— Берегись Крестовского, — вдруг сказала Лена. — Он не тот человек, который легко признает поражение. Хотя, даже не его. А людей, стоящих за ним.

— Теперь это уже не важно, — я покачал головой. — Его время прошло.

Паровоз дал протяжный гудок. Лена порывисто шагнула ко мне, обняла:

— Прощай. И… спасибо за все.

Я почувствовал знакомый запах духов «Коти Шипр». На мгновение захотелось удержать ее, что-то сказать… Но состав уже медленно трогался.

Лена быстро поднялась в вагон. В тамбуре на мгновение мелькнул ее силуэт, и поезд начал набирать ход.

Я стоял на перроне, пока последний вагон не скрылся в снежной мгле. В кармане пальто лежал конверт с ее последней работой. Над головой в стеклянном куполе горели электрические лампы, разгоняя зимние сумерки.

Я подождал, когда поезд уедет и медленно пошел к выходу. У меня много работы. Целая промышленная империя ждала преобразований. Но почему-то сейчас, в этот момент торжества, победа казалась неполной.

У выхода с перрона я остановился, достал конверт. На нем знакомым почерком было написано: «Для будущих проектов. Береги себя. Л.»

В моем кабинете горела только настольная лампа с зеленым абажуром. За окнами давно стемнело, но уходить не хотелось. На столе лежали документы по созданию объединения результат сегодняшней встречи в Кремле.

Я развернул карту заводов на весь стол. Красными точками отмечены предприятия Крестовского, синими другие производства, входящие в новое объединение. Внушительная промышленная империя, построенная на сочетании государственного контроля и личной инициативы.

Котов, наш главный бухгалтер, разложил передо мной финансовые схемы:

— Смотрите, Леонид Иванович. По новому уставу вы получаете пять процентов от чистой прибыли объединения. При нынешних объемах это около ста тысяч рублей в год, не считая премиальных по военным заказам.

Я пролистал документы. Орджоникидзе подошел к делу грамотно должность директора-распорядителя давала широкие полномочия при минимальном вмешательстве многочисленных комиссий и проверяющих органов.

Котов подождал, когда я ознакомлюсь с документами. Ловко подсунул другие бумаги:

— Ваши документы по рижскому филиалу, — он положил на стол папку в коленкоровом переплете. — Все оформлено как официальное представительство объединения. Счета в «Русско-Латвийском банке» подтверждены торгпредством.

— Европейские контракты? — я взглянул на него поверх бумаг.

— Переоформлены на новую структуру. Фирма в Цюрихе готова продолжать сотрудничество, — Рожков говорил негромко, четко формулируя каждую фразу. — Личные счета также в порядке. На случай… непредвиденных обстоятельств.

Я кивнул. После истории с Крестовским стоило иметь запасной вариант. Хотя сейчас наши позиции крепки как никогда.

В кабинет коротко постучали. Вошел Сорокин с папкой технических чертежей:

— Леонид Иванович, проект автоматизации уральских заводов готов. Как вы и говорили. При внедрении нашей системы производительность вырастет минимум на сорок процентов.

— Отлично, — я развернул чертежи. — Это даст нам право на дополнительные премии по рационализации. Официально оформляем через ВСНХ.

Котов уже делал пометки в конторской книге:

— С учетом всех легальных источников: процент от прибыли, премиальные за военные заказы, рационализаторские отчисления, получается весьма внушительная сумма.

— Не забудьте экспортные контракты, — добавил я. — Теперь мы можем официально продавать технологии за границу. Через торгпредства.

Котов понимающе усмехнулся:

— И часть валютной выручки вполне законно оседает на зарубежных счетах объединения. Для закупки оборудования, разумеется.

На столе зазвонил телефонный аппарат. Это, конечно же, Величковский:

— Леонид Иванович! Анализы последней плавки превзошли все ожидания. Отменное качество металла.

— Готовьте документы на патент, — распорядился я. — Через наш цюрихский филиал. Это даст нам право на роялти при внедрении технологии на других заводах.

