Я подошел сзади, осторожно положил руки ей на плечи. Она вздрогнула, но не отстранилась.

— Анна, — тихо произнес я. — Вы дрожите.

Она медленно повернулась ко мне. В глазах плескалась растерянность и что-то еще — такое юное, такое беззащитное.

— Я никогда… то есть… — она запнулась. — Вы подумаете, что я…

Вместо ответа я осторожно поцеловал девушку. Она ответила неумело, порывисто, совсем не так, как Лена. В этой неопытности было что-то невероятно притягательное.

Потом мы долго сидели у окна. Анна курила папиросы, пускала дым колечками и говорила, говорила, о работе, о технике, о своих мечтах. Голова уютно устроилась у меня на плече, растрепанные волосы щекотали шею.

— Знаешь, — вдруг сказала она, перейдя на «ты», — я ведь правда никогда… То есть, был жених, но он погиб в Гражданскую. А потом только работа, работа…

Я молча гладил ее плечо. Где-то в глубине души шевельнулось что-то похожее на укор совести, но я постарался не думать об этом. В конце концов, она действительно мне нравилась. Эта искренняя, порывистая девочка с мужским умом и детской душой.

Уже под утро она заснула у меня на груди. Я осторожно укрыл пледом и долго смотрел, как первые лучи солнца играют на ее лице. Такая юная, такая чистая… И такая полезная для моих планов.

Прости, мысленно произнес я, касаясь губами ее спутанных волос.

Я вошел в кабинет ровно в восемь утра. Несмотря на бессонную ночь, голова работала ясно. Может быть, помог обжигающе горячий чай, который я выпил перед уходом из квартиры на Пречистенке. А может, острота ситуации просто не оставляла места для усталости.

Старинные английские часы на стене мерно отсчитывали время. За высокими окнами в чугунных переплетах клубился мартовский туман, из которого проступали силуэты заводских труб.

Головачев уже ждал с папкой неотложных документов. Его круглые очки в тонкой оправе тревожно поблескивали.

— Леонид Иванович, телеграмма из Златоуста. Немецкие специалисты начали паковать чемоданы. Грозятся демонтировать часть оборудования.

— Созывайте всех, — я снял пальто и поправил галстук перед зеркалом в простой дубовой раме. — Через пятнадцать минут начинаем.

Первым появился Сорокин, молодой, но уже зарекомендовавший себя инженер. В потертой кожанке, с неизменной логарифмической линейкой в нагрудном кармане. За ним вошел Котов, главный бухгалтер, в строгом черном костюме дореволюционного покроя. Последним прибыл Величковский, слегка запыхавшийся, видимо, спешил из лаборатории.

— Ситуация серьезная, товарищи, — я развернул на столе карту наших уральских предприятий. — Немцы уходят, и нам нужно срочно сохранить все технологии. Сорокин, вы немедленно вылетаете в Златоуст. Задача — детально зафиксировать все процессы, скопировать документацию, составить подробные описания.

— Сколько времени? — Сорокин быстро делал пометки в блокноте.

— Максимум неделя. Возьмете с собой фотографа Симонова и чертежника Осипова. Каждую операцию — на пленку, каждый чертеж — в трех копиях.

Котов нервно теребил цепочку от карманных часов:

— А финансирование командировки? Все фонды уже распределены.

— Деньги найдем, — перебил я его. — Оформляйте как спецрасходы по оборонному заказу.

Величковский снял пенсне и протер его батистовым платком:

— Нужно срочно организовать обучение местных инженеров. У меня есть на примете несколько толковых выпускников Промакадемии. Молодые, схватывают на лету.

— Отлично, — я склонился над картой. — Готовьте список. Организуем ускоренные курсы прямо в цехах. Головачев, свяжитесь с директором Златоустовского завода Горшковым. Пусть отберет десять лучших мастеров для обучения.

В кабинет вошел Глушков, начальник заводской охраны. Его обычно невозмутимое лицо выражало тревогу:

— Леонид Иванович, по моим каналам информация, немцы начали паковать техническую документацию. Особенно беспокоит инженер Книспель, у него доступ к самым важным разработкам.

