Двое уклоняются друг от друга и наносят удар за ударом, их выносливость просто потрясающая. Кровь течет из брови Луки, один глаз Дмитрия уже опух.

Как эти двое, «выдающиеся граждане Нью-Йорка», могут быть такими варварами за фасадом? Здесь полно тайн, и я вдруг понимаю, что все построено на крови и личных амбициях.

Дмитрий наносит мощный удар. Лука подставляет губу, но мы все понимаем, что так было задумано. Он тут же бьет Дмитрия под ребра, и тот сразу же сгибается. Я вскакиваю, когда Лука пинает Дмитрия так, что тот отлетает через весь ринг.

Черт. Он его убьет.

Но как только я встаю, Лука снова переводит внимание на меня. Молча умоляю его: «Пожалуйста». Потому что, несмотря на то, что я редко привязываюсь к людям, и пусть Дмитрий мог меня предать, я не хочу его смерти. Он — единственный, кто мне помогал до сих пор. Я не хочу, чтобы его убил человек, который, скорее всего, собирается убить и меня — и из-за меня же.

Лука лениво улыбается, протягивая руки. Толпа неистовствует, пока Дмитрий пытается встать. Я умоляю Луку, как могу. Ненавижу. Каждый момент. Он — смертельно-опасный человек. Своего рода король преступного мира. Но я не могу притворяться, что мне это нравится.

— Пожалуйста, — снова прошу я, прижав руки к груди.

Дмитрий встает, морщится, поднимая руки, словно собираясь защититься от следующего удара Луки.

Достаточно одного удара, чтобы он упал. Скорее всего, навсегда.

Лука наклоняет голову, глядя на меня. Взгляд дикий, первобытный, пугающий до дрожи, ведь раньше он никогда не смотрел на меня так. Я делаю шаг назад, и Лоренцо ловит меня за локоть, не давая поспешно упасть в кресло.

Когда я снова смотрю на ринг, Лука уже выходит. Толпа затихает, а диктор облизывает губы, микрофон висит у его рта, и он ждет, что будет делать Лука, пока он поднимается по лестнице. Дмитрий, шатаясь, тоже смотрит в мою сторону, запутавшись.

Один из мужчин в белой маске что-то шепчет ведущему, и тот наконец объявляет:

— П-похоже, сегодня победил Плейбой! Нашему хозяину срочно нужно уйти.

Толпа молчит, не веря своим глазам. Думаю, многие недовольны, но никто не решается выразить вслух. Все в шоке. Мое сердце стучит быстрее, когда Лука встает передо мной. Он возвышается надо мной, кровь стекает по его брови и губе, пока он протягивает руку.

— Ты загладишь свою вину, милая. За то, что я не убил твоего «верного друга».

Мои губы открываются, чтобы возразить, что Дмитрий — мне не друг, но слова застревают в горле.

— Ты меня услышал, — все, что я могу выдавить. Это моя отчаянная мольба, и каким-то чудом… этот монстр действительно остановился.

— С той самой минуты, как мы вошли, ты была единственной, кого я слышал, — спокойно говорит он.

Эти слова не должны так действовать на мое сердце, но я чувствую, как что-то невольно отзывается в груди. Это плохо. Очень плохо.

Лоренцо наклоняется к Луке:

— Похоже, ваш брат здесь, сэр.

Любой мимолетный миг отсрочки или доброты ускользает, когда Лука поднимает меня и прижимает к своей груди. Я совсем крошечная рядом с ним, словно пойманная в ловушку, и только оборачиваюсь, чтобы мельком увидеть Дмитрия, который смотрит на нас с яростью. Но не на меня, а на Луку. Возможно, за то, что он бросил бой?

Мы доходим до лестницы, и там уже стоит младший брат Луки, Дарио, с двумя приятелями. Я прячу лицо у груди Луки. Хотя с нашей последней встречи я выгляжу иначе, не хочется рисковать. Мне ни к чему, чтобы он меня узнал, особенно с учетом того, сколько уже неприятностей из-за той ночи.

Лука уверенно идет вперед по коридору, и его брат слегка бледнеет:

— Мы услышали, что ты снова в ринге, как в старые времена, вот и пришли посмотреть.

— Уходите, — резко бросает Лука, пробираясь между ними.

— Но… — Дарио не успевает договорить: в следующую секунду Лука отпускает меня и прижимает брата к стене за ворот рубашки. Дарио сразу поднимает руки, показывая, что не собирается сопротивляться.

