Помощь приходила сама.

Может, заслужил?

Он пришёл в лавку раньше всех. Отпер замок, поставил засов на землю, отворил дверь. Всё было в целости и сохранности, только пришлось поправить стоящие у входа ящики с кларетом. Малисон внимательно рассматривал свой магазин и даже удивился, что при таком сотворённом злодействе ничего не побито и почти не сдвинуто со своего места. Уцелели даже деньги, бывшие при Яакко. Душегуб приходил в лавку не для грабежа.

Там, где лежал зарезанный работник, чернела лужа с тёмно-красными сгустками, растрескавшаяся, как пустынная земля. Это было всё, что осталось от Яакко. Бобыль ушёл, будто и не жил на земле. Купец стоял и смотрел на пятно, спрашивая себя, почему не испытывает никаких чувств, даже жалости. Неужели бобыль не заслужил? Заслужил. Это он сам зачерствел, словно дьявол убил и его немножко, отрезав и унеся часть души. Это не мог сделать простой человек, уверился Малисон. Это было зло превыше силы человеческой.

Он хотел вызвать у себя жалость к Яакко и даже попробовал думать о зарезанных же Пере и Ханне, но понял, что не горюет и о них, и, напугавшись такого бессердечия, постарался не вспоминать о жертвах вовсе, а занять себя какой-нибудь работой.

Он взял ведро и пошёл на реку. День выдался тихий и ясный. Свартебек была даже не чёрной как обычно, а отливала серебром, и высокие стены крепости отражались в ней, будто водяной царь построил у себя бастионы с пушками и повесил перевёрнутый флаг. В крепости размеренно и гулко бил барабан. В ритм ему свистела флейта. Солдаты на плацу отрабатывали шагистику. Малисон зачерпнул воды и отнёс в магазин.

Он снял кафтан, шляпу, засучил рукава рубахи и принялся истово оттирать пятно. Замыть не удалось, кровь въелась в половицы. Пришлось отскабливать ножом и ходить на реку ещё, пока пол не приобрёл вида пристойного, да и то Малисон безотчётно старался не наступать на то место, где пролилась человеческая кровь.

«Надо будет прикрыть каким-никаким половиком», — решил он и стал прохаживаться с наружной стороны прилавка, рассматривая товары, поправляя их, а некоторые меняя местами, чтобы привнести в лавку видимость обновления.

Утренняя тишина закончилась. Открылись другие лавки, по рыночной площади стал ходить разный люд. Малисон зашёл за прилавок и занял свою позицию. Без Яакко он не чувствовал одиночества. Всё было как раньше, когда он ещё не нанял работника. Если не на кого оставить лавку, значит, он будет сидеть в ней сам, а ходить и общаться меньше. Но Малисон не думал, что надолго останется без помощника.

— Мало ли в Ингрии бобылей? — рассудил купец, за неимением собеседника обращаясь к самому себе. — Их как кобелей. Работник не иголка — найдётся.

Он покивал и додумался до того, что и самому с собой разговаривать тоже можно, если не найдётся другого слушателя. Так даже удобнее — не будет въедливого спорщика, который собьёт с панталыку, а то и обманет.

Скучать однако же не приходилось. В лавку заглядывал народ. Малисон неплохо попродавал в розницу, а потом зашёл незнакомый купец из Торжка, который привёз корабельных канатов, пеньки и верёвок разных. Он толком не знал, куда податься, но случившийся возле мытни Иван Серый показал дорогу.

Малисон отвёл их всех в «Медный эре», угостил, а сам сходил на «Лору» и договорился с Джейме Парсонсом о выгодной для того сделке. Шкипер брал коноплю и канаты, не шибко торгуясь. В последний рейс за эту навигацию большого выбора у него не было. Малисон подвёл его к телегам и показал качество товара. Торжковский гость не мог ему ничего сказать, ибо был нем на аглицком, а Парсонс был нем среди русских, и Малисон быстро объяснил, как через шведских купцов вроде него приобретается зарубежный товар вроде этого. Напрямую нельзя. Хочешь, устрой сделку через другого купца, но его не найдётся — Ниен маленький, а долго хороший груз держать себя не велит.

Так Малисон погасил остаток долга капитану и тут же продал соль из своего магазина торжковскому купцу, да весь табак, что залежался в бочонках, к вящей радости охочего до заморских товаров гостя. Если провезти пагубное зелье на Русь украдкой, его можно сбыть с превеликою выгодой.

