В повисшей тишине было слышно тяжелое дыхание ворвавшихся и звон разбитого стекла где-то внизу.

— Товарищи, — начал было Седов, но его перебили:

— Какие мы тебе товарищи? Три месяца зарплату не платите, в бараках холод, а вы тут в теплых кабинетах жируете. Устроились, как буржуи.

— Мы пришли забрать наши деньги, — глухо произнес еще один рабочий. — И чтоб без фокусов. Отсюда никто не выйдет, пока не получим расчет.

Я внимательно всмотрелся в говорившего. Что-то в его манере держаться выдавало человека, не привыкшего к физическому труду. И новый тулуп слишком хорошо сидел для простого рабочего.

— А вы, собственно, из какого цеха? — спокойно спросил я.

Человек на мгновение замешкался, но тут же огрызнулся:

— Не ваше дело! Главное, что мы представляем интересы всего коллектива.

За окнами снова раздался заводской гудок, тревожный, протяжный. В морозном воздухе его звук разносился над всем Златоустом, сзывая к заводоуправлению все новых и новых рабочих.

Ситуация становилась критической. Нужно срочно что-то предпринимать, пока подстрекатели окончательно не взяли верх над настоящими рабочими.

В директорском кабинете стало тесно и душно. Папиросный дым поднимался к лепному потолку, оседая на золоченой люстре. У дверей застыли «охранники» из числа рабочих, но главные заводилы, те самые, в новых тулупах, держались особняком, стоя у окна.

Я намеренно сел за уголок директорского стола, оставив массивное кресло красного дерева пустым. Небрежно достал из портфеля какие-то бумаги, словно меня совершенно не беспокоила вся эта ситуация.

— Итак, — я посмотрел на главного из захватчиков, того самого высокого в слишком хорошем тулупе, — давайте разберемся с вашими требованиями. Только сначала представьтесь, как положено.

— Какая разница… — начал было тот.

— Есть разница, — я спокойно перебил его. — Вот, например, Михаил Степанович Кротов, — я кивнул на одного из настоящих рабочих, — старший мастер мартеновского цеха, я его прекрасно знаю. А вас что-то не припомню.

По толпе рабочих прошел легкий шепот. Кротов, грузный мужчина с окладистой бородой, удивленно посмотрел на меня.

— Или вот, — я продолжал, словно ведя обычное производственное совещание, — Николай Егорович из прокатного. Тридцать лет на заводе, еще при Аносове начинал. А вы, я смотрю, и названия цехов толком не знаете.

Человек в новом тулупе дернулся:

— Хватит болтовни! Мы требуем…

— Немедленно выплатить зарплату, — я снова перебил его, доставая бумаги из портфеля. — Вот ведомости. Деньги поступили вчера, первые выплаты начнутся через час. Что еще?

Это было явной неожиданностью для заводил. Они быстро переглянулись.

— А еще отопление в бараках… — подал голос кто-то из рабочих.

— Уже занимаемся, — я кивнул. — Котельную запустим к вечеру. Запчасти для насоса привезли из Тагила. Кстати, — я повернулся к настоящим рабочим, — странно, что она вообще встала. Такое ощущение, что кто-то специально повредил оборудование.

Главарь в тулупе дернулся:

— Это провокация! Вы пытаетесь…

— Я пытаюсь разобраться, — я снова перебил его, — почему исправный насос немецкого производства вдруг вышел из строя именно сейчас. И почему, — я сделал паузу, — некоторые товарищи в подозрительно новых тулупах так настойчиво призывают к беспорядкам, вместо того чтобы дать нам спокойно решить проблемы.

По толпе снова прошел шепот. Рабочие начали с подозрением поглядывать на заводил.

— Кстати, о проблемах, — я раскрыл папку с чертежами. — Вот план модернизации завода. Новые мартены, автоматизация производства, повышение расценок. Но если сегодня сорвем работу, то все эти планы накроются медным тазом.

Тот, в тулупе, резко шагнул вперед:

— Не верьте ему! Это все обещания!

— А вот и телеграмма от наркома, — я выложил на стол бланк. — Можете прочитать. Только объясните сначала, почему вы, якобы работяга из мартеновского цеха, держите карандаш, как человек, привыкший к конторской работе?

