Вопрос стоял так: куда податься?

Глядя из амбара, словно из кокона, на залитый солнцем виноградник, я машинально расковыривал щель в цементном полу. Край легко отваливался. Было что-то завораживающее в том, как, напоминая песок на пляже, сыпались между пальцев крошки. В растворе недостаточно цемента, машинально отметил я. Щель уже до этого стала больше, потому что я наступал на нее, когда шел к лестнице. В самом широком месте она достигала дюйма, и, когда я провел вдоль нее пальцами, что-то зашуршало.

Двигаться мне не хотелось. Я повернул голову, но в полумраке амбара ничего не разглядел, хотя на ощупь было похоже на кусок ткани. Может, попало вместе с цементом? Еще один пример выдающихся строительных способностей этого Луи. Я дернул за кончик, но он был слишком мал, чтобы как следует ухватиться. Потеряв интерес, я стряхнул землю с рук и забыл о ткани в щели. Большое помещение пропиталось острым запахом старой древесины и винного уксуса. Не предполагал, что после случившегося почувствую себя настолько разбитым, но жара и нервное потрясение — могучее сочетание, и оно сделало свое дело. Привалившись головой к грубой поверхности чана, я смотрел на день за порогом — на этот светлый прямоугольник в темноте…

Что-то ударило меня по ноге, и на мгновение я испугался, что опять угодил в капкан. А когда с меня слетели последние остатки сна, смутно различил наклонившуюся надо мной фигуру.

— Что такое?

Я увидел перед собой Арно. Он холодно уставился на меня, готовый снова пнуть ногой. Лулу отчаянно виляла хвостом, умудряясь выглядеть испуганной и виноватой одновременно.

— Чем занимаешься? — спросил он.

Я протер глаза и окончательно проснулся.

— У меня обеденный перерыв.

— Пятый час.

Я посмотрел поверх его плеча: свет во дворе стал другим. Поднявшаяся вверх дымка подернула небо белым муслином, превратив солнечный диск в бесформенное сияние.

— Не беспокойтесь, все наверстаю, — произнес я.

Я думал, Арно сделает какое-нибудь едкое замечание, но он как будто даже не слушал. Зато его лицо было озабоченным.

— Матильда сказала, жандармы говорили с тобой.

— Один из них.

— О чем?

— Спрашивал, что случилось вечером.

— Что ты ему наболтал?

— Сказал, что было темно и я ничего не видел.

Арно внимательно посмотрел на меня, стараясь определить, говорю я правду или лгу.

— Это все, что он хотел у тебя узнать?

— Еще интересовался, как я повредил ногу.

Арно зло ощерился.

— И ты ему сообщил, что попал в капкан?

— Сказал, что наступил на гвоздь.

— Он тебе поверил?

Я пожал плечами.

Челюсти Арно ходили ходуном, словно он пережевывал информацию. Затем отвернулся и пошел прочь. Мы оба не хотели, чтобы здесь шныряла полиция. Хотя Арно не развалился бы, просто сказав «спасибо». Он прошел всего несколько шагов и, остановившись, нехотя проговорил:

— Сегодня Матильда готовит что-то особенное. Можешь поесть с нами.

И удалился, прежде чем я ответил.

Когда я ковылял к дому, двор уже погрузился в тень. Одинокая курица не пожелала уступить дорогу, пришлось отпихнуть ее тростью в сторону. Птица закудахтала и захлопала крыльями, а затем снова принялась подбирать какие-то невидимые крохи. Мои только что вымытые волосы и борода были влажными. Я даже приоделся по такому торжественному случаю — нацепил свежую майку и джинсы почище. Но чувствовал себя неловко — привычное окружение показалось каким-то странным.

Я твердил себе, что это всего лишь ужин.

Лулу выставили во двор. Не теряя надежды вернуться в кухню, она слонялась у двери. Завидев меня, подошла, повиляла хвостом, но интересовал ее не я, а возможность проникнуть внутрь. Окна были открыты, и из них доносился запах жареного мяса. Я чуть помешкал в нерешительности, поднял руку и постучал в дверь. Открыла Греттен. Она отступила в сторону, давая мне пройти, а попытавшейся проскользнуть под шумок собаке загородила дорогу.

— Нет, Лулу.

