— Это в Кремле у Царь-пушки что ли?

Валёк хохочет:

— Да нет, на Пушкинской площади, у памятника. Метро Пушкинская, Тверская, Чеховская.

Без году неделя в Москве, а над отцом смеется. В наше время так не называли.

Танька провожает меня на поезд, как примерная жена. Не на вокзал, конечно. Но документы тщательно упаковывает, дает ЦУ, велит обнять за неё Валю. Вручает булочку и йогурт на завтрак. Выходит в прихожую и даже, кажется, взмахивает рукой, когда я переступаю порог.

Я причину такого внимания понимаю. Везу важные документы, встречусь с сыном. Она очень хотела бы оказаться на моем месте, но не может. И завидует мне не белой завистью.

В поезде сплю, как сурок. В десять утра выхожу на высокий, не то что у нас в городе, перрон. Не спеша покидаю вокзал. Спускаюсь в метро. Самое красивое в мире!

Люблю Москву. Я здесь учился в институте. Но было это давно, больше двадцати лет назад. И в другую эпоху. В другой стране.

Москва очень изменилась с тех пор. И, положа руку на сердце, сам не знаю, люблю ли я Москву современную, или Москву времен моей юности. Или саму юность, связанную со столицей.

В любом случае, чуждой средой этот город не воспринимаю, неплохо ориентируюсь. Без труда нахожу офис радиостанции. Сдаю под расписку документы барышне примечательной внешности.

До встречи с Валькой еще три часа, но он неожиданно звонит:

— Па, привет. Извини, встретиться не получится. Линяю с пар, температура поднялась. Саша еще вчера заболела, теперь я вот…

— Так давай привезу, что нужно? Лекарства, продукты там, фрукты…

— Не, пап, спасибо, — отказывается сын. — Лекарства есть, знаем, что принимать. Продукты в выходные закупили. Так что не волнуйся, если надо будет, доставку закажем, врача вызовем.

Так у меня неожиданно образуется восемь часов свободного времени.

Гуляю по местам своей юности. Институт, общежитие, клуб. Все вокруг изменилось.

Ближайший парк частично застроили. Оттяпали не меньше трети. Оставшуюся территорию благоустроили. Детская площадка, газоны, скамейки. Так-то оно правильно, конечно. Но полусгнившей беседки, где пили пиво со стипендии больше нет. Парк проредили. Вырубили кусты, закрывавшие от посторонних глаз большой пень. В хорошую погоду можно было прогуляться с девушкой и отдохнуть на нем. Сесть, обнявшись и тесно прижавшись. Все же для двоих он был не такой широкий. А еще лучше посадить ее к себе на колени…

Смотрю на студентов около института. Веселые, шумные, и все же не такие, как мы. Другие. Или это мне так кажется. Старость подкрадывается?

Обедаю плотно, но дорого. И это хорошо, что в кафешках теперь бывают бизнес-ланчи. Но приличный обед — не прихоть. В следующий раз нормально поем только через сутки в заводской столовой.

Потом просто гуляю по Москве. Катаюсь на метро. Захожу на Красную площадь и в Александровский сад. Брожу по центру.

Честно сказать, поездкой недоволен. И потратился, и с сыном не встретился. Но отдохнул, что тоже не лишнее. Работа сейчас очень напряженная.

На поезд сажусь задолго до отправления. А в вагоне меня ждет сюрприз. Соседнее место занимает миловидная молодая женщина. По всем повадкам необремененная отношениями. Возвращается с какого-то семинара в наш областной центр. Представляется Вероникой.

Пускаю в ход все свое обаяние, хоть и понимаю, что номер дохлый. Но общаться с ней по-настоящему приятно.

Рассказываю о своей работе. В самом романтическом ключе, разумеется. Она говорит о себе, подругах, коллегах.

Хмурый парень лет двадцати пяти и пожилая женщина, которые едут на соседних местах, в разговор не вступают.

Находим общую «кошачью» тему, с которой не так-то просто слезть. Увлечённо болтаем, пока наши соседи не ложатся спать. Вероника тоже собирается.

