Я на цыпочках выхожу из ванной и открываю дверь спальни, оглядываясь только для того, чтобы увидеть, что Ник все еще крепко спит. Закрывая ее за собой, я ахаю, когда оборачиваюсь и подношу руки ко рту.

— Ш-ш-ш, tesoro mio, — шепчет Лео. — Спасибо, что помогла мне найти его.

Я качаю головой, когда он отпускает меня.

— О чем, черт возьми, ты говоришь?

— В твоей машине есть маячок, красотка. — Лео ухмыляется. — Или ты думала, я не слежу за тобой?

— Последние несколько дней ты притворялся, неся чушь о том, что тебе плохо? — Я усмехаюсь, и он вздрагивает. Да, он не притворялся, но я все равно собираюсь ударить по больному месту. Как он посмел? — Ты что, издевался надо мной?

Я смотрю мимо него и, к счастью, вижу, что он один. Может быть, мне удастся заставить его уйти до того, как Ник проснется. Добром это не кончится.

— Камилла, — шепчет он. — Советую тебе сейчас же заткнуться.

— Почему? — Я хихикаю: — Задела за живое? Ты настолько фальшивый?

Лео хватает меня за шею, на его лице появляется гримаса.

— Что ты здесь делаешь, Камилла, абсолютно без одежды? — Он с отвращением оглядывает меня с головы до ног.

— О, — хихикаю я. — Теперь ты меня стыдишь за это? — Мало ли он знает, что прошлой ночью я чуть не умерла и не разрушила его драгоценную маленькую империю. Не то чтобы это имело значение. Если бы я не вышла за него замуж, кто-нибудь другой сделал бы это.

— Да. — Он кивает.

Идеально. Просто еще один придурок, который верит, что женщины прикованы к мнению общества и связаны моралью. К черту это и к черту его. Я буду трахаться с кем захочу и когда захочу.

Для танго нужны двое.

Кроме как с Николаем. Никаких танцев. Когда мы трахаемся, это просто борьба не на жизнь, а на смерть, битва желаний, демонстрация доминирования. Я жажду каждой секунды боли, которую он причиняет мне. Мазохист во мне жаждет садиста в нем, и моя жажда крови никогда не бывает удовлетворена.

— Что ты здесь делаешь, Леонардо? — Я спрашиваю его по имени, вместо того чтобы называть его, как обычно. Его спина выпрямляется, и его рука обвивается вокруг моей шеи. — Не надо, — говорю я сквозь стиснутые зубы, когда он сжимает пальцы.

Я смотрю на коробку, которую он держит в свободной руке, и когда он убирает её, что бы ни находилось в коробке, раздается дребезжащий звук.

— У меня осталось незаконченное дело, tesoro mio, и теперь я получил то, за чем пришел сюда. — Он встряхивает маленькую коробочку. — Спасибо тебе за помощь, Кэм. Правда. — Он улыбается. — Я не знаю, что бы я делал, если бы ты не согласилась трахнуться с ним.

От этого заявления у меня сводит живот.

— Лео, ты чертовски хорошо знаешь, что я говорила тебе, что не хочу…

Леонардо прерывает меня, когда его губы прижимаются к моим, вызывая стон. Хотя это боль, а не удовольствие, и не та боль, которая мне нравится. Нет, это другое. Что-то не так.

Он в мгновение ока стаскивает меня с себя и отбрасывает к стене, его спина и голова подпрыгивают, когда я спотыкаюсь о кофейный столик и приземляюсь на задницу. Пистолет с грохотом падает на землю с журнального столика, и я быстро хватаю его, вставая.

— Чего ты хочешь, kozyol? — Ник спрашивает Лео с непроницаемым выражением лица. Не нейтрально, но и не сердито. Я не знаю, что хуже. — Не волнуйся, мне не нужна эта девушка. Ты можешь оставить ее себе.

Что?

Леонардо смеется:

— Не обманывай себя. — Он бьет Ника головой, отчего тот стонет и делает шаг назад, но прежде чем я успеваю моргнуть, его кулаки опускаются на лицо Леонардо. Он бьет его три раза, от чего лицо Лео заливается кровью. Я не знаю, что происходит прямо сейчас, но я, блядь, не хочу быть частью этого. — Я вижу, как ты смотришь на нее. Так же, как ты смотрел на нее три года назад.

— Я спрошу еще раз, — спокойно, слишком спокойно говорит Николай. — Что ты делаешь в моем доме?

— На что это похоже, что я делаю?

