И опять же население Девятого (по крайней мере, те, с которыми тил Лоэсп встречался на приемах в герцогской резиденции, завтраках в городских учреждениях, обедах в ратуше), казалось, самым жалким образом изъявляло свою радость по случаю окончания войны и восстановления порядка. Подумать только — ведь тил Лоэсп собирался превратить эту землю в пустыню, наполнить небеса огнем и рыданиями, а сточные воды и реки — кровью! И все только ради того, чтобы очернить имя Хауска. Каким ограниченным, незрелым теперь казалось ему это желание!

Эти люди не знали и не хотели знать никакого Хауска. Недавно они воевали, а сейчас наступил мир. Тила Лоэспа слегка тревожило и в то же время неким извращенным образом воодушевляло сознание того, что делдейны легче приспосабливаются к роли побежденных, чем сарлы — к роли победителей.

Он начал одеваться по-делдейнски, надеясь завоевать популярность у местных жителей. Поначалу он чувствовал себя неловко в свободных, почти женских одеяниях — мешковатых штанах и фраке, — но скоро привык к ним. Гильдия часовщиков подарила ему часы, усеянные огромным числом драгоценных камней, и он стал носить их в кармане, специально врезанном в фрак. В этой земле железных дорог и расписаний такое приобретение было далеко не лишним даже для того, кто может повелевать поездами и паровиками.

Его временный дворец разместился в герцогском особняке Дилсер на берегу моря. Прогулочный катер — колеса шлепали по воде, труба выбрасывала дым и пар — направлялся теперь к увешанной множеством флагов пристани. Вода здесь была лишь тепловатой и немного курилась под небом, с которого ветер согнал облака. Горизонт окольцовывала горная гряда, часть округленных вершин была покрыта снежными шапками. Изящные башни и узкие шпили города виднелись за герцогским домом, лужайки которого теперь усеивали разнообразные шатры и павильоны.

Тил Лоэсп наслаждался выпивкой в прохладе, на свежем воздухе, и старался не думать об Орамене (может, это случится сегодня? Или уже случилось? Насколько удивленным ему следует предстать, когда новость дойдет до него? Как именно все произойдет?). Он обратил свои мысли к сегодняшнему обеду и выбору девушек на ночь.

— Мы показали хорошее время, ваше превосходительство, — сказал капитан катера, подходя к тилу Лоэспу, стоявшему на открытом мостике. Он кивнул стоявшим тут же охранникам регента и его старшим вельможам.

— Благоприятные потоки? — спросил тил Лоэсп.

— Скорее отсутствие подводных кораблей октов, — сказал капитан, облокотился о перила и сдвинул на затылок фуражку. Он был низкорослым, лысым и веселым.

— Обычно они мешают? — спросил тил Лоэсп.

— Они как подвижные песчаные банки, — рассмеялся капитан. — И не торопятся убираться с дороги. На нескольких наших судах остались вмятины. А некоторые потонули. Нет, окты их не таранили, просто двигались под водой и опрокидывали. Несколько человек утонуло. Нет-нет, они это не нарочно. Просто у них неважные штурманы. Такие продвинутые и такие нерасторопные. — Капитан пожал плечами. — Может, им просто все равно.

— Но сейчас они не создают помех для навигации? — спросил тил Лоэсп.

Капитан покачал головой.

— Нет, последние дней двадцать их не видать.

Тил Лоэсп нахмурился, глядя на приближающуюся пристань.

— А зачем они обычно здесь появляются?

— А кто их знает? — весело сказал капитан. — Мы всегда думали, что дело в кипении. На глубине оно, видать, выглядит совсем здорово, если у вас есть аппарат, чтобы спуститься туда. Окты никогда не выходят из своих субмарин, так что мы не можем их спросить. — Капитан кивнул в сторону пристани. — Пора причаливать. Извините меня, ваше превосходительство.

Выкрикивая команды, он пошел назад в рулевую рубку. Катер начал поворачивать, из высокой трубы вылетело облако дыма и пара, но вскоре послышалось обычное неторопливое пыхтение паровой машины.

Пока совершался поворот, тил Лоэсп смотрел на кильватерную струю. Последнее, длинное и рваное, облачко пара из трубы оседлало кремовый барашек на сверкающей волне, погасив ее.

