Кислородная станция — сердце мартеновского производства. Без кислорода печи встанут через пятнадцать минут. А это значит — холодный металл, разрушенная футеровка и срыв всего графика.

У входа в компрессорный цех нас встретил мастер Петров, его промасленная кожанка поблескивала в свете прожекторов:

— Главный компрессор «Борзиг», — доложил он, вытирая руки ветошью. — Давление упало до двух атмосфер. Клапана словно перекрыло.

В машинном зале гулко шумели электромоторы «Сименс-Шуккерт». Огромный поршневой компрессор «Борзиг», старенький, еще немецкой сборки, работал с надрывным свистом.

Сорокин мгновенно склонился над приборным щитом, его карандаш быстро чертил схему в блокноте. Величковский изучал показания манометров «Шеффер и Буденберг», хмуря седые брови.

— Так, — быстро скомандовал я, — действуем по системе Гастева. Разбиваем проблему на составляющие. Петров — проверка входных клапанов. Сорокин — система охлаждения. Величковский — анализ работы поршневой группы.

На стене уже висела схема действий при аварии, расчерченная по минутам. Рядом хронометрист с секундомером засекал время операций.

— Есть! — Сорокин поднял голову от чертежей. — В системе охлаждения образовалась ледяная пробка. Из-за мороза появился конденсат.

— Сколько на устранение? — перебил я.

— По стандартной схеме — два часа минимум. Надо останавливать компрессор, размораживать…

— У нас нет двух часов, — оборвал его Величковский. — Через пятнадцать минут начнут остывать печи.

И тут от группы молодых рабочих, столпившихся у входа, раздался голос:

— Товарищ Краснов! Разрешите предложение?

Я обернулся. Василий Зотов, двадцатилетний выпускник ФЗУ, недавно назначенный бригадиром монтажников. В руках измятый блокнот с расчетами.

— Говори!

— Можно пустить горячий пар по байпасной линии, — он быстро развернул схему, нарисованную карандашом. — Вот здесь врезаться в магистраль теплоцентрали. Растопим пробку за десять минут, даже не останавливая компрессор.

Величковский схватил чертеж, его пенсне заблестело:

— Гениально! Простое и элегантное решение. Это же… — он повернулся ко мне. — Леонид Иванович, парень прав. Сработает!

— Действуйте, — кивнул я. — Зотов, бери бригаду монтажников. Сорокин — контроль давления. Петров — обеспечь доступ к теплотрассе.

Завертелась круговерть работы. Сварщики в брезентовых робах «Ленинградодежда» быстро варили байпас. Монтажники устанавливали вентили. Слесари подключали контрольные манометры.

Хронометрист методично отсчитывал время:

— Пять минут… Восемь минут… Десять минут…

— Давление растет! — голос Сорокина звучал торжествующе. — Три атмосферы… Четыре… Пять! Нормальный режим!

Я взглянул на часы. С момента сигнала тревоги прошло тридцать семь минут. По западным нормативам на устранение такой аварии требовалось не меньше трех часов.

— Молодец, Зотов, — я пожал руку молодому рационализатору. — Оформляй предложение. Премия — тройной месячный оклад. И пиши заявление в Промакадемию, я поддержу.

Его лицо просияло:

— Служу трудовому народу, товарищ директор!

Величковский довольно улыбался, протирая запотевшее пенсне:

— Вот вам и научная организация труда. Молодежь думать начала, инициативу проявляет. А раньше бы неделю совещания проводили, немецких спецов вызывали…

По заводскому радио уже передавали:

«Внимание! Авария на кислородной станции ликвидирована. Бригада товарища Зотова установила рекорд скорости ремонта. Равняйтесь на передовиков производства!»

Я шел к заводоуправлению, когда меня догнал запыхавшийся Глушков:

— Леонид Иванович! Тут такое дело… Похоже, авария не случайна. Люди Крестовского постарались.

— Докладывай.

— Ночью на станции был посторонний. Охрана видела, но пропуск был в порядке. А час назад нашли следы вмешательства в систему охлаждения.

Я кивнул. Ну да, этого и следовало ожидать. Значит, враг действует все активнее.