Возвращается из туалета переодетая. Но не в мешковатый спортивный костюм. На ней облегающая футболка и лосины, обтягивающие аппетитную попку. Аж дух захватывает! С грустью осознаю, что мне ничего не светит. Чувствую, что как мужчина ее не заинтересовал, и свой номер телефона она не оставит. Так что остается лишь пялиться до тех пор, пока она не накрывается одеялом. А потом утереть слюни и постараться заснуть.

Этой ночью уснуть гораздо сложнее. Мешают впечатления дня. Всплывают перед глазами увиденные сегодня картины. В который раз сравниваю их с теми, что хранятся в памяти. По плацкартному вагону то и дело кто-то проходит. Хлопает дверь тамбура. Двое мужиков негромко переговариваются. Пожилая женщина кашляет. Кто-то поблизости заливисто храпит. Колеса чересчур громко стучат по рельсам. Поезд пронзительно гудит, пролетая мимо небольших станций. Время растягивается и напряженно ощущается сквозь дремоту. Движение рядом привлекает мое внимание. Вероника откидывает одеяло. Спускает вниз стройные ножки. Встает и подходит, призывно покачивая бедрами. Наклоняется и проводит мягкими руками по моим плечам. Я лежу, затаив дыхание, боясь пошевелиться. Она присаживается рядом. Упирается округлым бедром в мой бок. Склоняется ниже, и я чувствую влажное дыхание на шее, горячие прикосновения к груди, животу. Жар желания охватывает тело и концентрируется в паху.

Женщина поднимает лицо, и я вижу перед собой Таню. Глаза затуманены, розовый язычок игриво облизывает губы, обещая райское удовольствие. Тонкие нежные пальчики пробегают по коже, вызывая ответную волну.

Острые Танины грудки оказываются обнаженными, скользят по моей груди. Твердые соски чертят на ней замысловатые узоры. Теплые ладони оглаживают мои бока, ягодицы. Хочется обхватить, вонзиться в её податливое тело, но руки и ноги словно приросли к матрасу. Только член поднимается навстречу ее влажной щели между бедер.

Внезапно пространство разрывает резкий гудок поезда. Я чуть не падаю с полки. У меня верхняя…

Пытаюсь прийти в себя. Уже утро и не самое раннее. В те окна, которые не зашторены, врываются яркие солнечные лучи. В вагоне слышно движение проснувшихся пассажиров, но все мои ближайшие соседи еще спят.

В трусах стоймя стоит, а на душе муторно. Состояние полного облома. Словно и впрямь две красотки покрутили хвостом перед моим носом и не дали.

До моей остановки еще два часа. С раздражением слезаю с полки, понимая, что недоспал, но пытаться заснуть снова бесполезно. Даже Вероника, которая вскоре тоже поднимается, не кажется мне такой соблазнительной, как вчера.

Весь рабочий день хожу злой.

Вечером Танька кидается на меня с перекошенным лицом, едва я переступаю порог квартиры. Уже поговорила с Вальком.

— Как ты мог к сыну не заехать? К больному сыну!

Чувствуется, весь день ведро помоев для меня готовила.

— Как я заеду, если адреса не знаю?

— Захотел бы — узнал! — наезжает Танчик. — Бесчувственный ты чурбан!

— А ты клуша! Кудахчешь по пустякам…

— Это тридцать девять по-твоему пустяки? — взвивается она.

Нет сил больше препираться. И без того настроение паршивое. Ухожу в свою комнату, громко хлопнув дверью. Пусть только попробует сунуться.

Раскудахталась! Всю жизнь мне мешает из сына мужика растить. К счастью, безуспешно. Вырос уже. Мужиком.

Следующие две недели почти не разговариваем. Танька, вижу, готовится. Сидит все вечера в интернете. Изучает маршрут. Какие-то новые вещи покупает. И откуда только деньги?

А мне плевать. Хоть в лаптях и рубище поеду. Ничего, потерпишь, Европа…

Татьяна

Дан меня просто взбесил своей выходкой. Как можно не навестить больного сына? Ехать за сотни километров, а потом не преодолеть десятка, чтобы помочь собственному единственному ребенку! Заразиться побоялся? Постеснялся в чужой дом явиться? Какая может быть причина? Просто нет слов! Нет сил выносить это тупое равнодушие! Видеть его не могу!

Пришлось правда через несколько дней обсудить с ним один вопрос. Пошла на диалог только потому, что Валька быстро поправился. Иначе живьем бы зарыла.