Просторное помещение на верхнем этаже заводоуправления больше напоминало научную лабораторию, чем обычную диспетчерскую. Во всю стену раскинулась огромная мнемосхема завода, выполненная по специальному заказу на фарфоровом заводе Кузнецова. Разноцветные лампочки показывали состояние каждого участка производства.

Михаил Александрович Бонч-Бруевич, в безупречном костюме-тройке и с неизменным пенсне на золотой цепочке, колдовал над пультом управления системы «Телефункен»:

— Включаем первую камеру, — скомандовал он, поворачивая рубильник.

На матовом экране появилось изображение мартеновского цеха. Качество было не идеальным, но вполне различимым. Немецкие инженеры из фирмы «АЕГ», приехавшие с инспекцией, удивленно переглянулись.

— Герр Бонч-Бруевич, — обратился старший из них, Курт Шмидт, — но ведь это невозможно! Как происходит передача изображения на таком расстоянии?

— Почему же невозможно? — улыбнулся изобретатель. — Смотрите!

Он переключил тумблер, и на экране появился прокатный цех. Четко видны силуэты рабочих, движение механизмов.

Вдоль стен диспетчерской тянулись стойки с измерительными приборами «Сименс» и «Хартманн-Браун». Каждый агрегат завода подключен к центральной системе контроля. Самописцы непрерывно чертили графики на бумажных лентах.

— А вот главная новинка, — Бонч-Бруевич подвел гостей к центральному пульту. — Система автоматического управления температурным режимом мартеновских печей.

Немецкие инженеры с интересом рассматривали приборную панель. Герр Шмидт что-то быстро записывал в блокнот.

— Удивительно, — пробормотал он. — У нас в Германии только разрабатывают подобные системы, а вы уже внедрили.

В этот момент на одном из экранов появилось изображение загрузочного крана. Бонч-Бруевич быстро повернул несколько рукояток на пульте:

— Смотрите внимательно. Сейчас будет демонстрация автоматической загрузки печи.

Немцы застыли перед экраном. Кран плавно двигался, точно выполняя все операции без участия человека.

— Система работает по перфокартам «Холлерит», — пояснял Бонч-Бруевич. — Каждая операция запрограммирована с точностью до секунды.

Главный диспетчер Павел Николаевич, старый производственник, только качал головой:

— Михаил Александрович, а ведь я сначала не верил. Думал, как это можно весь завод с одного места контролировать? А теперь вот, одним движением руки.

Он показал на огромную схему, где каждый участок производства виднелся, как на ладони. Световые индикаторы показывали состояние оборудования, графики отражали все параметры процессов.

Бонч-Бруевич повернулся к телефонному коммутатору:

— Соедините с мартеновским цехом.

Через минуту в динамике раздался голос начальника смены:

— Александр Иванович слушает. Да, видим вас на мониторе. Температура в третьей печи тысяча шестьсот пятьдесят градусов, все по графику.

Герр Шмидт снова что-то записал в блокнот. Его младший коллега не сдержался:

— Потрясающе! Мы должны доложить в Берлин. Это настоящий прорыв в организации производства.

Бонч-Бруевич довольно улыбнулся. Его детище, централизованная система управления, работала безупречно. Впереди новые планы: установка дополнительных камер, расширение системы контроля, внедрение автоматического регулирования.

Советская промышленность уверенно входила в новую эпоху. Эпоху автоматики и точного контроля.

Железнодорожный узел при Московском металлургическом заводе, 1 марта 1929 года, 8:00

Морозное утро звенело от гудков паровозов «Эш» и лязга сцепок. На новой сортировочной горке, построенной по проекту института «Промтранспроект», маневровый паровоз серии «Ов» аккуратно спускал вагоны по веткам, распределяя составы по направлениям.

Василий Николаевич Котов, главный бухгалтер объединения, в добротном драповом пальто и меховой шапке, стоял на смотровой площадке диспетчерской. В его руках поблескивал никелированными уголками новенький конторский гроссбух.