Когда я положил трубку, Сорокин вышел из кабинета, вместо него вошел Глушков:

— Охрана усилена на всех объектах. Особое внимание уделено документации и чертежам.

— Как там люди Крестовского?

— Частично переведены на другие заводы, частично сокращены, — он сделал выразительную паузу. — В общем, можно не беспокоиться.

Я подошел к окну. За стеклом в чугунном переплете падал снег. Где-то в глубине завода горели огни мартеновского цеха. Теперь уже нашего объединенного производства.

На столе лежал свежий номер «Торгово-промышленной газеты». На первой странице сообщение о создании металлургического объединения. В углу моя фотография.

Надо же, все давно готово. Проект приказа лежал у Сталина на столе с прошлой недели.

Глушков повернулся и вышел. Я вернулся к столу и развернул карту заводов.

Красные и синие точки складывались в четкую схему. Личные счета в европейских банках, официальные проценты от прибыли, контроль над экспортными контрактами. Все это создавало прочный фундамент. Фундамент, который позволит пережить любые перемены в политике партии.

Хотя сейчас наши интересы совпадали. И Сталину, и мне нужна была сильная промышленность. Но опыт будущего года научил меня всегда иметь запасной вариант. Тем более, когда имеешь дело с голодным тигром.

Котов аккуратно сложил бумаги в папку из свиной кожи:

— Разрешите идти, Леонид Иванович? Завтра надо готовить первые сводки по объединению.

Я кивнул. В кабинете остался один, глядя на ночной завод за окном. Личная драма с отъездом Лены неожиданно придала сил. Теперь осталась только работа, очень много работы.

Я сидел за бумагами до поздней ночи. Потом свалился на диван, стоящий тут же и мгновенно уснул.

Не прошло и пары дней после новости о моем назначении директором-распорядителем, как меня вызвал Орджоникидзе. На срочное заседание.

Я отправился туда в рабочем костюме, а очутился среди высших лиц страны. Вопросы поднимались нешуточные. Бауман меня даже не предупредил, хотя мы разговаривали об этом накануне.

В приемной Орджоникидзе уже собрались все участники экстренного совещания. Каганович нетерпеливо протирал пенсне в золотой оправе, Ворошилов в простом кителе без знаков различия просматривал какие-то бумаги. Межлаук Валерий Иванович, председатель Главметалла ВСНХ, что-то тихо обсуждал с Павлуновским, первым замом по оборонной индустрии Наркомтяжпрома, склонившись над папкой с грифом «Совершенно секретно».

Часы на стене показывали полдесятого утра, когда появился Серго. Его характерный звучный голос с легким акцентом сразу наполнил пространство кабинета:

— Товарищи, времени мало. Ситуация требует срочных решений.

Все расселись за длинным столом красного дерева. На стенах карты промышленных районов СССР, диаграммы выполнения пятилетнего плана, свежие сводки производства.

— Начнем с военного заказа, — Орджоникидзе кивнул Ворошилову. — Климент Ефремович, докладывайте.

Нарком по военным делам раскрыл папку с документами:

— Товарищи, как вы знаете, ситуация на КВЖД обостряется. Не буду вдаваться в подробности, но скажу, что мы должны быть готовы ко всему. Если говорить конкретно, нам нужны бронепоезда новой конструкции. Но главное танки. Это оружие будущего. КБ Гинзбурга заканчивает проект среднего танка. Требуется специальная броня, сочетающая прочность с легкостью.

— Сколько? — коротко спросил Каганович.

— Первая партия — пятьдесят комплектов. Срок — четыре месяца. И это только начало.

Павлуновский развернул чертежи:

— Вот технические требования. Броневые листы толщиной от двадцати до сорока пяти миллиметров. Повышенная вязкость при низких температурах. Особое внимание равномерности структуры металла.

Межлаук быстро делал пометки в блокноте:

— А что с гражданскими заказами? У нас программа ГОЭЛРО под угрозой срыва.