— Прекрати!

Он высвободился, повернулся ко мне и, хотя потерял равновесие, успел скользнуть мне кулаком по скуле. Я вцепился ему в руку, оттаскивая от женщины, и в этот момент что-то врезалось в меня сзади.

Падая в грязь, я не сомневался, что Кокер как-то извернулся и сумел меня снова огреть, но оказалось, что это был мужчина-констебль. Приемом регби он ударил плечом в корпус Кокеру, а его напарница, к этому времени оправившись, завернула буяну за спину руку.

— Отвалите! — ревел Кокер, повалившись со стуком на землю, но и там продолжал сопротивляться.

С трудом поднявшись на ноги, я собирался прийти стражам порядка на помощь, но женщина остановила меня предостерегающим взглядом.

— Ни с места! — крикнула она, что-то нашаривая на поясе. Ее напарник прижал к земле дергающиеся ноги Кокера. — Лежите тихо, иначе я распылю на вас газ!

Кокер ругался и отбивался и чуть не высвободился. И тогда грозная констебль выпустила ему в лицо из баллона с газом струю. Великан от этого забился еще сильнее.

А затем как-то сразу выдохся и сник, больше не сопротивлялся, и полицейские завели ему за спину руки и надели наручники. Кокер причитал, и я был потрясен, поняв, что он плачет.

— Он ее убил! Он убил мою Стейси!

Широкие плечи содрогались от рыданий. Полицейские, отдуваясь, отступили. В стороне я заметил пустую канистру, неподалеку от нее валялась крышка.

— Ты в порядке, Трэвор? — спросила женщина-констебль.

— Да. Но разок он мне здорово влепил.

Парню было едва ли двадцать, и теперь я понял, что они не из регулярной полиции, а местные дружинники. Полиция закончила с обыском. Кому могло прийти в голову, что в этой глухомани кто-то вторгнется на место преступления?

В свете пламени на лице дружинника блестела кровь. Я вынул и протянул ему платок.

— Не бойтесь, он чистый. — И заслужил подозрительный взгляд.

— Вы кто?

Они заметно успокоились, когда я объяснил. А к тому времени, как кончил, Кокер затих — еще плакал, но больше не всхлипывал. Окончательно выдохся и вряд ли сознавал наше присутствие.

— Бедняга, — пожалел его дружинник, когда я рассказал о его дочери.

— Досталось бедолаге, — поддакнула женщина, потирая плечо и недобро поглядывая на распростертого на земле Кокера.

От громкого шуршащего звука мы трое разом подскочили — обрушилась кровля дома Эдгара. В небо взвились снопы пламени, брызнули искры, и нас накрыла волна горячего воздуха. Я надеялся, что до того, как Кокер совершил поджог, всех животных эвакуировали.

— Черт! — процедила полицейская дама. — Вот уж они взбеленятся. — И пошла к их автомобилю звонить.

А я отправился по дороге к своей машине. Фары горели, и, выскакивая, я не захлопнул дверцу. Проходя мимо фургона Кокера, я заглянул в кузов и в свете пожара рассмотрел обмотанный витками грязной веревки небольшой переносной генератор, цепь. Под сальным брезентом лежали разные инструменты.

Среди прочих там была мощная угловая шлифовальная машина.

Ланди пихнул ногой лежащий на сырой траве кусок обугленной деревяшки. Развалины дома Эдгара без кровли чернели на фоне сереющего неба. Кроме стен из конструкции мало что сохранилось. Второй этаж полностью сгорел — осталась только кирпичная скорлупа без окон.

В воздухе витал тяжелый запах сырой сажи и жженого дерева. Росший рядом с домом белый клен почернел и скукожился, половина его ветвей превратилась в угли. Строение источало жар, земля перед фасадом завалена палеными обломками. Глядя на печальную картину, Ланди вздохнул.

— Ненавижу пожары. После пламени и пожарной команды остается такое безобразие.

На этот раз, по крайней мере, никого не было внутри.

— Много здесь недоделали?

— В доме успели все. И многое в саду. Ждали технику для расчистки пространства. И вот к чему явились.

Кокер постарался на славу. Бензин гарантировал, что прибывшей пожарной команде почти не осталось что тушить. Но они сделали, что могли: два автомобиля перекрыли дорогу, и из брандспойтов укрощали огонь водой. Затем выгребли наружу дымящиеся остатки мебели и клеток, чтобы пожар не возобновился.