— Я ясно сказал, что тебе здесь не рады. Ты портишь все, к чему прикасаешься. Если облажаешься еще раз, я обещаю, что вызову Ивана, чтобы он забрал тебя обратно в Италию.

Иван.

Если его вызовут обратно в Нью-Йорк, разве не возрастет вероятность, что Лука тоже вернется в Италию? Они всегда меняются местами, чтобы управлять делами и там, и здесь одновременно.

Что должно послужить катализатором, чтобы разозлить Луку настолько, что ему придется отправить брата обратно? Что разделит их? При том, как они взаимодействуют сейчас, многого не потребуется.

Это и надо использовать.

Вместо того, чтобы пытаться приблизиться к Луке, возможно, мне нужно надавить по самой очевидной болевой точке. По его отношениям с братом.

Лука отпускает Дарио и снова укрывает меня своей рукой, уводя прочь. Позади остается смущенный брат, чьи друзья избегают друг друга глазами. Лука наклоняется к моим волосам, сжимая мои переплетенные пальцы:

— Теперь ты мне кое-что объяснишь.

34

— Ну что, малышка, не думаешь, что ты мне кое-что должна объяснить? — Высокомерно спрашивает Лука, облокотившись на край столика в ванной, скрестив руки на груди. Кровь капает ему на грудь. Поездка до его квартиры прошла в молчании. В моей голове мелькали сотни планов, как бы посеять раздор между братьями Армани, заставить прилететь Ивана, а Луку вернуть в Италию.

— Тебе нужно наложить швы, — говорю я, доставая из аптечки что-то, похожее на медицинский набор, который Лоренцо нашел для меня. Несмотря на предложение Лоренцо помочь, Лука отправил его домой.

— Обойдусь, бывало и хуже, — пожимает он плечами так, будто пару часов назад я не видела его в ринге, где он выглядел настоящим королем на арене для бойни.

— Сядь, — указываю ему на край ванны. — Ты слишком высокий, мне не дотянуться.

Он послушно садится. Даже сидя, он едва ниже меня. Смачиваю ткань теплой водой, осматривая глубокий порез, который явно нужно зашить. Но мне начинает казаться, что этот засранец бессмертен и все заживет само собой к утру.

Я прижимаю теплую ткань к месту раны, вытирая кровь. По крайней мере, его разбитая губа перестала кровоточить. Лука хватает меня за запястье, его пронзительные синие глаза впиваются в меня.

— Ответы. Сейчас же, — жестко требует он.

И вот тут начинается самое сложное — правда и ложь. Сколько он уже знает? Что ему рассказал Дмитрий? Частичную правду, наверное.

Я вздыхаю и сосредоточенно вытираю его бровь. Я еще никому не рассказывала всю правду. Это была наша семейная тайна, которая со временем становилась все больше и глубже. Все просто пытались забыть. Кроме меня.

— Когда мне было двенадцать, в наш дом вломились. Мой отец был в очередной командировке, — я пожимаю плечами. — Ты, вероятно, уже знаешь эту историю, так что даже не понимаю, зачем рассказываю.

Его рука мягко касается моего локтя, и я возвращаю взгляд к нему.

— Я хочу услышать ее от тебя, — тихо говорит он.

Я чувствую, как в груди скручивается узел из облегчения и вины. Говорить об этом сложно, но я пытаюсь.

— В ту ночь меня разбудили странные звуки. Я вышла из комнаты, чтобы найти маму. Когда я нашла ее… — Я пытаюсь прочистить горло. — Над ее неподвижным телом на кухне стоял мужчина. Кровь растекалась по полу, и я подумала, что она, наверное, пыталась схватить нож, но он опередил ее.

Я продолжаю бережно протирать края его раны, погруженная в воспоминания. Те самые, которые преследуют меня каждый раз, когда я закрываю глаза перед сном.

— Мы с мамой были очень близки. Я всегда ею восхищалась, и в каком-то смысле она была моей лучшей подругой. Я тогда не до конца осознавала, что видела. Помню, я позвала ее, но она не пошевелилась. Я ждала, что она встанет и скажет, что все будет хорошо. Но этого не произошло. Она так и не встала. Зато я привлекла внимание того мужчины…

— Когда он повернулся, на нем была белая маска, а за ней прятались темные, почти черные глаза, — рассказываю я. Лука молчит, но наверняка уже догадался, что это как-то связано с его людьми в белых масках. У семейства Армани существует давняя традиция — команда из пяти человек, которых называют «Гончие». — Когда он подошел ближе, я даже пошевелиться не могла. Ноги словно приросли к полу. Он казался… довольным. Я стояла, просто смотрела на безжизненное тело мамы.