— К счастью, — Глушков достал еще один лист, — у нас есть опытные специалисты по шифрам. И текст получился очень интересный. Особенно фраза про «подготовку условий для приобретения актива».

— Это провокация, — глухо произнес задержанный. — Я требую связаться с…

Он осекся, но было поздно.

— С кем? — поднял бровь Глушков. — С московским руководством? С биржевым комитетом? Или, может быть, с товарищем…

— Прекратите! — задержанный вскочил. — Я ничего не скажу. Ничего! Вы не понимаете, с кем связались.

— Как раз понимаем, — спокойно ответил я, поворачиваясь от окна. — Поэтому и не настаиваем на признаниях. Нам достаточно этих документов. И показаний свидетелей. А выводы пусть делают другие.

В комнате повисла тяжелая тишина. Было слышно, как потрескивает фитиль в керосиновой лампе.

— Уведите, — кивнул Глушков конвоиру.

Когда задержанного вывели, я присел к столу:

— Что скажете?

— Определенно не простой агитатор. Слишком хорошо держится. — Глушков собрал бумаги. — И хотя прямых улик нет, картина складывается интересная. Особенно если сопоставить с тагильскими событиями.

За окном медленно темнело. День близился к концу, но игра только начиналась.

Вечером в директорском кабинете было накурено. Папиросный дым поднимался к лепному потолку, оседая на массивной бронзовой люстре с хрустальными подвесками. За окнами в чугунных переплетах кружил снег, придавая особую уютность теплу натопленной голландской печи с белыми изразцами.

Я сидел за директорским столом, просматривая итоговые документы. Напротив расположились усталый Величковский, и Сорокин с папкой технических отчетов. В углу кабинета Котов что-то подсчитывал на конторских счетах, а Глушков задумчиво курил у окна.

— Итак, — я отложил бумаги, — давайте подведем итоги. Александр Владимирович, что с котельной?

Сорокин раскрыл папку:

— Котлы работают на полную мощность. В бараках уже тепло. Более того, — он достал чертежи на кальке, — мы обнаружили возможность модернизации системы отопления. Если установить дополнительные теплообменники «Клейн»

— Отлично, — кивнул я. — Василий Николаевич, как с финансами?

Котов поднял голову от счетов:

— Две смены уже получили расчет полностью. Третья получит завтра с утра. А вот что любопытно, — он достал конторскую книгу в клеенчатом переплете, — если проследить движение денег через Промбанк, то можно выйти на очень мудреные схемы.

— Я понял. Документы сохранили?

— Все до единой бумажки, — он похлопал по кожаному портфелю. — Включая те странные распоряжения с московскими подписями.

Величковский прошелся по кабинету, его шаги заглушал толстый ковер персидской работы:

— А ведь они неплохо подготовились. И с котельной, и с задержкой зарплаты. Все рассчитано на максимальный эффект.

— Именно, — Глушков стряхнул пепел в массивную бронзовую пепельницу. — Слишком хорошо подготовлено для простой забастовки. И люди подобраны грамотно, тот «агитатор» явно прошел специальную подготовку.

На стене гулко пробили часы в футляре красного дерева — старинный «Павел Буре», еще демидовских времен. По кабинету разлился мягкий свет электрических ламп, недавно заменивших керосиновые.

— Что с производством? — я повернулся к Сорокину.

— Мартены можно запускать хоть завтра. Бригады готовы, материалы есть. А главное, — он улыбнулся, — рабочие сами просятся в смену. Говорят, хотят показать, что они не имеют отношения к этой провокации.

В этот момент в дверь постучали. Вошел молодой инженер в форменном кителе:

— Леонид Иванович, телеграмма из Москвы. От товарища Орджоникидзе.

Я развернул бланк. Текст был краток: «Ситуацию знаю тчк Действуйте по плану тчк Поддержка обеспечена тчк».

— Что ж, — я поднялся из-за стола, — картина ясная. Мы получили и прямой удар, и попытку дискредитации. Теперь наша очередь.

— У нас почти нет прямых улик, — заметил Глушков. — Только косвенные доказательства.

— Зато у нас есть кое-что поважнее, — я подошел к окну. За стеклом в свете фонарей кружился снег. — Мы показали рабочим, кто действительно решает их проблемы, а кто использует их трудности для своих игр, — я вернулся к столу. — Котов, готовьте подробный отчет о финансовых махинациях. Сорокин, разработайте детальный план модернизации завода, с акцентом на улучшение условий труда. Глушков…

— Понял, — он затушил папиросу. — Усилим наблюдение за всеми подозрительными контактами. Особенно с Москвой.

— Кстати, о кадрах, — Сорокин поднял голову от бумаг. — Что будем делать с нынешним руководством? Седов, конечно, растерялся во время забастовки…

— Но не участвовал в провокации, — задумчиво произнес я. — Проверили его контакты?

Глушков достал из планшета тонкую папку:

— Чист. Просто типичный инженер старой школы. Хороший технарь, но не руководитель. Боится принимать решения.

— А остальные?

— Главный инженер Прохоров грамотный специалист. При нем завод освоил новые марки стали. Начальники цехов тоже в целом справляются.

Я подошел к окну, глядя на заснеженные корпуса завода:

— Знаете, что меня зацепило? Когда начались проблемы с котельной, они пытались решить их своими силами. Неумело, но пытались. В отличие от Тагила, где руководство само создавало проблемы.

— Значит, оставляем? — уточнил Сорокин.

— С некоторыми изменениями, — я вернулся к столу. — Седова переведем на должность технического директора — там его опыт будет полезнее. Прохорова повысим до главного инженера. А на должность директора…

— У меня есть кандидатура, — вмешался Величковский. — Помните Горшкова Ивана Ярославовича из Мотовилихи? Энергичный, знает производство, умеет работать с людьми.

— Да, подойдет, — кивнул я. — Пусть привыкают к новому стилю руководства. А старые кадры пригодятся, у них большой технический опыт.

Глушков понимающе усмехнулся:

— И заодно покажем всем, что мы не устраиваем тотальных чисток. Только убираем явных вредителей.

— Именно, — я просмотрел список руководящего состава. — Пусть видят: кто работает честно, тот получает повышение. А кто пытается вставлять палки в колеса, того ждет наказание.

Я выразительно посмотрел на папку с материалами допроса. История с «рабочим-агитатором» в добротном костюме должна стать хорошим уроком для всех.

Звук шел откуда-то сверху, негромкий, похожий на скрип несмазанной двери. В тусклом свете электрических ламп системы «Сименс» под закопченным сводом штольни медленно расползалась трещина.

Штейгер Прохор Ильич, тридцать лет отдавший горному делу, замер, прислушиваясь. Его натренированное ухо уловило едва заметный треск деревянной крепи. Лиственничные стойки, простоявшие не один год, чуть заметно прогибались под тяжестью горной породы.

— Всем наверх! Быстро! — крикнул штейгер, но его голос потонул в грохоте работающего перфоратора «Флоттманн».

В дальнем забое бригада Семена Лукича добывала последние тонны хромовой руды перед концом смены. Отбойные молотки «Атлас» мерно долбили породу, наполняя штольню облаками мелкой пыли. В свете ламп она казалась серебристой.

Треск усилился. Одна из крепежных стоек неожиданно треснула, расколовшись вдоль волокон. Прохор Ильич рванулся к рубильнику аварийной сигнализации, но не успел.

Страшный грохот заполнил выработку. Мощные лиственничные балки ломались как спички. С кровли штольни посыпались камни, сначала мелкие, потом все крупнее. Электрические лампы начали гаснуть одна за другой, погружая штольню во тьму.

— Назад! К запасному выходу! — успел крикнуть штейгер, прежде чем его голос потонул в грохоте обвала.

Бригадир Семен Лукич, успевший заметить первые признаки обрушения, успел оттолкнуть молодого забойщика Ваню Прохорова от падающей глыбы. В следующее мгновение тяжелый кусок породы ударил его самого по плечу.

Пыль заполнила все пространство. В кромешной темноте слышались крики рабочих, кашель и грохот падающих камней. Шахтерские лампы «Вольф» с трудом пробивались сквозь густую завесу.