— Что предлагаете? — спросил Рожков.

— Для начала усильте наблюдение за всеми фигурантами. Особенно за их связями в Риге. Особенно меня интересует этот банкир… Как его? Кригер? И… — я помедлил, — пожалуй, надо готовить материалы для товарища Сталина. Такие игры уже выходят за рамки обычной промышленной конкуренции.

— Завтра получите полное досье, — кивнул Рожков. — Но учтите, они тоже не дремлют. Уже интересовались вашими уральскими заводами.

— Пусть интересуются, — я улыбнулся. — Главное — не мешали бы модернизации. А с остальным разберемся.

Когда я вышел на заснеженную улицу, в голове уже складывался план действий. Теперь мы знали настоящего противника. И это знание давало преимущество.

Надо возвращаться на завод. Модернизацию никто не отменял, а теперь к срочности добавилась еще и необходимость повышенной бдительности.

Мартеновский цех Златоустовского завода, 5 февраля 1929 года, 7:30 утра

Морозный воздух врывался в огромные окна мартеновского цеха, смешиваясь с жаром печей. В свете электрических ламп «Сименс» поблескивали новенькие приборные панели, установленные у каждой печи.

Михаил Егорович Кузнецов, потомственный сталевар с сорокалетним стажем, недоверчиво разглядывал замысловатые циферблаты. Его заскорузлые пальцы, привыкшие определять температуру плавки «на глазок», осторожно коснулись хромированной поверхности. «Бесово отродье», — пробормотал старый мастер.

— И что, эта штуковина сама все определит? — он повернулся к молодому инженеру Зотову, который налаживал электрические соединения.

— Не просто определит, Михаил Егорович, — Зотов поправил круглые очки в тонкой оправе. — Смотрите: вот термопара немецкой фирмы «Сименс», она измеряет температуру с точностью до градуса. А здесь газоанализатор «АЕГ», он следит за составом атмосферы в печи.

Кузнецов хмыкнул, поглаживая седую бороду, тронутую рыжими искрами от печи:

— При моем отце все на глаз определяли. И сталь варили, не чета нынешней.

— Времена меняются, — раздался голос от дверей. Там стоял Сорокин, руководивший модернизацией. — Сегодня будем варить особую броневую сталь. Без точных приборов такую не сделаешь.

К печи подошла бригада молодых сталеваров в новой спецодежде из брезента «Ростекстиль». Старший, Степан Никитин, бывший путиловец, деловито проверял показания приборов.

— Ну что, Михаил Егорович, начнем? — Зотов включил главный рубильник.

Панель ожила, стрелки приборов дрогнули. Кузнецов невольно подался вперед, вглядываясь в показания.

— Загружаем шихту! — скомандовал Сорокин.

Мостовой кран плавно подал мульду с материалами. По новой технологии состав шихты рассчитан с точностью до килограмма.

— Температура тысяча пятьсот восемьдесят градусов, — отметил Зотов, глядя на прибор.

— Врет твоя машина, — Кузнецов прищурился, глядя в смотровое окно. — На глаз все тысяча шестьсот.

Зотов молча достал из кожаного футляра пирометр «Арденн»:

— Проверим?

Замер показал ровно тысячу пятьсот восемьдесят градусов. Кузнецов озадаченно покрутил головой.

Плавка шла как по нотам. Автоматика четко контролировала температуру и состав атмосферы. На пульте загорались разноцветные лампочки, показывая фазы процесса.

— Готово! — объявил Зотов через три часа. — Отбираем пробу.

Молодой подручный ловко взял пробу в специальную ложку. Кузнецов по привычке поднес ее к глазам, рассматривая излом. И вдруг замер.

— Это что же за чудо, — пробормотал он. — Такой стали у нас еще не было.

Сорокин улыбнулся:

— То ли еще будет, Михаил Егорович. Это только начало.

К вечеру анализ в заводской лаборатории подтвердил, что плавка идеальна. Все параметры точно соответствовали заданным.

Кузнецов задержался у печи после смены. Его заскорузлые пальцы осторожно погладили панель приборов.

— Что, Михаил Егорович, признаете новую технику? — спросил проходивший мимо Зотов.

