Возможно, именно поэтому в Петербурге стали продавать блокноты с нарисованной на обложке бутылкой водки, зонтиком и надписью: «Из Петербурга с апатией и безразличием».

Каждый раз, наведываясь в Петербург, я покупаю четыре-пять таких блокнотов.

А в этом году обзавелся еще и холщовой сумкой из этой серии.

Так я хожу за покупками в супермаркет «Кооп» – с сумкой, на которой написано «Из Петербурга с апатией и безразличием», и записной книжкой в кармане с надписью на обложке: «Из Петербурга с апатией и безразличием».

Несколько дней назад в супермаркете «Кооп» на виа Андреа Коста в Болонье одна синьора, увидев меня, в удивлении развела руки и спросила:

– Это вы?

Я посмотрел на нее и ответил:

– Боюсь, что да.

– И что, вы тоже ходите в «Кооп»? – спросила она.

– Синьора, – сказал я, – я хожу сюда много лет. Когда я вернулся жить в Парму в 2004 году, рядом с моим домом был маленький магазинчик «Кооп» с одной витриной, я называл его «Гипокооп». Мне очень нравится «Кооп», – так я ей ответил.

В 1943 году наконец приходит письмо от Льва.

Первое с начала войны.

Три с половиной года от сына не было вестей.

Он сообщает, что здоров.

В марте истек срок его заключения, но он не имеет права покидать Север. Гумилёв участвует в геологической экспедиции, обнаружившей большое месторождение железной руды.

Гумилёв долго добивался разрешения отправиться на фронт – ведь это был единственный шанс вернуться в Ленинград.

Снять судимость можно было только так – отправившись на войну.

Лев Гумилёв примет участие во взятии Берлина советскими войсками, и после Дальнего Севера «первая линия фронта покажется ему курортом».

В Ташкенте жила тогда и Елена Булгакова, вдова Михаила Булгакова, которая подарила Ахматовой экземпляр рукописи «Мастера и Маргариты». Роман впервые появится в печати только в ноябре 1966 года – через восемь месяцев после смерти Анны Ахматовой.

В Ташкенте Ахматова заболела тифом.

Раневская говорила, что именно после перенесенного тифа Анна «стала катастрофически полнеть».

Помню, когда я худел, бабушка говорила: «Одни глазищи остались». Она была очень недовольна мной.

Если глаза становились слишком большими, значит, по мнению бабушки, я был слишком худым.

Большую часть жизни об Ахматовой тоже можно было сказать: «Одни глазищи остались». Ее серые глаза. Моя бабушка была бы ею недовольна.

Мне же, из моего далека, ее глаза очень нравятся.

В Ташкент часто приходят письма от Гаршина, с которым у Ахматовой был роман в Ленинграде: у него умерла жена, и теперь он свободен.

Он предлагает ей выйти за него замуж, она дает согласие.

В июне 1944 года Ахматова возвращается в Ленинград, в поезде она едет вместе со своими знакомыми – семьей Адмони. Гаршин встречает ее на вокзале.

Я бывал на Московском вокзале в Ленинграде.

Я был там, когда это был еще советский вокзал. Я словно вижу то утро, представляю, как они стоят вдвоем на перроне, поезд из Москвы только что прибыл, все подернуто серой советской дымкой, воздух просторного вокзала пропитан металлическим запахом.

Гаршин обещал ей, что найдет квартиру, куда они смогут переехать.

Минут десять Анна и Владимир разговаривают тут же, на перроне. После чего Ахматова возвращается к Адмони и очень спокойно объясняет, что ситуация изменилась, она не поедет жить к Гаршину, а отправляется прямо к Рыбаковым, своим старым знакомым.

Спустя какое-то время она сообщит друзьям в Москве: «Гаршин тяжело болен психически».

Дочь Гаршина, узнав об этом позднее, уверяла, что ее отец не страдал психическим заболеванием – ни тяжелым, ни легким.

По словам Файнштейн, Анна Каминская, внучка Николая Пунина, рассказывала ей, что Гаршин не женился на Ахматовой, потому что во сне ему явилась первая жена и запретила это делать.

Вскоре после того разговора с Ахматовой на вокзале Гаршин (он был врачом, доктором медицинских наук) женился на Капитолине Григорьевне Волковой, коллеге, о которой современники говорили, что она была реалистом и очень миловидной женщиной.