Я на секунду задумался, постукивая карандашом по столу. За окном пронзительно загудел заводской гудок, созывая первую смену.

— Так, слушайте внимательно. Сорокин, вы вылетаете сегодня же. Самолет АНТ-2 будет готов через два часа. Головачев, подготовьте все необходимые документы и мандаты. Величковский, к вечеру жду список специалистов для обучения.

Я повернулся к Глушкову:

— Усильте наблюдение за немцами. Но очень аккуратно, без топорной работы. Особенно за Книспелем. Документация не должна покинуть территорию завода.

— А если попытаются вывезти? — Глушков машинально поправил кобуру под пиджаком.

— Тогда подключим товарища Рожкова. У него есть полномочия… задержать для проверки.

Котов что-то быстро подсчитывал на счетах:

— На командировку нужно минимум три тысячи. Плюс оплата фотографу и чертежнику.

— Выделяйте из моего личного фонда, — я достал из сейфа пачку банкнот. — Потом разберемся с отчетностью.

На стол легла свежая телеграмма из Златоуста. Я пробежал глазами убористые строчки: «Книспель требует расчет… угрожает обратиться германское консульство… документация в личном сейфе…»

— И еще, — я поднял глаза на собравшихся. — Вы же помните, что за отзывом немецких специалистов стоит «Сталь-трест». Они готовят более серьезный удар. Эта информация пока не подлежит разглашению. Так что прошу сохранять бдительность.

В кабинете повисла напряженная тишина. Только часы продолжали размеренно тикать, отсчитывая драгоценные минуты.

— Значит, работаем так, — я взял карандаш и начал быстро писать распоряжения на листе плотной бумаги с грифом. — Сорокин, ваша основная задача — не просто скопировать документацию, а понять суть технологии. Особое внимание на тонкости термической обработки. Это их главный секрет.

Величковский задумчиво потеребил бородку:

— Нужно обратить внимание на режимы охлаждения. Там у них какой-то особый метод…

— Именно, — кивнул я. — И еще — хронометраж всех операций. Каждое движение немецких мастеров должно быть зафиксировано. Потом по этим записям будем обучать наших.

Головачев что-то быстро печатал на пишущей машинке:

— Леонид Иванович, а как быть с оборудованием? Они ведь могут отказаться его обслуживать.

— Уже продумал, — я достал из портфеля папку с чертежами. — У нас есть полные схемы. В крайнем случае, справимся сами. Тем более, — я позволил себе легкую улыбку, — не такое уж оно и сложное, это немецкое оборудование.

За окном раздался гудок паровоза. На заводскую ветку прибыл утренний состав с рудой. День набирал обороты.

— Все, за работу, — я поднялся из-за стола. — Сорокин, через час жду вас с вещами у проходной. Котов, подготовьте командировочные документы. Головачев, свяжитесь с Горшков, пусть встречает. И главное — никакой паники. Мы справимся.

Когда все вышли, я подошел к окну. В прозрачном весеннем воздухе отчетливо вырисовывались силуэты мартеновских печей.

Где-то там, в утреннем тумане, еще спала Анна. Странное чувство, думать о ней сейчас, посреди всей этой производственной суеты. Но я отогнал непрошеные мысли. Времени на сантименты не было.

Сумерки в Златоусте наступали рано. Мартеновский цех, освещенный заходящим солнцем, отбрасывал длинную тень на заводской двор. Сорокин в потертой кожанке стоял у окна технического отдела, наблюдая, как герр Книспель, главный немецкий специалист, запирает кабинет. Массивный старинный ключ повернулся в замке с характерным щелчком.

— Auf Wiedersehen, — буркнул Книспель, проходя мимо. Его помощник, молодой Вайсброд, торопливо семенил следом, прижимая к груди папку с чертежами.

Сорокин вежливо кивнул. За два дня пребывания в Златоусте он успел изучить их распорядок. Книспель всегда уходил ровно в семь, а через час возвращался проверить печи.

Вайсброд же больше не появлялся до утра, спешил к невесте из заводской бухгалтерии, которую нашел здесь. Все никак не мог намиловаться до отъезда.