Величковский, наконец-то пришедший в себя, уже объяснял группе военных инженеров особенности новой технологии. Те жадно записывали, время от времени восхищенно качая головами.

Тухачевский снова подошел к броневой плите, любовно погладил металл:

— Знаете, товарищ Краснов, за этой сталью — будущее. Не только танков, но и кораблей, самолетов… — он помолчал. — Пожалуй, напишу об этом лично товарищу Сталину.

Впрочем, испытания на этом не закончились.

Солидная заводская лаборатория встретила комиссию стерильной чистотой и сдержанным достоинством серьезного научного учреждения. Просторное помещение с высокими, недавно выбеленными потолками и массивными окнами в тяжелых чугунных переплетах буквально дышало духом технического прогресса.

Вдоль идеально выкрашенных белой масляной краской стен тянулись длинные дубовые столы с рядами загадочно поблескивающих приборов. В центре зала на внушительном гранитном основании возвышался экспериментальный спектральный анализатор, срочно присланный из лаборатории академика Иоффе.

— Прошу внимания, товарищи, — Величковский, аристократично поблескивая стеклами пенсне на черной шелковой ленте, встал у демонстрационного стола. Его безукоризненно отглаженный черный сюртук с потертыми, но аккуратно заштопанными локтями выдавал в нем представителя старой научной школы. — Сейчас вы увидите наш комплексный подход к контролю качества стали.

Подтянутый, стройный Тухачевский, излучая почти юношеский энтузиазм, с живым интересом разглядывал хитроумные приборы. Его цепкий военный взгляд под изящно изогнутыми бровями подмечал каждую деталь.

— Начинаем с классического химического анализа, — профессор указал на ряд сверкающих стеклянных колб и пробирок. — Новейшие аналитические весы «Сарториус» с агатовыми призмами позволяют определять состав с точностью до десятой доли процента. Но самое интересное… — он сделал эффектную паузу. — Вот эта экспериментальная установка.

Величковский подвел комиссию к внушительному прибору:

— Спектральный анализатор из лаборатории академика Иоффе. Пока на стадии испытаний, но результаты потрясающие. Мы можем определять даже мельчайшие примеси в металле за считанные минуты.

— А это что за любопытная конструкция? — Каганович, поблескивая стеклами золоченого пенсне, указал на компактный стенд с множеством разноцветных проводов и измерительных приборов.

— А это, — я кивнул молодому Зотову, — наше будущее. Василий Петрович, покажите ваш экспериментальный макет.

Зотов, слегка волнуясь, подошел к установке. На его открытом простом лице читалось искреннее воодушевление:

— Это действующая модель системы автоматического контроля температуры плавки, — он осторожно включил рубильник с черной эбонитовой ручкой, и стрелки приборов плавно ожили. — Здесь термопара, сигнал идет на усилитель с новыми радиолампами ГК-3…

— Позвольте, — перебил седовласый военный инженер в безупречно отутюженном кителе, — вы хотите сказать, что температура измеряется автоматически?

— Пока это лишь лабораторный макет, — пояснил я. — Но через месяц-полтора планируем начать внедрение на одной из печей.

— А как это сочетается с методикой товарища Гастева? — поинтересовался Каганович, делая пометки остро заточенным карандашом в кожаном блокноте. — Я слышал, вы с ним плотно взаимодействуете. И уже есть определенные успехи

— Великолепно сочетается, — я подвел комиссию к большой схеме на стене. — Система Гастева оптимизирует работу людей, а автоматика возьмет на себя рутинные измерения. Это позволит рабочим сосредоточиться на более сложных операциях.

— Более того, — оживился Величковский, — автоматические приборы помогут точнее анализировать трудовые движения по методике ЦИТа. Мы как раз готовим совместный эксперимент с институтом товарища Гастева.

Тухачевский с явным интересом разглядывал чертежи будущей автоматизированной системы:

— А для артиллерийских систем такое можно применить?

— Теоретически… — начал было Зотов, но я мягко перевел разговор в другое русло. Некоторые перспективные разработки пока стоило держать в секрете.