Это был точный удар. Главарь машинально спрятал руку за спину, но было поздно.

— И почему, — продолжал я, — на ваших сапогах нет следов окалины? В мартеновском цехе без этого никак. Верно я говорю, Михаил Степанович?

Кротов с усмешкой оглядел «рабочего»:

— Точно так. У нас через неделю любые сапоги окалиной покрыты.

В кабинете повисла тишина. Было слышно, как потрескивает фитиль в керосиновой лампе на столе.

— А теперь, — я поднялся, — предлагаю настоящим рабочим спокойно разойтись. Через час начнем выплату зарплаты, по сменам. А с этими, — я кивнул на заводил, — пусть разберутся товарищи из ОГПУ. Как раз выяснят, кто и зачем их прислал.

В этот момент в кабинет вошел Глушков в сопровождении нескольких человек в штатском. Главарь дернулся к двери, но его уже держали крепкие руки.

— Ведомости в бухгалтерии, — сказал я Котову. — Начинайте выплаты. А мы, — я повернулся к Величковскому, — пойдем посмотрим, что там с котельной. Работы много, времени мало.

Рабочие молча расступались, пропуская нас к выходу. На лестнице я услышал, как кто-то негромко сказал:

— А новый-то директор, гляди, дело знает. Не то что эти, в тулупах…

В заводскую котельную мы спустились через час после инцидента в заводоуправлении. Массивное здание из красного кирпича с характерной круглой трубой встретило нас промозглым холодом. Вместо привычного гула котлов и шипения пара тут стояла гнетущая тишина.

— Смотрите, — Величковский склонился над насосом производства «Борзиг». — Странный характер повреждения. Словно кто-то намеренно ослабил крепления.

Рядом с профессором суетился старший механик котельной, Петр Игнатьевич, в промасленной тужурке с медными пуговицами. Его окладистая борода заиндевела от холода:

— Я как раз хотел сказать… Три дня назад приходили какие-то монтажники. Вроде как от технадзора. Все осматривали, записывали что-то.

Сорокин уже изучал немецкий паровой насос «Вейзе и Монски», поблескивающий в свете керосиновой лампы никелированными деталями:

— Обратите внимание на эти метки, — он показал на едва заметные царапины. — Похоже на преднамеренную регулировку клапанов на отказ.

— А документы у монтажников были? — спросил я у механика.

— Были… — он замялся. — Только печати какие-то странные. Я еще подумал…

— Где документы?

— Так на следующий день пропали из конторки. Вместе с журналом технического осмотра.

Я внимательно осмотрел котельную. Четыре водотрубных котла системы «Бабкок-Вилькокс», каждый размером с небольшой дом. Паропроводы в добротной изоляции. Манометры «Шеффер и Буденберг» на начищенных медных панелях. Все говорило о том, что оборудование содержалось в порядке.

— Александр Владимирович, — обратился я к Сорокину, — сколько времени нужно на ремонт?

Он быстро сделал расчеты на логарифмической линейке:

— Если использовать запчасти, которые мы привезли из Тагила, часа четыре. Бригаду я уже вызвал.

— Только вот что странно, — Величковский протер запотевшее пенсне. — Почему вышел из строя именно главный насос? Ведь есть же резервный…

— И резервный сломался, — вздохнул механик. — Прямо следом за основным. Первый раз такое за пятнадцать лет работы.

— Так-так… — я повернулся к механику. — Петр Игнатьевич, а кто еще приходил в котельную в последние дни?

— Да вот… — он достал из кармана засаленную записную книжку. — Позавчера главный инженер заходил. С каким-то незнакомым техником. Все про давление в системе расспрашивали.

Сорокин уже руководил разборкой насоса. Бригада монтажников в брезентовых робах споро работала гаечными ключами. Откуда-то появились керосиновые лампы, их свет выхватывал из полумрака блестящие детали механизма.

— Николай Александрович, — я обратился к Величковскому, — возьмите пробы масла из подшипников. Проверим в лаборатории.

— Уже взял, — кивнул профессор. — И похоже, там не просто износ. Чувствую примесь абразива.