В 1947[78] году Николая Пунина снова арестовали.

Новый арест ждал в 1949 году и Льва Гумилёва.

Полагаю, Анна Ахматова была права. Я не мог бы сказать, за что их арестовали. Ни за что.

Пунин умер в лагере в 1953 году.

В 1957-м был реабилитирован.

Следователи твердили Льву Гумилёву, что Ахматова, если бы захотела, могла добиться его освобождения.

Из его письма Эмме Герштейн: «Вы пишете, что не мама виновница моей судьбы. А кто же? Будь я не ее сыном, а сыном простой бабы, я был бы, при всем остальном, процветающим советским профессором».

В апреле 1950 года Ахматова, пытаясь помочь сыну, пишет еще одно письмо Сталину, в котором умоляет освободить Льва. Михаила Булгакова, помогавшего ей написать первое письмо, рядом больше нет – он умер в 1940 году. Письмо Ахматовой остается без ответа. В том же 1950 году она пишет цикл стихотворений, восхваляющих Сталина – мудрого человека, «что каждого из нас от страшной смерти спас».

Стихи печатаются без указания имени автора в популярном еженедельном журнале «Огонёк», и мне кажется, это было правильно – не указывать имя: на стихи Ахматовой они мало похожи, хотя цикл и был включен в ее сборник 1965 года «Бег времени».

Как вспоминал драматург Михаил Вольпин, Ахматова дарила этот сборник предварительно склеив несколько страниц.

Тех, где были напечатаны стихи, посвященные Сталину.

Стихи, которые она ненавидела.

И тем не менее она их написала и опубликовала, хотя, судя по всему, сделала это напрасно.

Родственникам разрешается приезжать и навещать заключенных, но для Ахматовой с ее больным сердцем (она принимает нитроглицерин, и, по-моему, это абсолютно правильно – в определенное время дня просто говорить: «Мне нужно принять нитроглицерин») совершить такую поездку очень непросто: Ленинград от Омска, где отбывает наказание Лев, отделяет больше трех тысяч километров.

Как напишет Лев, «Стенли меньше готовился искать Ливингстона, чем мама повидать меня».

Но когда мать решает приехать к нему, он переживает за нее и пытается отговорить.

А когда она в конце концов так и не приезжает, Лев говорит, что это его не удивило. «Мама, как натура поэтическая, страшно ленива и эгоистична».

В 1956 году Лев Гумилёв наконец вышел на свободу. Ахматова проживет еще десять лет, но до самой смерти ее отношения с сыном так и не наладятся.

По словам Бродского, однажды Лев сказал матери: «Для тебя было бы даже лучше, если бы я умер в лагере».

С 1961 по 1966 год они ни разу не общались.

В начале 1966 года Ахматова с инфарктом попала в Боткинскую больницу. Но, когда Лев приехал навестить ее, в палату его не пустили, потому что его имени не было в списке тех, кому разрешалось ее проведывать[79].

Ахматова внесла его в этот список. В больнице она провела еще несколько недель, но Лев больше не появлялся.

5 марта 1966 года Анна Ахматова умерла.

1989 год, когда отмечалась столетняя годовщина со дня ее рождения, был объявлен ЮНЕСКО годом Анны Ахматовой. Говорят, Лев Гумилёв, ставший уже именитым антропологом, хотя его вклад в науку оценивается неоднозначно, вспоминая мать, повторял: «Лучше бы было наоборот. Лучше бы я раньше нее умер».

Я уже упоминал, что параллельно с работой над этой книгой я провожу презентации своего романа, названного «Невероятная жизнь Фёдора Михайловича Достоевского» с подзаголовком «Всё ещё кровоточит». Встречаясь с читателями, под конец я обычно произношу расхожую фразу – пусть и немного банальную, как все расхожие фразы: «Его жизнь – как роман». Она вполне применима к Достоевскому, на мой взгляд, потому, что он прожил поистине невероятную, необыкновенную жизнь, заслуживающую отдельного рассказа независимо от того, был ли он одним из величайших писателей всех времен. И еще я обычно говорю, что жизнь Достоевского, прочитанная как роман, примечательна тем, что это не русский роман.