Смех, дикий и истерический, рвется наружу, слишком много всего навалилось сразу. Извращенный, темный конец. Или начало. Единственное, что я знаю о Луке Армани — он смертельно серьезен.

Я балансирую между возможностью начать все сначала и прошлым, которое надо оставить позади. Но без этой ненавистной жажды мести я не знаю, для чего еще мне жить.

Абсурд. Никто не может любить мое черное извращенное сердце больше, чем кто-то вроде Луки Армани.

Черт возьми, разве не поэтому нас тянет друг к другу? Хочется оттолкнуть эту назойливую мысль, больное и искривленное чувство надежды.

Я не заслуживаю счастья.

Не заслуживаю его.

Мой взгляд возвращается к Ивану, человеку, который задушил во мне любые задатки счастья. После этого, даже когда я всажу пулю ему в голову… Сколько еще я собираюсь винить его? После его смерти и освобождения моей матери, разве я не должна попробовать сделать шаг вперед, если сам дьявол предлагает мне выход?

— Ты начинаешь сомневаться в своей мести? — Лука спрашивает сзади с любопытством.

— Нет, — отвечаю я, вспоминая все годы, что я искала этого человека. Все годы, что посвятила своей мести ради памяти матери. Я смотрю в его холодные черные глаза — те самые, что смотрели на меня тогда, много лет назад. Шрам, который остался, подтверждает это.

Но он оставил меня в живых.

Это была его ошибка.

— Не каждый рожден убийцей, милая. Я могу выстрелить за тебя, если хочешь?

Бах.

Выстрел. Мой палец нажимает на курок сам по себе.

Это происходит так быстро, что я не успеваю осознать разрушительное опустошение.

Иван рухнул на стул с пулей в голове. Сердце бешено колотится в жуткой тишине. Внезапно я снова чувствую себя одинокой. Слезы неудержимо текут по лицу, когда я вспоминаю свою маму. Ее безжизненное тело, а я сижу рядом, кричу, умоляя ее очнуться. Зная, что она никогда не проснется.

Она оставила меня одну, и теперь единственное, что у меня оставалось — бороться за нее, когда никто другой этого не сделал, — исчезло. Адреналин бушует в крови, когда Лука подходит ко мне. Как бы сильно я ни ненавидела его все эти годы, не могу оторвать взгляд от тела Ивана. И все же, как будто он все еще имеет надо мной власть. Как будто этого недостаточно. Потому что убийство ее не вернет.

Лука заставляет меня смотреть на него, приподняв мой подбородок.

Он вытирает слезы с моих глаз.

— Никогда не позволяй никому видеть тебя такой, кроме меня.

Глаза снова наполняются слезами, потому что я никому не показывала своих слез. Когда я была ребенком и ночи напролет плакала о матери, отец отправлял меня к психологам, чтобы они изучали меня, как лабораторную крысу. Я быстро поняла, что это воспринимается как слабость, которая карается. Но перед Лукой, последним человеком, которому я должна показывать слабость, я не могу удержаться и разрушаюсь.

Он медленно достает пистолет из моей руки. Я не хочу отпускать, но когда он все же забирает его, правда врезается в сознание. Я убила человека. И не чувствую раскаяния. Пустоту, возможно, и ощущение утраты.

— Все хорошо, милая. Ты отомстила за нее.

Мой мир рушится, ноги подкашиваются, но Лука успевает подхватить меня. Он поднимает меня и прижимает к себе, моя голова касается его груди, и я начинаю рыдать. Душераздирающий крик прорывается сквозь сдерживаемое разочарование, освобождая всю накопившуюся боль и потерянные годы.

— Ты сделала это. Его больше нет, — шепчет Лука.

Я не знаю, как и почему он меня понимает. Но я не могу перестать прятаться в изгибе его шеи, благодарная за его тепло, вместо одиночества в углу комнаты, как тогда, много лет назад.

Сломанная.

Я знала, что моя месть что-то отнимет у меня.

Не думала, что раскроет еще что-то более уродливое.

Боль и утрату, которые я несла все эти годы.

В его смерти я нашла тревожное ощущение человечности.

То, чего кто-то вроде меня не заслуживает.