Вечером Ланди здесь не было. Я решил ему не звонить. Даже если бы около пепелища ловился сигнал, не было смысла тревожить инспектора дома — ему вскоре и так предстояло узнать о случившемся. Он с интересом выслушал бы рассказ о фотографии Марка Чэпла, но дело было несрочным и могло подождать до утра. Таким образом, у Рэйчел сохранялся шанс рассказать о морском форте самой. Будет лучше, если он узнает о нем от нее, а не из моих уст.

Сделав заявление полиции, я оставил огнеборцев держать пожар под контролем и поехал в эллинг. Спал плохо, но когда проснулся, хотя бы одно прояснилось в моей голове.

Я понял, что не могу вернуться в Лондон без того, чтобы снова не поговорить с Рэйчел. Прорепетировал, что собирался ей сказать, и когда телефон сразу переключился в голосовую почту, испытал настоящее разочарование. Начал обычное банальное сообщение и тут же оборвал.

— Извините за вчерашнее. Сейчас не могу объяснить, но… я был не прав. Позвоните мне. Хорошо?

Завершив звонок, поморщился. Бестолочь! Это самое умное, на что ты способен? Но что сделано, то сделано. Затем хотел позвонить Ланди, но он меня опередил. Сообщил, что едет к дому Эдгара оценить потери. И просил меня тоже подскочить туда.

— Там все расскажете, — закончил он.

Я прибыл к пожарищу первым, но до появления инспектора меня не пускал на место новый полицейский кордон. Ланди выглядел подавленным, а вглянув на руины, помрачнел еще сильнее.

— Животные находились еще внутри? — спросил я.

— Нет. Вчера утром приезжали представители Королевского общества защиты животных от жестокого обращения и Королевского общества защиты птиц и всех забрали. Включая тех, которых Холлоуэй держал в саду. Сказали, он, похоже, их сортировал: самые тяжелые находились в доме, выздоравливающие снаружи.

Такое поведение не вязалось с образом человека, сначала спасшего девушку, но, вернувшись с ней домой, превратившегося в убийцу-маньяка.

— Что будет с Кокером? Ему предъявят обвинение?

Ланди посмотрел на пожарище и снова вздохнул.

— После того, что он натворил, непременно.

— Как же смягчающие обстоятельства? Я его видел: он был вне себя.

— От этого дело его рук не меняется. — Инспектор пожал плечами и, словно подумав, что слишком резок, добавил: — Уверен, все будет принято во внимание. Но мы не можем игнорировать обстоятельства, каким бы ни было состояние его ума.

— Что с углошлифовальной машиной, которую я заметил в его фургоне?

— Лаборатория не обнаружила на ней следов крови или костной ткани. Если бы ее использовали, чтобы располосовать кому-нибудь лицо, отчистить было бы очень непросто. Следы все равно бы остались. То, что у Кокера есть инструменты, ничего не значит. Если на то пошло, у меня тоже кое-какие имеются. Мы обыщем его мастерскую, но сомневаюсь, что что-нибудь обнаружим.

— Он что-нибудь заявил?

— Единственно сказал, что жалеет, что Холлоуэя не было дома. Как отец, не могу его судить. Проблема в том, что он выплеснул свой гнев не на того.

Я поднял на инспектора глаза.

— Вы это официально?

— Мы пока никому ничего не сообщали, но нет сомнений, что у того, кто задушил Стейси Кокер, руки меньше, чем у Холлоуэя. И он был достаточно хитер, чтобы не оставить на жертве ни волоска, ни отпечатков пальцев. Психологи сомневаются, что Холлоуэй на такое способен. А также на убийство. Во всяком случае, в таком состоянии, в каком он сейчас находится. Остается вопросительный знак: что произошло с его дочерью? Но это мы, наверное, никогда не узнаем.

— Так что с ним будет?

Ланди снял очки и вытер глаза.

— Полагаю, допросят. Отпускать его нельзя, он не способен заботиться о себе. Возможно, он не убивал Стейси Кокер, но она бы не улетела в воду, если бы он не шлялся по дороге. Это тоже не в его пользу. С какой стороны ни взглянуть, сюда он больше не вернется.