Мощь самого звука наполняла каждую клетку любого живого тела, и вся плоть мира была мириадами нот этой вечной, первозданной мелодии. Йогическое тело было совершенным инструментом, с каждой новой жизнью исполнявшим новую партитуру в бесконечной симфонии, которой дирижировало само Время.

По случаю Маха Кумбх Мелы в феврале 1988 года Аллахабад был наводнен почти 15-ю миллионами паломников. Знакомые ученика, Дварки Прасада Шастри, пообещали найти места для ночлега и размещения в одном из стоянок-лагерей, и этой возможностью решено было воспользоваться. Он был готов отвлечься от однообразности небогатой событиями жизни, единственным украшением которой была лишь ночная садхана, превращающая ночную тьму в ярчайший дневной свет. В сопровождении двух других учеников он прибыл в Аллахабад на поезде, а затем более шести часов шагал по огромной территории Мелы в поисках нужного лагеря. Ему приходилось и раньше видеть бескрайние толпы людей, но ничто не могло сравниться с океаном паломников, прибывающих в место слияния Ганги и Ямуны для омовения. Наблюдать за столь многочисленным собранием верующих, быть частью этого события было поистине удивительно.

Шахи Снан[118] (Раджьоги Снан), омовение святых и их последователей – один из самых важных дней Кумбх Мелы. Тысячи садху, религиозных лидеров и их преданных двигались к реке, пешком и на колесницах, запряженных верблюдами, лошадьми и людьми. Покачиваясь на спинах медленно движущихся, богато убранных слонов, осыпаемые солнечным сиянием лепестков ноготков, маханты разных аскетических орденов возвышались над толпами в высоких седлах-хаудах, и марширующие под оглушительную музыку отряды обнаженных покрытых серым пеплом аскетов возглавляли процессию. Рев труб, свистки, звуки мантр и мелодии бхаджанов сотрясали воздух, и эта какофония торжества жизни исходила из огромного невидимого купола нерожденного звука «Ом», накрывшего долину.

Звук этот породил всех существ, все неодушевленные предметы и объекты. Рожденные из семени мириада отцов и яйцеклеток бесчисленных матерей, все живущие были потомками этой Вселенской вибрации; Звук пронизывал их, и Его эхо то откатывалось, как прибой, то снова набегало на берега человеческих тел.

…Чрезвычайная чувствительность, развившаяся в процессе садханы, одарила его необычайной проницательностью. Он наблюдал за медленно движущимися водами Ганги и людской массой на берегах реки, обонял запахи благовоний и пищи, вдыхал пряный аромат пыли, превращенной миллионами босых ног в мелко смолотую муку судеб – и весь этот экзистенциальный коктейль насыщенного эликсира вечности, смешанного со жгучей хрупкостью быстротечной Жизни, сводил с ума, опьянял. Магия йоги позволяла видеть бесконечный шлейф воплощений: даже здесь, на Кумбх Меле, духи входили в капсулы эмбрионов, уже начавших медленное превращение в трупы, подготовку к следующим трансформациям. В момент смерти кожура перезрелого плода лопалась, изливая семена самскар[119], неисполненных желаний, печалей и привязанностей – и сквозняк Времени подхватывал и уносил аромат души, сознание. Все эти тела были приговором Времени, а человеческие желания – блуждающим эхом в комнатах и лабиринтах судеб. Интенсивность позывов и влечений (зачастую приземленных, если не низменных) продлевала время пребывания заключенного в камере тела. Прирученные и умиротворенные, они могли превратить тюрьму во дворец. Здесь, в материальном мире, духовный прогресс зависел лишь от мотивов.

…Наконец, они нашли нужный лагерь и после непродолжительной суеты с размещением поспешили к реке, чтобы успеть совершить омовение: для этого ритуала день был самый благоприятный. Вода оказалась ледяной, купание стало настоящим испытанием, но, просохнув, он почувствовал себя великолепно. Ближе к вечеру с реки начали возвращаться паломники, и он разговорился с одним из них. Выяснилось, что этот садху остановился в лагере, организованном свами, чье имя было ему хорошо знакомо. Некоторое время назад, в Бенаресе, он лично посвятил этого свамиджи в Крию по распоряжению Гуру. Садху проводил их до нужного места, и свамиджи чрезвычайно ему обрадовался. Им был устроен настоящий VIP-прием, включавший бесплатное размещение в персональном шатре, больше походившем на бунгало. По меркам Мелы это было роскошью. В течение двух дней они наслаждались атмосферой праздника; однако несмотря на занятость и новые впечатления, он постоянно возвращался мыслями к значению ритуального омовения.

Воспринимая различные ментальные волны, он начал подозревать, что посланники Владыки Смерти, Ямадуты[120] и другие астральные существа, анализирующие человеческие кармы и судившие людей по их делам, отслеживают «подопечных» исключительно по запаху. Аромат храмовых благовоний и горько-сладкий дым сжигаемых подношений был древним кодом, понятным духам и богам. А «ментальный запах» – маркером, меткой, от которой невозможно избавиться. Все человеческие кармы, прошлые, настоящие и будущие поступки и намерения образовывали огромную библиотеку, и книгу каждой судьбы читали ответственные за воспитание душ. Какие бы поступки ни совершались, какие бы мысли ни возникали – все они порождались умом, вызывая в организме соответствующую химическую реакцию. Каждая мысль и эмоция, будь то гнев, похоть, любовь или ненависть, создавали уникальный запах, сопровождавший определенные кармические действия. Безошибочный кармический аромат становился персонифицированным тегом человека. Те, кто лишал жизни животных, пахли едко и кисло; человекоубийцы источали особый смрад, похожий на запах металлической ржавчины; чистота и благочестие отмечались теплым успокаивающим ароматом раннего муссона. Иногда учителям приходилось отслеживать нерадивых учеников.

Во время Кумбх Мелы созвездия располагаются определенным образом, и звезды усиливают эффект омовения. Входя в реку вместе с миллионами других паломников, можно смыть запах личной кармы, поступков и мыслей. Молекулы индивидуального амбре смешиваются со шлейфом тысяч других кармических ароматов, тем самым сбивая со следа астральных преследователей. И посланники Повелителя Дхармы не могут отличить грешников от праведников. На какое-то время они теряют след, и тогда люди свободны от их надзора. «Смыв» в гигантском кувшине Кумбх Мелы как хорошие, так и плохие поступки, можно запутать кармические следы. При смешении человеческого пота с водами священных рек происходит особая химическая реакция. Известно, что любое физическое тело, со всеми его кармами и запахами, приятными и не очень, на 70% состоит из жидкости. Любая жидкость основана на воде, хранящей память о предыдущих переживаниях и мыслях. Омовение в Ганге в благоприятное время означало также смешивание внутренних жидкостей тела с водами священной реки на молекулярном уровне, так как человек погружался в древние, божественные и наполненные силой воспоминания самой Ганги. Поэтому омовение во время Кумбх Мелы оказывало мощное влияние на человеческое сознание и, соответственно, на предстоящие жизненные события. Конечно, эта теория кармических запахов была лишь предположением, хотя вполне правдоподобным.