52

Впервые в жизни я отдал свою добычу, словно игрушку, чтобы впечатлить девушку. Ара потеряла сознание в моих объятиях, после того как прорыдала несколько часов подряд. Она заснула, всхлипывая и причитая, и я знал, что убийство действует на нас по-разному. Временами меня охватывало ненасытное возбуждение и желание оказаться в ней, но я сдержал себя.

Потому что, неожиданно для нас обоих, она сломалась. Я не думал, что будет именно так. Провожу костяшкой пальца по ее шее, задерживаясь на ключице и краю шрама. С того момента, как я узнал, что Иван когда-то прижал к ее горлу нож, я вознамерился убить его. Понадобилось время, чтобы понять, что той ночью он не был с Дарио, как должен был быть.

Без вмешательства Ары и ее поджога одного из моих клубов, я бы все равно вызвал Ивана обратно через несколько дней. Но она подтолкнула меня к осознанию. Я был поражен ее смелостью. Жаль моего брата, конечно, но мне понравился ее хладнокровный подход, она готова пойти по головам, чтобы добиться своего.

Мы похожи. Но внутри этой маленькой гадюки было что-то нежное. Что-то, что нужно защищать и любить. Я не привык к таким вещам, но ради нее готов постараться. Все, что ей понадобится и когда угодно. Потому что, по правде говоря, я уже давно пал перед ней на колени.

День, который я думал, никогда не наступит. Понадобилось время, чтобы понять, что фотографии в ее тайной комнате связаны не со мной. Большинство снимков связаны с Иваном. Самый простой путь к Ивану был через Дарио и меня.

В ту ночь, когда она вошла в особняк, она охотилась не за чем-то, а за кем-то. Жаль только, что вместо него появился я. Это была случайность, что я развернул рейс из-за пропавших наркотиков. Ночью до или после она могла бы ускользнуть из моих рук.

Теперь я не намерен ее отпускать.

Тело Ивана все еще в комнате. Я не позволял никому из уборщиков заходить, чтобы не разбудить Ару.

Спустя несколько часов я решил, что пора ее унести. Она сделала то, зачем пришла.

Открыв дверь, держа ее на руках, я увидел, что Лоренцо и его люди все еще ждали.

— Уберите его, — коротко сказал я, поднимаясь по лестнице в комнату, в которой я очень редко останавливался в особняке. Брат заметил нас, но ничего не сказал.

Чем больше я пытал Ивана до прихода Ары, тем больше тайн всплывало. Он, оказывается, много лет способствовал зависимости Дарио от наркотиков. После смерти моего отца Иван взял на себя роль его опекуна, так как Дарио потерял контроль. Иван хвастался, как подсовывал ему наркотики в реабилитационном центре, устраивал вечеринки сразу по его возвращении, чтобы тот снова и снова срывался.

Узнав о смерти моего отца, Иван решил отомстить и не чувствовал никакой привязанности к Гончим. Я в какой-то степени уважал его. Он думал, что годы ожидания и завоевание нашей лояльности сделают его незаметным. Но лавина, на которую он рассчитывал, обрушилась на него самого.

Я мог бы убить Ивана десятки раз, но впервые сдержался ради нее.

Она свернулась калачиком в моих объятиях, мокрые слезы все еще блестят под густыми ресницами, когда я переступаю порог безупречно убранной комнаты с деревянными акцентами и темно-зелеными оттенками. Я ничего не менял с тех пор, как моя мать тщательно подбирала мебель для гостевой спальни. Забавно, как и я, и Ара цеплялись за последние кусочки единственного теплого воспоминания, которое у нас украли.

Я опускаю ее на кровать, и она начинает шевелиться. Драгоценное и опасное создание в моих руках. Ее густые ресницы резко распахиваются, и она смотрит на меня. В ее глазах темно-зеленый шторм, в котором я вижу смирение и поражение.

Мне потребуется время, но я должен вернуть ее к жизни.

Она не двигается, пока я вытягиваю ноги на кровати, прислонившись спиной к изголовью, все еще держа ее.

— Когда ты все понял? — Спрашивает она, протирая глаза.

Часть меня думает, что она хочет, чтобы ее отпустили, чтобы ей не пришлось сражаться еще один день. Но моя маленькая гадюка прошла слишком долгий путь, чтобы сдаться теперь.