— С тобой мне всё мало…

«Вот ведь что бывает, когда парень любит…» — неожиданно промелькнула мысль в её голове, но она как пришла, так и ушла, потому что некогда было думать.

До утра они тешились, лишь немного поспали. Вот уж и рассвет забрезжил, а это означало, что жить Ярославу оставалось считанные часы.

«Ни о чём я не жалею… — с блаженной улыбкой на лице думал парень, закрыв глаза и раскинувшись на кровати. — Дашенька была моей — теперь и умереть не страшно…»

А Дарья Сергеевна лежала рядом и в глубокой задумчивости смотрела на него. «Почему так? — спрашивала себя она. — Знал ведь заранее, что умрёт, а всё равно согласился… Это не те телки, которых я силой сгоняла для своих утех… Тут другое… Как же я с ним расстанусь?»

Ярослав, в конце концов, задремал, и она, накинув пеньюар, вышла на балкон. Солнце уже почти поднялось из-за горизонта. Летнее утро было восхитительным — воздух пронзительно свеж, а птичьи трели на удивление мелодичны. Дарья Сергеевна блаженно потянулась. Давно она не испытывала подобного умиротворения. «Пусть поживёт Ярослав-Ярославушка… — решила неожиданно для себя. — А там поглядим…»

В эту минуту бросила взгляд вниз и тут заметила в саду под балконом какую-то бабу. Пригляделась — это, похоже, была Лукерья, мать Ярослава, которая умудрилась сюда пробраться. Как она посмела? Кто дозволил?

— Барыня, матушка… — вдруг завыла баба. — Пожалейте моего Ярославушку… Христом Богом молю… Один у меня сыночек, моя кровиночка…

Выла она протяжно, страшно, припадая к траве и раскачиваясь из стороны в сторону. От благодушного настроения барыни не осталось и следа.

— Как ты смеешь, Лукерья?! — истошно закричала Дарья Сергеевна. — Вон!

Она вбежала в опочивальню и принялась что есть силы трясти звонок.

— Прошка! Степан! Авдотья! — звала прислугу.

Ничего не понимающий Ярослав тут же открыл глаза и одним прыжком вскочил с кровати.

— Что случилось, Дашенька? — подбежал он к барыне. — Тебя кто-то обидел, ненаглядная моя?

— Дашенька? Ненаглядная? — недобро засмеялась та, облив его презрительным взглядом. — Да как у тебя язык повернулся, мужик, хам? Какая я тебе Дашенька?

Побледневший Ярослав всё понял. Ночь любви закончилась, а вместе с ней и его жизнь.

— Звали, барыня? — на пороге уже толпилась заспанная прислуга, успевшая натянуть кое-что из одежды.

Им было не впервой наблюдать барский гнев.

— Никифора позови! — приказала она одному из мужиков. — А этого, — не глядя кивнула в сторону Ярослава, — заприте пока в подвале. Лукерью, что под окнами — на конюшню и пороть нещадно!

— Слушаемся, барыня, — в пояс поклонились испуганные мужики.

— Кто её пустил? Кто дозволил? — прогремела Дарья Сергеевна. — Всех запорю!

— Дарья Сергеевна, пожалейте Лукерью, прошу… — взмолился Ярослав. — Это она из-за меня…

— Ты мне ещё указывать будешь? — побелела от гнева барыня. — Взять его!

Мужики тут же скрутили Ярослава, который едва ухитрился надеть штаны.

— Рубашку можно? — сдавленно спросил он.

— Она тебе больше не понадобится! — зло засмеялась барыня. — А теперь все пошли вон!

Прислуга поспешно ретировалась, дабы не вызвать новой вспышки гнева хозяйки. Ярослава мужики, как и было велено, потащили в подвал. Мимо них прошёл Никифор, который сразу смекнул, в чём дело. «Не пощадила парня барыня… — с грустью подумал он. — А жаль. Другого такого покладистого, сметливого да проворного уже не будет».

— Где тебя носит, Никифор? — раздражённо набросилась на него Дарья Сергеевна, когда приказчик показался на пороге.

То, что ещё было раннее утро, для неё не имело значения. Раз ей надо, значит, все должны в нужный момент оказаться под рукой.

— Вот он я, барыня, — поклонился Никифор. — Чего изволите?

— Готовь показательную порку, — приказала она. — Сгони дворовых, ну и крестьян из ближайшей деревни… Чтобы явились все — слышишь все! — вплоть до стариков и малых детей! Скажешь, что порют за неповиновение барской воле — ну, сам что-нибудь придумай, не впервой… И пригрози, что, мол, каждого ждёт такая участь, кто ослушается… Пороть плетью, до конца, пока дышать не перестанет!