«Дней двадцать», — пробормотал тил Лоэсп себе под нос и подозвал ближайшего адъютанта.

— Сворачивайте лагерь, — приказал он. — Возвращаемся в Рассель.

Над Хьенг-жаром воцарилась жуткая тишина. В сочетании с темнотой она казалась разновидностью смерти.

Река замерзла по всей своей ширине, последним — срединный рукав. Но вода все еще продолжала падать на Безымянный Город и в бездну, хотя и с гораздо меньшей скоростью: она появлялась из-под ледяных шапок и, окутанная туманом, устремлялась к башням, пандусам, площадям и протокам внизу. Рев Водопада не заглох, но притих — казалось, в соответствии с неярким сиянием, которое проливал медленно двигающийся Кьезестрааль.

Однажды ночью Орамен проснулся с ощущением какой-то беды. Он лежал в темноте, прислушиваясь, и никак не мог понять, что так встревожило его. Его охватил ужас: вдруг тут есть еще какое-нибудь устройство, оставшееся со времен архипонтина, и теперь оно включилось и зовет его? Он прислушивался внимательно, но ничего не услышал, и мигающих огоньков, зеленых или других, тоже не было видно.

Орамен приподнял крышечку над толстой ночной свечой, чтобы осветить спальню. Было холодно, и он закашлялся, — еще одно остаточное явление характерного для Колонии недуга, уложившего его на несколько дней в постель. Дыхание клубилось в воздухе.

Лишь через некоторое время он понял, откуда это ощущение беды. Все объяснялось тишиной. Рев Водопада смолк.

В начале следующей рабочей смены Орамен вышел в вечную — казалось — полутьму вместе с Дроффо, Негюстом и двумя рыцарями. Вокруг двигались обычные толпы людей и животных, готовые к спуску в бездну. Сегодня их было чуть больше, чем вчера, — и так происходило каждый день после приезда Орамена.

Под шарканье, топанье, крики и рев они медленно продвигались к лифтам и лебедкам, растянувшимся на несколько километров по краю пропасти, вдоль отвесного спуска. Армия, атакующая бездну.

В небе не было ни облачка. Пар если и поднимался, то лишь с широких спин животных, тащивших тяжелые телеги и крупные машины. Чунсели, уоксанчи и оссисии; Орамен даже не знал, что эти громадные боевые животные приучены таскать тяжести. Он был рад, что ему не придется делить подъемник с этими массивными, впечатляющими, но страшноватыми созданиями.

Со стороны пропасти открывалось сказочное и тревожное зрелище. Вода больше не падала. Ни одно облачко не скрывало отвесную стену, прорубленную в земле водой. Никаких препятствий — вид был пугающе ясным. Замерзшие шали и занавеси затвердевшей воды окутывали каждый выступ. Рукава в подножье пропасти (каждый из которых в другом месте вполне мог бы называться полноводной рекой) стали извилистыми черными руслами, полуприсыпанными инеем и снежком.

Орамену показалось, что он смотрит на какую-то жуткую бойню, поеденный пейзаж, будто все долго жевалось исполинским монстром, а затем пострадало от его потомства, вознамерившегося прогрызть в гигантском полукруге громадные карьеры. Потом заявились монстры поменьше и тоже погрызли стены, оставшиеся от предыдущих укусов. Укус за укусом, укус за укусом — весь ландшафт был теперь изрыт ямами, а ломти породы унесла вода.

И наконец, во всем этом упорядоченном опустошении, в этом ступенчатом наступлении распоясавшегося хаоса открывался город. Ни один народ, известный Орамену, не владел достаточным мастерством или искусством, чтобы соорудить такое чудо. Масштаб поражал воображение. Это был город стеклянистых черных башен, белых, как кость, шпилей, скрученных обсидиановых пластин, вопиюще изогнутых, покрытых причудливыми узорами построек непонятного назначения — и широчайших перспектив на каньоны, слои и пласты сверкающих, мерцающих зданий, одно за другим, одно за другим, пока они не упирались в вертикальную стену на дальней стороне безмолвного сейчас Водопада, в десяти километрах отсюда.