемся своей высокой кухней, он идет… в Макдоналдс. Я от предложения перекусить отказываюсь, говоря, что берегу аппетит, но на язык так и просится слово «кощунство».

Пока Дан на ходу жует бургер, мы бредем по старому порту и осматриваем чудны́е современные арт-объекты: керамическую арку, похожую на узкий горбатый мостик, фигуры животных, стоящих на длинных тонких ногах-ходулях.

Без труда находим остановку шаттл-баса и уже через полчаса возвращаемся на корабль.

Первым делом, конечно, идем обедать, и тут меня ждет сюрприз. Награда за мое терпение. У одной из супниц стоит табличка, на которой я не без труда, поскольку написано латиницей, различаю слово «буйабес».

Конечно, суп почти остыл, и готовили его не французские повара, но все же это, безусловно, подарок.

Дан, разумеется, не может удержаться от скептического замечания в адрес знаменитого национального блюда:

— Обыкновенный рыбный суп.

Да, это не амброзия, но безусловно самый вкусный рыбный суп, который я когда-либо пробовала.

После позднего обеда немного гуляем по палубе, смотрим на удаляющийся французский берег. Завтра будем уже в Испании, в Барселоне. Дан рвется в бассейн, а я решаю остаться в каюте. Сегодня торжественный вечер — капитанский ужин, и до него осталось меньше двух часов. Хочу отдохнуть, не торопясь нанести макияж и одеться. Хочу выглядеть прилично, не королевой, так хотя бы фрейлиной.

Татьяна

Дан возвращается в каюту за каких-то пятнадцать минут до начала капитанского ужина. Я уже нервничаю. Начинаю привычно его пилить, но он не реагирует ни словом, ни взглядом, словно меня и вовсе нет, собирается быстро, и без двух минут семь мы оказываемся у дверей ресторана.

По пути к столику я отвлекаюсь, разглядываю наших артистов и пропускаю нужный момент. Мы садимся так же, как вчера, а я предпочла бы поменяться местами, чтобы Дан не сидел рядом с Викой. Они и вчера о чем-то шептались, а сегодня на экскурсии улыбались друг другу, словно давние знакомые.

Нет, я не ревную, просто Вике нужно замуж. У нее на лбу неоновая вывеска горит. А из Дана какой жених?

Сегодня они снова негромко переговариваются, за общим гулом ресторана я лишь изредка слышу отдельные слова. Делает ей комплименты. Вика и впрямь неплохо выглядит, стрелочки нарисовала, платье с фигурным декольте надела, на капитанский ужин все принарядились. На меня хоть бы взглянул. А ведь я минут десять на себя в зеркало любовалась (что мне совершенно не свойственно), так хороша!

Ерзаю на стуле, невпопад отвечаю на вопросы Тамары Петровны. Нет мне никакого дела до того, с кем флиртует Дан. Просто мог бы и мне сказать, что хорошо выгляжу, чисто из уважения.

Заставляю себя расслабиться, когда приносят угощение этого торжественного ужина: шампанское и особые закуски — тарталетки с красной икрой, ломтики сыра с благородной плесенью, канапе с трюфельным кремом.

Единственный «знак внимания», который мне достается от Дана, это блюдце с ломтиками сыра. Прежде, чем молча его пододвинуть, он бросает на деликатес брезгливый взгляд. «Ну да, плесень. А тебе, конечно, милее колбасный сыр!»

После ужина отправляемся знакомиться с капитаном. Звучит пафосно, на деле все просто. На лайнере устроили фотозону, где каждый из четырёх тысяч пассажиров может сфотографироваться с капитаном. Ну, может еще руку пожать, поблагодарить на своем языке. А после в театре состоится представление членов старшего офицерского состава и руководителей служб. В смысле их будут представлять пассажирам.

Твердого намерения сняться с капитаном у меня нет, но посмотреть любопытно. Из круизной газеты знаю, что его зовут Адриано Мариани.

Один Адриано известен всему миру. Интересно, у этого такая же малопривлекательная внешность и безграничное обаяние?

Я ожидаю увидеть толпу у фотозоны, но вокруг не так уж много людей. Вижу капитана в красивой песочного цвета форме и фуражке. Застываю на месте. Фотографироваться? Я категорически против того, чтобы оценивать людей по их внешности и росту, но… Капитан сантиметров на десять ниже меня, а Дану едва ли достанет до плеча. Живо представляю фотографию: высокий, широкоплечий Дан и капитан у него под мышкой. Лучше уйти от греха подальше.

Молча разворачиваю мужа… соседа… попутчика. Нет, в письмах радиостанции значилось «спутник». Раз спутник, пусть сопровождает. На вечеринку «Фортуна ФМ».

Сегодня, пожалуй, самое интересное выступление. Группа «Подсолнухи» — трое колоритных парней. Ну как парней? Чуть старше меня. За сорок. В конце девяностых — начале нулевых были молоды, пели задорные молодежные песни. И сейчас поют.