Сгрузили верёвки у магазинных ворот, и Малисон с возчиками перетащил товар. Верёвки были хорошие, годные. О цене сладились без помех, мужик оказался сговорчивый, да и Малисон не хотел никого душить.

Отгрузившись, свезли пеньку и канаты на «Лору». Малисон зарегистрировал две крупные сделки в ратуше, уплатил сбор и вернулся в «Медный эре». Первый день новой жизни начался обнадёживающе.

Он приказал подать ухи, каши, да столового пива, и только взялся трапезничать, когда его обнаружил Иван Якимов.

— Здрав будь Егор Васильев сын, — московский купец присел за стол и тоже взялся отобедать. — Не застал тебя на рынке, и уж думал, не случилось ли что.

— Нет уж, — сказал Малисон. — Жив буду милостью Божьей.

— Ты помнишь ли? — спросил Якимов.

— Да можно и здесь. Вон сидят за ближним столом Йорис ван Хамме и Кес ван Тисен, из Нидерландов. Они по-русски ни полслова и едва ли научатся, им не нужно и не дано. А другие далеко гужбанят. Так что можно спокойно говорить, если тихо.

Склонившись над столом, они негромко вели речь, причём, говорил, в основном, Малисон. Рассказывал о том, что накопил из разговоров с иноземными моряками, повидавшими в Европе всякое, но, главное, принёсшие вести о войне.

— Шведы побеждают. Воюют в Гольштейне и Ютландии. Говорят, это в далёких в датских владениях. Им нынче не до русских земель, и едва ли в ближайшие годы сподобятся.

Купцы основательно посидели и разошлись, нагруженные пищей телесной и государственно важной. Будет что доставить в Посольский приказ.

Малисон же возвратился в лавку и развесил у двери бухты верёвок. Он встал за прилавок с чувством выполненного долга и укрепился на ногах недвижно, как скала.

Солнце клонилось к закату, и день истекал, но не всё отмеренное для купца было им получено. Когда в лавку заглянул нездешний мужичонка с мешком, сделалось ясно — бродяга и пришёл продать что-то втай, скорее всего, краденое.

— Ты Егор Васильев?

— Так от роду прозываюсь. Откуда ты знаешь моё имя?

— Добрые люди подсказали, к кому обратиться. Возьмёшь? — бродяга скинул с плеч поклажу.

В мешке было что-то большое, с углами и плоскими сторонами.

«Ларец, — прикинул Малисон. — Ворованный», — и лениво спросил:

— Что там у тебя?

Бродяга развязал верёвочку и выложил на прилавок огромную книгу.

— Ты анчутка чтоль? — с удивлением и в лоб спросил купец.

— Побойся Бога, — мужичок перекрестился как православный. — Это Святое Писание. Какая нечисть его в руки возьмёт?

Купец раскрыл и убедился, что это истинно так. Первая страница, на которой обычно пишут, чья она — эта книга, оказалась вырвана.

— Сколько ты за неё хочешь?

— Десять далеров.

— Ты украл Святое Писание и думаешь, что я не объявлю тебя фогту? — как бы в недоумении спросил купец.

— Книга стоит великих денег, — справедливо указал бродяга. — Посмотри, какая она большая. Семь далеров.

— Я дам тебе за неё пять марок и убирайся!

— Побойся Бога, Егор Васильев — это же святая книга.

— Два далера.

— Пять. Пять далеров.

— На рынке есть два дурака, — спокойно и назидательно молвил купец. — Кто дорого просит и кто дёшево даёт. Я дам тебе за неё три далера медью, чтобы ты мог прогулять их в кабаке и не вызывать подозрения. Но ты должен убраться из города. Иди прочь по Нотебургской дороге, там много финских трактиров. Пей и не возвращайся. Чёрт с тобой.

Три далера были хорошие деньги, но Малисон хотел сделать доброе дело. Он желал угодить Богу и вернуть святое писание в храм. Он был уверен, что книга пропала из церкви Спаса Преображения. А сейчас ему не хотелось выпускать книгу из рук. Что-то прочно держало его в этом стремлении. Или кто-то. Может, ангел?

Он отсчитал бродяге пенязей и эртугов, добавив две марки серебром. Прохиндей сгрёб их в мошну и, довольно цыкнув дырявым зубом, подмигнул на прощание: