— А все-таки, — задумчиво произнес Величковский, — удивительно, как иногда простое инженерное решение может спасти столько жизней.

— Дело не в решении, — я отхлебнул горячий чай из подстаканника с серебряным узором. — Дело в людях.

За стенкой вагона мерно стучали колеса. На Урал медленно опускались зимние сумерки.

Я стоял у окна большого конференц-зала, наблюдая, как в предрассветных сумерках рабочие первой смены спешат к проходной. Из труб мартеновского цеха поднимался густой дым, уже начали разогрев печей под утреннюю плавку. В голове все еще стояли картины уральской инспекции: обветшалые цеха Златоуста, изношенное оборудование Тагила, усталые лица рабочих.

Массивные хрустальные люстры заливали зал ярким светом, отражаясь в полированной поверхности стола из карельской березы. На стенах, обшитых темными дубовыми панелями, я распорядился развесить производственные графики и диаграммы — пусть все видят реальное положение дел.

«Паккард» Баумана въехал в заводские ворота точно в семь тридцать. За ним показался «Фиат» с техническими специалистами. Я мысленно усмехнулся, Карл Янович, как всегда, пунктуален. Его поддержка сейчас необходима, без партийного куратора многие преобразования просто застопорятся.

К восьми часам зал заполнился. Я внимательно наблюдал за входящими. Величковский, мой главный технический консультант, близоруко щурясь через пенсне, раскладывал отчеты. Бонч-Бруевич, с его профессорской осанкой и проницательным взглядом, что-то быстро набрасывал в блокноте, наверняка новые идеи по автоматизации. Молодой Зотов нервничал, теребя галстук, для него это первое столь серьезное совещание.

Начальники цехов держались особняком: грузный Лебедев с мартеновского, педантичный Штром с прокатного, Гришин в своей неизменной кожаной тужурке с механического. По их напряженным взглядам я понимал, предстоит серьезный разговор. Особенно со Штромом, он из старой школы, наверняка будет сопротивляться переменам.

Мой верный Котов уже разложил конторские книги в черных клеенчатых переплетах. Рядом пристроился Головачев с потертым портфелем, набитым документами. На них можно положиться, все цифры будут точны до копейки.

Бауман занял место справа от моего кресла. Сквозь стекла пенсне его карие глаза внимательно изучали собравшихся. Умный человек, понимает важность момента.

Ровно в восемь я занял место во главе стола:

— Товарищи, — мой голос заставил всех замолчать. — Мы собрались для серьезного разговора. После инспекции уральских заводов картина вырисовывается тревожная.

Я кивнул Величковскому. Пока он докладывал о критическом состоянии оборудования, я наблюдал за реакцией присутствующих. Особенно за Штромом — как он дернулся при словах о восьмидесятипроцентном износе.

— Позвольте, — ожидаемо перебил он. — Но ведь планы выполняются.

— Выполняются? — я намеренно вложил в голос металл. — Василий Карлович, давайте без иллюзий. Котов, покажите реальные цифры.

Пока главный бухгалтер зачитывал неутешительную статистику, я мысленно прикидывал, кого придется менять в первую очередь. Штром, при всем его опыте, явно не потянет модернизацию. А вот молодой Вася Зотов может стать хорошей заменой, глаза горят, когда речь заходит о новых технологиях.

Бонч-Бруевич развернул чертежи автоматизированных систем управления. Я с удовольствием отметил, как вытянулись лица старых производственников. Да, господа, придется привыкать к новым временам.

— Это утопия! — предсказуемо воскликнул Штром.

— Тем не менее, мы должны реализовать эту утопию, — я произнес это таким тоном, что возражений больше не последовало.

Когда Сорокин начал рассказывать о реконструкции механического производства, я украдкой взглянул на Баумана. Партийный куратор делал пометки в блокноте, но по его чуть заметной улыбке я понял, одобряет.

— А деньги? — подал голос Лебедев.