— Признаю, — проворчал старый мастер. — Только вот что я тебе скажу, инженер… Приборы приборами, а глаз мастера все равно нужен. Понял?

— Понял, — улыбнулся Зотов. — Потому и просим вас молодых учить. Технику они освоят, а вот такой глаз, как у вас, еще приобрести надо. Многолетним опытом.

— Ладно, ладно, — махнул рукой Кузнецов. — Завтра с утра приходи. Покажу тебе пару секретов, которые ни в какие приборы не забьешь.

За окнами цеха разгорался февральский рассвет. Начиналась новая эпоха советской металлургии.

Металлургический завод в Нижнем Тагиле. 10 февраля 1929 года, 11:35 утра

Механический цех Нижнетагильского завода заливал яркий весенний свет, проникающий через огромные окна в чугунных переплетах. Новенькая конвейерная линия системы «Конвейер-Стандарт», собранная по чертежам американской фирмы «Форд», поблескивала свежей краской.

Вдоль линии установили электрические лампы «Филипс» в промышленных плафонах, обеспечивающие равномерное освещение каждого рабочего места.

Алексей Капитонович Гастев, в строгом костюме-тройке от московского ателье, внимательно следил за хронометражем операций. Его хронометр отсчитывал секунды, пока молодой рабочий Степан Рогов выполнял сборку узла.

— Тринадцать с половиной секунд, — Гастев сделал пометку в блокноте. — При правильной организации движений можно сократить до десяти.

Рядом стоял пожилой мастер Петр Кузьмич, более тридцати лет проработавший на заводе. Его видавшая виды кожаная куртка и засаленный картуз резко контрастировали с новенькими белыми халатами молодых рабочих.

— Эх, Алексей Капитонович, — проворчал он, поглаживая седую бороду, — раньше-то мы как делали? По наитию, с душой. А теперь все по секундомеру?

— Наука, Петр Кузьмич, — улыбнулся Гастев, показывая на развешанные по стенам циклограммы движений. — Смотрите: каждый жест выверен, каждое движение рассчитано. Вот результат.

Он указал на доску показателей, где красным карандашом были выведены цифры утренней выработки. Бригада Рогова уже превысила старую норму на тридцать процентов.

Вдоль конвейера двигались детали, на каждом участке, точно выверенный набор инструментов немецкой фирмы «Атлас». Хронометристы в белых халатах с блокнотами фиксировали время каждой операции.

— А душа, Петр Кузьмич, — продолжал Гастев, — она в том, чтобы работать красиво. Смотрите, ребята движутся, как музыканты в оркестре.

Действительно, молодые рабочие словно исполняли слаженный танец. Каждое движение точно рассчитано, никакой суеты. Над каждым рабочим местом карточка с циклограммой операций, разработанной в ЦИТе.

В этот момент загудел заводской гудок. Это перерыв на обед. Степан Рогов, вытирая руки безукоризненно чистой ветошью, подошел к Гастеву:

— Алексей Капитонович, мы тут с ребятами прикинули, можем еще быстрее. Если инструмент вот так расположить, — он быстро набросал схему в блокноте.

Петр Кузьмич только головой покачал, глядя как Гастев с молодым рабочим склонились над чертежом. Новые времена наступали стремительно и необратимо.

А в конце смены доска показателей зафиксировала новый рекорд. Бригада Рогова перекрыла норму на сорок пять процентов. И даже старый мастер, прищурившись, с невольным уважением посмотрел на ровные ряды цифр.

Центральная заводская лаборатория, Москва, 19 февраля 1929 года, 18:30

Закатное солнце окрашивало багровым светом стеклянные шкафы с химическими реактивами.

Профессор Величковский, в безупречно белом халате поверх твидового костюма, склонился над новейшим металлографическим микроскопом. Его золотое пенсне торжествующе поблескивало в свете электрической лампы.

— Посмотрите, коллеги, — произнес он, отстраняясь от окуляров. — Такой структуры я еще не видел.

Молодой металлург Сергей Елкин, выпускник Промакадемии, в накрахмаленном халате и круглых очках в тонкой оправе, тут же припал к микроскопу: