Орджоникидзе снова подошел к пульту, вглядываясь в показания приборов:

— А конкуренты не пытались… — он сделал характерный жест рукой.

— Пытались, — я кивнул. — Но теперь система под надежной охраной. К тому же, — я усмехнулся, — даже если украдут чертежи, без Василия Петровича, — я показал на Зотова, — им не разобраться в схемах.

— Молодец, генацвале! — Серго хлопнул молодого изобретателя по плечу. — Орден тебе за это будет!

Зотов смущенно покраснел, теребя карандаш «Кох-и-Нор»:

— Тут ещё много возможностей для улучшения. Можно автоматизировать загрузку шихты, разливку стали, многие другие параметры системы.

— Пиши докладную записку, — распорядился Орджоникидзе. — На мое имя. Завтра буду докладывать товарищу Сталину. Такие достижения надо поддерживать.

После осмотра автоматизированной системы управления Орджоникидзе отвел меня в сторону. Мы стояли у окна диспетчерской, глядя на заснеженный заводской двор.

— Слушай, генацвале, — Серго говорил негромко, чтобы не слышали сопровождающие. Его характерный грузинский акцент стал заметнее. — Хорошее дело делаешь. Очень хорошее. Особенно эта автоматизация… — он махнул рукой в сторону пульта управления.

Затем, понизив голос еще больше:

— Ты ведь понимаешь, дорогой, времена меняются. Крестовский… — он поморщился, — этот твой конкурент, совсем зарвался. Бракованную броню для танков! Это уже не экономическое преступление, это… — он не договорил, но выразительно посмотрел на меня.

Серго достал портсигар из крокодиловой кожи, закурил папиросу:

— Скоро многое изменится. Очень многое, — он выпустил струю дыма. — Частникам, которые работают честно, помогают индустриализации — таким как ты — будет поддержка. А вот всяким… — он снова не договорил.

— Я слышал, Крестовский тесно связан с правыми, — осторожно заметил я.

— Вот-вот! — оживился Серго. — А ты умный, да? Все понимаешь… Товарищ Сталин очень интересуется этим делом. Очень! Особенно связями с иностранным капиталом.

Он отошел к стене, разглядывая мнемосхему завода:

— Знаешь, дорогой, что главное в нашем деле? Вовремя понять, куда ветер дует. Ты вот понял — автоматизация, качество, честная работа. А Крестовский… — он покачал головой. — Совсем другой путь выбрал. Очень плохой путь.

Серго снова приблизился ко мне:

— Тебе, кстати, новые цеха не нужны? У нас скоро… — он хитро прищурился, — освободится кое-какое производство. Очень хорошее производство, между прочим.

Я понял намек:

— Если партия посчитает необходимым, я готов.

— Вот-вот! — Серго похлопал меня по плечу. — Правильно мыслишь. Партия все видит, все понимает. Кто честно работает — тот и будет работать. А кто вредит… — он затушил папиросу в тяжелой бронзовой пепельнице. — Ладно, мне пора. Еще товарищу Сталину докладывать о твоих успехах.

У дверей он обернулся:

— И вот что, генацвале… Готовь документы на расширение производства. Скоро, очень скоро они понадобятся.

В его глазах промелькнула характерная кавказская хитринка. Было ясно, судьба Крестовского уже решена, а я получил недвусмысленный сигнал о грядущих переменах.

Когда нарком уехал, я посмотрел на часы. До сдачи оборонного заказа оставалось семь дней. Но теперь, с автоматизированным производством, я был уверен, что успеем. Впервые за все время я почувствовал, что победа близка.

— Василий, — я повернулся к Зотову, — готовьте документацию для тиражирования системы. После сдачи заказа нас ждет большая работа.

За окнами диспетчерской догорал январский день. В сумерках ярко светились окна мартеновского цеха, где автоматика продолжала неустанно варить сталь для новых советских танков.

В моем кабинете пахло свежей типографской краской, на столе лежала утренняя «Торгово-промышленная газета». Рядом стопка документов из потертого портфеля Рожкова: акты экспертизы бракованных поставок, копии сомнительных накладных, фотографии дефектных деталей.

— Материал готов в трех вариантах, — Елена, элегантная даже в этот ранний час, расположила на столе гранки будущих статей. — В «Торгово-промышленной» пойдет подробный технический анализ, в «Правде» — политический аспект, а «Известия» ударят по связям с иностранным капиталом.

Я просмотрел тексты. Все выверено, каждое слово подкреплено документами. Дело уже не в конкуренции, Крестовский поставлял бракованные детали для оборонных заказов. Это государственное преступление.

— Когда в набор? — я взглянул на настенные часы.

— Сегодня в вечерний выпуск, — Елена достала из кожаной папки еще один документ. — А вот это интересная находка из архива наркомата. Договор с рижской фирмой, якобы на поставку оборудования. Но суммы не сходятся.

В дверь коротко постучали. Вошел Рожков, как всегда бесшумно, как будто крался. В руках знакомый коричневый портфель из свиной кожи:

— Доброе утро. Есть дополнение к материалам. Вчера взяли бухгалтера Крестовского. Очень разговорчивый оказался.

Он выложил на стол протоколы допросов. Мелкий бисерный почерк следователя фиксировал схемы вывода валюты через подставные фирмы, фиктивные поставки, двойную бухгалтерию.

— А вот это особенно интересно, — Рожков закурил «Герцеговину Флор». — Списки немецких «консультантов». На самом деле промышленный шпионаж чистой воды.

Я пробежал глазами фамилии. Все сходилось, те же люди фигурировали в деле Ветлугина.

— Думаю, теперь можно начинать, — Рожков стряхнул пепел в тяжелую бронзовую пепельницу. — Ордера на обыск готовы. Как только выйдут статьи, начинаем работать.

Комиссия ВСНХ прибыла на завод Крестовского ранним утром. Три черных автомобиля — два «Паккарда» и «Рено» — остановились у проходной. Возглавлял комиссию Лазарев, старый инженер из военной приемки, в потертой шинели с орденом Красного Знамени. С ним — группа экспертов: металлурги, финансисты, специалисты по оборонной промышленности.

Завод Крестовского занимал обширную территорию на окраине Москвы. Старые краснокирпичные корпуса еще дореволюционной постройки соседствовали с новыми цехами. Главное здание заводоуправления — типичный модерн начала века: лепнина на фасаде, чугунные узоры над парадным входом, массивные дубовые двери с медными ручками.

Мартеновский цех поражал запустением. Четыре печи из шести работали вполсилы. На полу лужи застывшего металла, всюду окалина и грязь. Краны довоенной постройки отчаянно скрипели проржавевшими блоками.

В прокатном цехе картина еще хуже. Стан «Круппа» 1912 года явно требовал капитального ремонта. Приводные ремни в заплатах, направляющие разбиты. На стенах выцветшие плакаты по технике безопасности еще царских времен.

Зато личный кабинет Крестовского поражал роскошью. Дубовые панели во всю стену, хрустальная люстра «Эриксон», ковры «Саруни» на паркете. Письменный стол красного дерева с бронзовыми накладками достался еще от прежних владельцев завода.

В техническом отделе — запустение и хаос. Чертежные доски с выцветшими синьками, шкафы с беспорядочно набитыми папками. В углу — новейший кульман «Рейсшинен», но на нем толстый слой пыли.

Лаборатория ютилась в тесной комнатке. Допотопный микроскоп, растрескавшиеся тигли, облезлый шкаф с реактивами. Единственный современный прибор — твердомер «Бринелля» — стоял нетронутый, в заводской смазке.

Зато на заводском дворе красовался гараж из красного кирпича, где рядом с роскошным «Испано-Сюизой» Крестовского стояли два новеньких «Форда» для разъездов администрации.

Именно в этот запущенный завод и прибыла комиссия ВСНХ ранним январским утром.

В кабинете Крестовского уже ждали представители ОГПУ. Сам хозяин кабинета, грузный, с набриолиненными редеющими волосами, нервно теребил золотую цепь от часов.

— Начнем с документации по оборонным заказам, — Лазарев достал из портфеля папку с актами экспертизы. — У нас имеются серьезные вопросы по качеству поставленной брони.