В кухне, где готовили еду, было жарко и душно. На старой плите что-то тихонько булькало в кастрюле.

— Садитесь, — улыбнулась Матильда.

Я подошел к накрытому на четверых столу и отодвинул один из разрозненных стульев.

— Это папин, — сообщила Греттен.

Пока я брел к другому, она топталась около стола. Если не считать моей вчерашней фразы, когда я велел ей оставаться дома, — мы не сказали друг другу ни слова.

— Спроси, может, он хочет аперитив, — бросила через плечо Матильда.

— Не учи, сама знаю, — пробурчала сестра и неловко повернулась ко мне. — Хотите аперитив?

— Не откажусь.

Мне требовалось выпить, чтобы справиться с предстоящим вечером. Я и без того был на грани срыва и теперь ждал, что Греттен предложит мне что-нибудь на выбор, но та вопросительно посмотрела на Матильду.

— Есть пастис, — сказала та и замолчала, следовательно, альтернативы не существовало.

— Пастис — это прекрасно, — кивнул я.

Арно вошел в тот момент, когда Греттен доставала из буфета бутылку. Он нес заспанного, капризничающего Мишеля.

— Это что еще такое? — нахмурился отец, увидев, что делает дочь. Греттен бросила отворачивать крышку «Рикара».

— Матильда сказала, чтобы я угостила его аперитивом.

Арно повернулся в мою сторону. Я не сомневался, что он велит дочери поставить бутылку на место, но он лишь пожал плечами.

— Если ему хочется травить себе этим снадобьем, то пусть.

Греттен плеснула щедрую порцию в небольшой стакан, а в другой налила воды и оба поставила передо мной. Улыбнувшись, я поблагодарил и добавил в прозрачную янтарную жидкость немного воды. В стакане закружило, напиток замутился, побелел. Я сделал глоток и почувствовал, как горло согревает лакричное тепло. Наблюдая, как я пью, Арно произнес:

— Отравишь себе нутро.

Я поднял стакан, словно предлагая шутливый тост. Отравлю или нет — это мы еще посмотрим, а вот на вкус пастис был явно лучше его вина. Мишель недовольно заерзал, и Арно стал его легонько качать.

— Ну, ну, перестань, малыш.

— Ему пора в кровать, — бросила Матильда, отрывая взгляд от кастрюли.

— Он не хотел ложиться спать.

— Он устал. Если ты его уложишь, он тут же…

— Я же сказал, он не хотел ложиться.

Внезапно все замолчали, стало тихо, лишь что-то булькало в кастрюле. Матильда опустила голову. Возможно, ее щеки горели от жара плиты, но мгновение назад я этого румянца не видел. Арно посмотрел на нее долгим взглядом и повернулся к Греттен.

— Его надо переодеть.

— Папа…

— Делай, что тебе говорят.

Матильда положила ложку.

— Я этим займусь.

— Ты стряпаешь, вот и стряпай. Греттен прекрасно справится.

— Лучше бы я… — начала Матильда, но отец заставил ее замолчать, наставив палец, словно пистолет. Она потупилась и принялась что-то помешивать в кастрюле.

— Забирай его! — приказал хозяин фермы младшей дочери.

Греттен выскочила с кухни с малышом, а он шагнул к плите, принюхался к булькающим кастрюлям, взял ложку и попробовал соус.

— Добавь перца. — И пока дочь послушно крутила над кастрюлей перечную мельницу, со вздохом, похожим на хрюканье, опустился на стул. Разумеется, на свой стул. — Я видел, верхняя часть стены почти готова. — Арно устроился поудобнее.

— Близко к тому, — ответил я, сделав глоток «Рикара».

— Сколько, по-твоему, еще потребуется времени?

Я поставил стакан на стол. Думать о будущем мне не хотелось.

— Доделать всю стену? Не знаю, наверное, несколько недель.

— А дом целиком?

— Еще дольше. А что?

— Просто спросил.

Пока мы разговаривали, Матильда сняла с огня кастрюли и тихо выскользнула с кухни. Если Арно и заметил ее исчезновение, то возражать не стал. Взял со стола початую бутылку вина и налил себе в стакан. Сделал глоток, поморщился. Рядом с бутылкой стояла корзина с хлебом. Он отломил ломоть и начал жевать, потягивая напиток.