У Никифора, ко всему привычного, холодок пробежал по спине. В их барыне как будто было что-то сатанинское — иначе чем объяснить такую жестокость? Ладно бы мужик, ещё можно понять, а бабье сердце ведь по природе мягче… Мужа бы ей настоящего, детишек — вдруг перебесится?

— Ты что, Никифор, оглох? — топнула ногой Дарья Сергеевна. — Я тебе говорю!

— Слушаюсь, барыня, — снова поклонился приказчик. — А кого пороть-то?

У него была ещё слабая надежда, что предстоящая экзекуция касается не его любимца.

— А ты ещё не сообразил? — гневно сверкнула очами она. — Туповат стал что-то… Мимо тебя сейчас протащили Ярослава…

Ей было немного досадно, что приходится озвучивать имя парня. Самый крохотный червячок сожаления ещё шевелился в её душе, но она его подавила. Стоит дать слабину один раз — и ей сядут на шею. Бояться перестанут, слушаться тоже, и тогда всё пойдёт вразнос. Да и с забавами придётся распрощаться. Так что нет уж, пусть, как было, так и будет. А таких вот Ярославов полны деревни — только свистни. Да и свистеть не надо, достаточно приказание отдать, и ей приведут любого.

— Барыня, дозвольте слово… — осторожно кашлянул Никифор.

— Что такое? — удивлённо вскинула на него глаза Дарья Сергеевна.

— Ярослав… это… того самого… — он запнулся, не зная, как сказать.

— Да говори, что ты мямлишь! — стала она закипать гневом. — Что — Ярослав?

— Парень больно хорош… — решился, наконец, Никифор. — Умён, расторопен, покладист…

— Ну и что? — язвительно осведомилась Дарья Сергеевна.

— Может, пощадите его, барыня? — просительно молвил Никифор. — Не виноват же он ни в чём…

— Ещё один заступничек выискался! — вскричала она. — Ты, я смотрю, совсем голову потерял! Желаешь и вовсе её лишиться — глупой своей головы?

— Никак не можно, барыня… — испуганно забормотал приказчик. — Извиняйте… Только парень-то в хозяйстве ох как гож, да и грамоте разумеет…

— Вот уж грамота твоя крестьянам ни к чему! — возмутилась Дарья Сергеевна. — Кстати, можешь на казни это всем так и объявить — мол, книжки читал, о работе забыл, теперь и расплачивается…

— Слушаюсь, барыня… — тяжело вздохнул Никифор.

Он понял, что просить за Ярослава бесполезно. Ещё, не ровён час, и сам куда угодишь. Видно судьба такая у парня, ничего не попишешь…

… Даша с замирающим сердцем наблюдала за происходящим, и всё время у неё оставалась слабая надежда, что барыня помилует Ярослава. Конечно, откровенные сцены её смутили, но в то же время и заворожили. Но, главное, она верила, что Дарья Сергеевна, испытав на себе всепоглощающую любовь парня, непременно изменит решение и оставит его в живых, а там, может, и вовсе сделает своим фаворитом. А вдруг, вообще, у них что-то серьёзное получится? Хотя, понятное дело, рассчитывать на это было бы уж совсем глупо. Лишь бы его не убивала! Но нет, вот оно как всё обернулось. «Ну что же это за дрянь! — возмущалась Даша, у которой в очередной раз сердце обливалось кровью. — Что у меня за дальняя родственница такая? Просто монстр в юбке! И нет на неё никакой управы!»

Картинка сменилась, и Даша увидела, как дворовые мужики, которыми руководил Никифор, стали готовить место предстоящей показательной порки. Хотя особых приготовлений-то и не было — просто на заднем дворе они установили столб и немного расчистили пространство вокруг, чтобы могло набиться побольше народа.

— Силантий! — позвал Никифор одного из мужиков. — Собирай дворовых к полудню…

— Слушаюсь, Никифор Степанович, — поклонился тот.

— А ты, Пётр, возьми с собой Фрола, и отправляйтесь в деревню, — продолжал раздавать указания Никифор. — Сгоняйте всех — и молодых, и стариков, и детей малых… Так приказала Дарья Сергеевна!

— Слушаюсь, — поклонился Пётр и тут же отправился за Флором, который оказался дюжим бородатым детиной богатырского телосложения — из тех, о ком говорят «косая сажень в плечах».