— Смотрите, Семен, — обратился он к помощнику Корнееву, показывая на прибывающий состав. — Вот они, наши новые вагоны.

К перрону подходил состав из десяти специальных вагонов для перевозки горячего металла. Серебристые термоизолированные корпуса резко выделялись на фоне обычных товарных вагонов.

— А вот и график движения, — Котов достал из портфеля расписание, отпечатанное на плотной бумаге. — Теперь каждый состав идет по минутам, как курьерский поезд.

Начальник станции, Петр Игнатьевич Быховец, в форменной шинели с серебряными пуговицами, показывал на новый семафор:

— Автоматическая блокировка работает безупречно. Как часы!

По соседнему пути медленно проплывал состав с изотермическими вагонами для срочных грузов. На их бортах красовалась надпись «Срочный груз — Златоуст».

— А теперь самое интересное, — Котов раскрыл гроссбух. — За первый месяц работы новой системы экономия составила… — он провел пальцем по колонке цифр, выведенных каллиграфическим почерком.

Семен Корнеев даже присвистнул, увидев итоговую сумму:

— Василий Николаевич, да неужто правда столько?

— Все верно, — кивнул Котов. — Простои вагонов сократились втрое, скорость доставки выросла вдвое. А главное, ни одной задержки производства из-за несвоевременной поставки!

На путях кипела работа. Новенький кран ловко перегружал контейнеры с платформы на платформу. Электрические лебедки споро подтягивали вагоны к погрузочным площадкам.

— Взгляните на это чудо техники, — Быховец указал на маневровый тепловоз «Ээл», первенец советского тепловозостроения. — Теперь составы формируем втрое быстрее.

Котов что-то быстро подсчитывал на конторских счетах красного дерева:

— При таких темпах через полгода окупим все затраты на модернизацию. А потом пойдет чистая экономия.

К диспетчерской подошел молодой инженер-движенец с планшетом:

— Петр Игнатьевич, состав на Нижний Тагил готов к отправлению. По графику через двенадцать минут.

— Отлично, — кивнул начальник станции, сверяясь с карманными часами. — Давайте зеленый семафор.

Котов с удовольствием наблюдал, как четко работает новая система. Каждый состав точно по расписанию, каждый вагон используется с максимальной эффективностью.

— А помните, как раньше было? — усмехнулся Корнеев. — Вагоны по неделе простаивали, грузы терялись…

— Было и прошло, — ответил Котов, бережно укладывая гроссбух в портфель. — Теперь у нас железная дорога работает как швейцарские часы.

Над станцией разнесся гудок паровоза. Очередной состав со срочным грузом отправлялся в путь, точно по графику, прокладывая новые маршруты индустриализации.

Зал заседаний Московского комитета ВКП(б), 5 марта 1929 года, 10:00

Просторный зал в здании МК на Старой площади дышал торжественностью. Под тяжелой бронзовой люстрой производства «Моссельпром» длинный стол красного дерева был покрыт традиционным зеленым сукном. На стенах висели портреты вождей в строгих рамах и диаграммы выполнения промышленных планов.

Карл Янович Бауман, в строгом партийном костюме и неизменном пенсне на черной ленте, стоял у демонстрационной доски. Его тонкие пальцы с характерными чернильными пятнами указывали на графики роста производительности:

— Товарищи! За прошедшие три месяца на предприятиях объединения товарища Краснова производительность труда выросла на сорок семь процентов.

По залу прошел удивленный шепот. Старый большевик Николай Кузьмич Антипов, в потертой гимнастерке времен Гражданской войны, недоверчиво покачал головой:

— А не приписки ли это, товарищ Бауман?

— Вот документы, — Бауман раскрыл папку с грифом «Секретно». — Акты проверки комиссии ВСНХ. Заключения военной приемки. Данные подтверждены.

На столе президиума поблескивали хромированными деталями новенькие телефонные аппараты. Секретарь собрания быстро строчил протокол перьевой ручкой в толстой тетради, прошитой красной нитью.