Величковский тем временем колдовал над микроскопом с массивным латунным тубусом:

— Взгляните на микроструктуру новой стали. Обратите внимание на идеально равномерное распределение карбидов.

В этот момент в лабораторию стремительно вошел раскрасневшийся от мороза Соколов, наш главный инженер:

— Леонид Иванович! Первая экспериментальная плавка с частичным использованием автоматического контроля температуры прошла успешно!

Тухачевский мгновенно развернулся к Соколову, его породистое лицо с тонкими аристократическими чертами выражало неподдельный интерес:

— Уже? Можно посмотреть?

— Прошу в мартеновский цех, — я указал на дубовую дверь с бронзовой ручкой. — Заодно покажем первые элементы будущей системы автоматизации. Правда, пока это только экспериментальные датчики и приборы.

— Подождите, — Каганович достал блокнот из кармана добротного кашемирового пальто. — Я правильно понимаю: вы не только разрабатываете новую сталь, но и создаете автоматизированную систему контроля производства?

— Именно так, Лазарь Моисеевич, — я кивнул. — Хотя до полной автоматизации еще далеко. Пока мы комбинируем научную организацию труда по системе Гастева с отдельными элементами автоматического контроля.

Сорокин, молодой инженер с живыми карими глазами за стеклами простых очков в стальной оправе, развернул на столе большой ватманский лист:

— Вот наш план поэтапного внедрения. Сначала автоматический контроль температуры на одной печи, потом система регистрации параметров плавки, и только потом полная автоматизация.

— А это что за схема? — Тухачевский склонился над чертежом, его внимательный взгляд впился в замысловатые переплетения линий.

— Проект центральной диспетчерской, — пояснил я. — Через полгода планируем собрать первый экспериментальный пульт управления с выводом основных параметров.

Пока мы шли по гулким коридорам заводоуправления, мимо стройных колонн из серого карельского гранита и высоких окон в чугунных переплетах, я заметил, как Тухачевский что-то быстро записывает золотым «Паркером» в записную книжку в кожаном переплете.

— Знаете, Леонид Иванович, — он поравнялся со мной, слегка поскрипывая начищенными до блеска хромовыми сапогами, — я вот думаю… Если соединить вашу броню с новой конструкцией танка, над которой работает Халепский… — он помолчал, теребя пуговицу на безупречно сидящей шинели. — Это будет настоящая революция в танкостроении.

— Не только в танкостроении, — вмешался Каганович. — Товарищ Сталин говорил, что нам нужна комплексная модернизация промышленности. А ваши разработки, товарищ Краснов, очень перспективны.

За широкими, чуть запорошенными снегом окнами уже сгущались зимние сумерки. В ярком свете заводских прожекторов с посеребренными рефлекторами величественно высились корпуса мартеновских цехов, где не прекращалась работа над оборонным заказом. Из высоких кирпичных труб поднимались к свинцовому небу столбы белого дыма, а по заводскому двору, утрамбованному снегом, сновали закутанные в тулупы рабочие.

Величковский, семенящий рядом со мной, тихо произнес:

— Знаете, Леонид Иванович, я сорок лет в металлургии, но такого подъема, такого единства науки и производства еще не видел. Даже в Германии.

Он не договорил — впереди уже слышался ровный гул мартеновских печей, а в воздухе пахло раскаленным металлом. Нас ждал цех, где рождалась новая сталь и новые методы производства.

Тут комиссия провела еще час, наблюдая за экспериментальной плавкой. Тухачевский с неподдельным интересом разглядывал первые автоматические датчики, установленные на печи. Каганович дотошно расспрашивал о системе Гастева и новых нормах выработки.

— Ну что ж, товарищ Краснов, — Тухачевский крепко пожал мне руку на прощание, его темно-серые глаза смотрели одобрительно. — Впечатляет. Особенно сочетание научного подхода с практическим внедрением. Я сегодня же напишу подробный доклад товарищу Сталину.