Я кивнул Котову. Цифры финансирования впечатляли, но я знал, каждый рубль окупится сторицей. Если, конечно, все сделать правильно.

— И последнее, — я поднялся. — Завтра к нам приезжает Алексей Капитонович Гастев. Будем внедрять его систему научной организации труда на всех предприятиях объединения.

По лицам собравшихся я видел, что новость произвела эффект разорвавшейся бомбы. Штром демонстративно откинулся на спинку стула.

Поддержка Баумана оказалась очень кстати. Когда он заговорил о линии партии на модернизацию, я заметил, как подобрались даже самые упрямые консерваторы.

После совещания, когда основная часть участников разошлась, Бауман задержался. Я улыбнулся ему:

— Спасибо за поддержку, Карл Янович.

— Не за что, — он снял пенсне, тщательно протер платком. — Только учтите, Леонид Иванович, противников у вас много. И не только среди старых производственников.

— Знаю, — я позволил себе легкую улыбку. — Но отступать некуда. За нами будущее страны.

После того как участники расширенного совещания покинули зал, я перешел в свой кабинет. Через высокие окна в чугунных переплетах лился холодный январский свет, печь в углу хранила уютное тепло.

Котов задержался на пять минут, мы быстро сверили цифры по финансированию военных заказов. Его безупречно отточенный карандаш стремительно бегал по страницам конторской книги в черном клеенчатом переплете.

Величковский и Бонч-Бруевич расположились за приставным столом красного дерева, разложив чертежи новой брони. Профессор, близоруко щурясь через пенсне, что-то быстро набрасывал в блокноте, пока я говорил по телефону с Орджоникидзе.

— Да, Серго Константинович, общее собрание прошло успешно. Бауман поддержал… Да, с военными встречаюсь через три часа.

Пока сотрудники заводской столовой накрывали легкий обед на стороне стола (отварная телятина, бульон, свежий хлеб от немецкой пекарни Филиппова), я просматривал документы, доставленные фельдъегерской связью. Новые требования военных к броневой стали впечатляли.

Глушков зашел ровно в час. Его доклад о готовности режимного помещения был краток:

— Проверили все, от вентиляции до телефонных линий. Охрану усилили, допуск строго по спецпропускам.

Я кивнул, просматривая личные дела участников предстоящего совещания. Полковник Петров из Артуправления — грамотный специалист, с ним можно работать. А вот майор из военной приемки славится дотошностью, придется учесть каждую мелочь.

В начале второго Величковский и Бонч-Бруевич закончили расчеты. Оба выглядели довольными, похоже, нашли техническое решение для новой брони.

— Через час в режимном крыле, — напомнил я, глядя на стенные часы в футляре красного дерева.

Оставшееся время я посвятил подготовке к военному совещанию. Предстоял непростой разговор, но у нас все козыри на руках, и новые технологии, и производственные мощности, и поддержка наркомата.

Без пятнадцати два я уже был в режимном помещении. Маленький зал с тяжелыми шторами на окнах и специальной звукоизоляцией казался еще более строгим из-за отсутствия привычных заводских шумов.

Военные прибыли точно в срок, все трое в штатском, но военная выправка выдавала их с головой. Полковник Петров, грузный мужчина с аккуратно подстриженными седыми усами, положил на стол объемистый портфель из телячьей кожи. Инженер-подполковник Соколовский, сухощавый, с цепким взглядом из-под густых бровей, достал логарифмическую линейку. Майор Кленов, самый молодой из троих, раскрыл папку с техническими требованиями.

— Итак, товарищи, — начал Петров после обязательных проверок документов и допусков, — ситуация осложнилась. Нам нужна броня не только для танков, но и для бронепоездов КВЖД. Причем с повышенной стойкостью к бронебойным снарядам нового типа.

Я напрягся. Об этих снарядах в документах до сих пор не было ни слова. Ворошилов вроде что-то говорил. Но невнятно.

— Образцы получены на прошлой неделе, — пояснил Соколовский. — Баллистические испытания показали следующие результаты.