Что ж, пора усилить охрану стратегических объектов. И заодно преподать урок конкурентам. Сколько можно уже терпеть? Надо дать ответку.

— Кстати, — Глушков понизил голос, — есть информация, что Крестовский готовит что-то на железной дороге. Возможно, попытаются перекрыть поставки угля.

— Передай Рожкову, пусть усилит наблюдение. И… — я сделал паузу. — Пусть проверит, все ли в порядке с документами на их последние поставки угля. Особенно накладные и документы качества.

Глушков понимающе кивнул. Битва за оборонный заказ набирала обороты.

А на заводе уже вовсю гремели молоты, и из труб мартеновского цеха вырывалось багровое пламя. Время неумолимо отсчитывало минуты. До сдачи первой партии оставалось двенадцать дней и четыре часа.

Из цеха я отправился на другой конец завода. Проверить, как там дела с обучением рабочих новым навыкам. Это тоже очень важный аспект нашей системы.

Учебный центр разместили в бывшем здании заводской конторы. Высокие потолки с лепниной, огромные окна в частом переплете рам, натертый до блеска паркет «в елочку». Вдоль стен стеллажи с техническими журналами и справочниками. На столах логарифмические линейки «Демо» и готовальни «Рихтер».

В десять утра просторный зал уже заполнили бригадиры и мастера. Человек тридцать, костяк производства. У многих на груди значки ударников или профсоюзные «треугольники». В первом ряду — молодой Зотов, герой сегодняшнего утра, что-то быстро записывает в блокнот «Союз».

Величковский, в неизменном сюртуке с потертыми локтями, установил на треноге новейший кинопроектор «Гоз-1». Гастев, приехавший накануне из Москвы, развешивал на стенах плакаты с циклограммами движений.

— Внимание! — профессор постучал указкой по столу. — Начинаем занятие по научной организации труда в металлургическом производстве.

Киномеханик в синей спецовке запустил проектор. На белом экране замелькали кадры:

«Рациональные приемы работы у мартеновской печи». Съемки проводились три дня назад, когда операторы Совкино часами снимали лучшие бригады.

— Смотрите внимательно, — Гастев указал на экран. — Вот классическое движение сталевара при загрузке печи. Пятнадцать секунд, двенадцать операций. А теперь то же самое по новой схеме — девять секунд, восемь операций.

На стене висела огромная схема-циклограмма, расчерченная по секундам. Каждое движение рабочего зафиксировано с точностью хронометра.

— Товарищ Величковский, — поднял руку пожилой мастер в промасленной кепке, — а не повредит ли такая спешка качеству металла?

— Отличный вопрос! — профессор протер запотевшее пенсне. — Смотрите сюда.

Он развернул на доске сложный график:

— Это зависимость качества стали от скорости операций. Красная линия — старый метод, синяя — новый. При правильной организации процесса качество даже повышается. За счет точного соблюдения температурного режима.

Гастев тем временем раздавал бригадирам новые хронокарты: компактные планшеты из авиационной фанеры с набором сменных схем.

— По системе ЦИТа каждая операция размечена по минутам, — объяснял он. — Здесь хронометраж, здесь нормативы, здесь график синхронизации бригад.

В зал вошел молодой инженер из институтской группы Гастева, неся охапку журналов:

— Алексей Капитонович, свежий номер «Организации труда» привезли. Там ваша статья о хронометраже в металлургии.

— Отлично! — Гастев начал раздавать журналы. — Изучите обязательно. Особенно раздел о разделении операций по сложности.

Величковский тем временем запустил вторую бобину с фильмом:

— А теперь смотрим работу немецких металлургов на заводе «Крупп». Обратите внимание на потери времени при традиционной организации…

В этот момент в зал вошел Сорокин, прижимая к груди папку с чертежами:

— Николай Александрович! Экспресс-анализ утренней плавки готов. Прочность выше расчетной на восемь процентов!

— Так, — Величковский взял протянутые графики. — Это подтверждает нашу теорию о влиянии скорости операций на качество металла. Товарищи, смотрите сюда. Вот доказательства моих слов.