— Ты хочешь украсть мои монеты? — Ник хрипло смеется. — Обвинить меня в смерти Андреа было недостаточно? Ты считаешь, что этого было недостаточно?

— Отпусти его, Ник, — тихо говорю я, но он не смотрит на меня и не останавливается. Даже не замечает моего существования. Я направляю на него пистолет и повторяю: — Отпусти его, Николай. — Он вздыхает, как будто я его раздражаю. — Сейчас.

Он роняет Леонардо на пол, выхватывая коробку еще до того, как та коснется земли, затем поворачивается ко мне.

— Убери его с моих глаз долой, затем одевайся и уходи. — Он с отвращением оглядывает меня с головы до ног. — Я не хочу больше никогда видеть твое лицо.

Мой желудок подпрыгивает, опускается и сжимается одновременно. Что я такого сделала ему, чтобы вызвать такую реакцию после всего, что он сказал и сделал со мной прошлой ночью?

— Ник, — шепчу я. — Подожди.

— Я сказал… Убирайся. Вон.

— Нет.

— Нет?

— Нет, — повторяю я, и он одаривает меня злобной улыбкой.

Я задеваю за живое, и это заметно, но он просто идет в спальню и захлопывает дверь, запирая ее за собой.

— Пора уходить, Лео.

Кровь повсюду: на его лице, стене, земле. Трудно даже разглядеть, как он сейчас выглядит. Возможно, у него сломан нос или что-то еще. Честно говоря, я не могу сказать.

Лео кивает и поднимается с земли, затем плюет мне в лицо.

— Пошла ты.

— Я? — Я недоверчиво смеюсь, вытирая щеку. — Посылаешь меня?

— Да. — Он кивает. — Пошла ты.

— Ты вынудил меня к этому, придурок! — Я широко развожу руками. — Посмотри на меня. Ты разрушаешь мою жизнь.

— Не-а, — беспечно говорит он, воплощая спокойствие, когда идет. — Ты делаешь все это сама.

С этими словами он выходит, и я закрываю за ним дверь, ища свою одежду. Ее нигде нет, и я совершенно голая. Я стучу в дверь, колочу в нее до боли в руках, но он по-прежнему не открывает.

— Пожалуйста, Ник, — всхлипываю я, соскальзывая с двери на землю. — Мне просто нужны мои ключи и длинная футболка, тогда я навсегда оставлю тебя в покое.

Слышится шарканье, затем открывается дверь, но я не смотрю. Футболка падает мне на лицо, и я не снимаю ее, не желая видеть его лицо. Однако у него другие планы, потому что он сдергивает ее с моего лица, толкает меня на землю и садится верхом. Его колени упираются мне в ребра, а руки крепко обвиваются вокруг моей шеи. Хотя я не возражаю против этого; мне нравится насилие.

— Так для тебя это была игра, Камилла? — спрашивает он меня, и я отвожу взгляд, не желая говорить ему, что это было слишком реально, чтобы быть игрой. — Это ни хрена не значило для тебя? Каждый раз, когда ты кричала, прыгая на моем члене, был ненастоящим?

Я по-прежнему не смотрю на него. Вместо этого я просто закрываю глаза.

— Открой свои прелестные глазки, Милла, — рычит Ник. — Или я засуну свой член так глубоко тебе в глотку, что ты все еще будешь им давиться после смерти.

— Ты тоже ведешь себя так, будто я тоже не была какой-то игрой, — огрызаюсь я, и его лицо меняется, слегка бледнея. — Тебе было наплевать на меня все это время. Просто хвастался своим призом: мной. Ты хотел доказать, что можешь украсть меня у Лео, а потом собирался бросить, так какого хрена ты этого не сделал?

— Потому что, хочешь верь, хочешь нет, Камилла, но ты въелась в меня до мозга костей. Ты так глубоко внутри меня, что я не могу вытащить тебя, не удалив вместе с тобой жизненно важный орган.

Я ошеломленно молчу.

— Ты сказал, что я твоя. — Моя нижняя губа дрожит. — За исключением того, что ты просто лгун.

— И ты тоже, принцесса. — Он усмехается. — Не разыгрывай жертву.

— Ты мне небезразличен, Николай, — тихо признаюсь я. — Даже если я тебя ненавижу.

Он ошеломлен и отшатывается от меня, как от пощечины.

— Ты меня ненавидишь? Потому что это не так звучало прошлой ночью, когда твоя киска сжималась вокруг моего члена, доя меня изо всех сил. — Он замолкает, на его лице появляется боль. — Скажи мне, почему ты позволила ему поцеловать себя после того, как прошлой ночью я касался твоих губ своими?