^{Отец, Шри Химмат Бахадур Шарма, и мать, Шримати Гьяни Деви}

^{Родители, ранние 1940-е}

^{Мать, Шримати Гьяни Дэви, в возрасте 24 лет, в экипировке для верховой езды}

^{Шайлендра Шарма, 8 месяцев}

^{Шри Гулаб Сингх, дед по отцовской линии}

^{Шайлендра Шарма, 5 лет}

^{После колледжа, 1980}

^{Пури, 1981}

…Новые знакомые из группы Крия йоги часто посещали ашрам Карар в Пури[70], и некоторые даже останавливались там. Их рассказы о жизни в ашраме и впечатления от уроков медитаций придавали некоторую перспективу его смутным представлениям о йоге. Обсуждения, обмен идеями и регулярные дыхательные практики очерчивали общее направление, однако не приближали к цели. Пора было двигаться дальше.

Расспросив об ашраме поподробнее, в марте 1981 года он отправился в Пури. Друзья помогли ему купить билет на поезд до Ориссы, Пури, где он надеялся встретить продвинутых йогинов, изучить Крию, узнать о самадхи и всем остальном, связанном с практикой высшей йоги. Весь бюджет на неопределенное время пребывания в Пури составлял пять рупий.

В то время ашрам находился под руководством ученика и преемника Юктешвара Гири свами Харихарананды. Процедура зачисления была довольно проста: свами посвящал людей в Крию, произнося короткую речь о Крия йоге. Новичкам советовали прислушиваться к вибрациям в чакрах[71] и визуализировать свет, и через некоторое время Бог должен был заявить о Себе. Вместе с другими 30–40 новобранцами он выслушал инструкции, – и жизнь в ашраме началась.

Учение казалось довольно простым. Базовые техники крии давались без пранаямы[72]. Кхечари мудра[73] – (ключевой компонент практики) упоминалась лишь вскользь, и решающая роль этой техники не акцентировалась, практикующие должны были попросту прижимать язык к небу. Он ничего не знал ни о Кхечари, ни о других аспектах практики, и просто следовал указаниям.

Если глава ашрама не был в разъездах, вечером проводилось коллективное занятие. Посвященные садились в ряд перед свами, и тот руководил процессом медитации. Некоторые утверждали, что ощущали неземное блаженство; он не чувствовал ровным счетом ничего и немного стыдился этого.

Неописуемое чувство всезнания, единства, истинного блаженства, испытанное во время первой медитации в июле, не повторялось, сколько бы он ни концентрировался на чакрах или воображаемом свете. Он упорно продолжал практиковать, однако никаких обсуждений не велось, разъяснений больше не давали, а редкие ответы на заданные им вопросы были туманны. Интуитивно он чувствовал: практикам не хватало сути и некой целостности, и продолжал настойчиво искать объяснений. Однажды свами рассердился, одернув его: «Тебе следует больше медитировать!».

Комплекс неполноценности немедленно пустил блеклые корни, и он начал винить себя: «Должно быть, я и вправду идиот, задающий глупые вопросы. Свами прав, я просто недостаточно медитирую…».

До прибытия в ашрам он был убежден: все, кто следуют учению Крия йоги – живые святые, находящиеся в постоянном самадхи. Но через некоторое время его посетило почти трагическое осознание: люди в этом ашраме были лишь искусными ораторами, имеющими самое общее представление о предмете. Некоторые попросту прятались от мирских проблем, маскируя собственные проблемы и комплексы поисками Божественного. Разочарование и неуверенность накапливались, выбранный путь начал казаться тупиковым.

И все же, стараясь придерживаться собственного расписания и рассчитывая на уединение, он стал регулярно медитировать в находящемся в саду храме ашрама. Однажды звучащая неподалеку знакомая песня из болливудского фильма заставила его выглянуть наружу.

В Ориссе редко говорили на хинди. Песня была посланием, предназначенным исключительно для него, и он последовал за мелодией. Когда он вошел в турагентство неподалеку, старое радио уже играло следующую композицию. Средних лет владелец-сикх был рад посетителю, пусть даже тот и не был клиентом. Они пожали руки. «У вас изысканный вкус, раз вы слушаете такую песню!» – и ему немедленно предложили чай (сваренный так, как это делали дома), две самосы[74] и даже расгуллу[75]. Позже он не смог припомнить имя этого человека, но дружелюбие хозяина и вкус свежих самос остались в памяти. Песня и теплота гостеприимства подняли настроение. Все это каким-то образом обещало лучшие дни, заверяя, что желания исполнятся.

Буквально на следующий день начались перемены: кто-то упомянул еще один ашрам Крия йоги, располагавшийся неподалеку. Это было полным сюрпризом: значит, в той же традиции существовали и другие ветви? Оказалось, из одной реки изливается множество ручьев, но… все ли ведут к океану?

Ашрам Гуру Дхам, основанный учеником Лахири Махасая, Бхупендранатхом Саньялом Махасая, находился неподалеку. Однажды днем он прошел мимо основанного Шанкарачарьей[76] Говардханского матха[77], свернул несколько раз на узкие улицы и вошел в ворота. Пожилой человек, читавший газету на веранде, спросил, как его зовут и о цели визита. Шайлендранатх Мукерджи был учеником Бхупендранатха Саньяла и йогином, и, возможно, из-за сходства их имен, заинтересовался молодым посетителем. Внимательно выслушав рассказ о карарском ашраме, пожилой йогин вынес вердикт: «То, что ты практикуешь – не настоящая Крия».

Он озадаченно молчал, хотя и не особо удивился, слова лишь подтверждали его собственные подозрения. Увидев его замешательство, Шайлендранатх спросил: «Поверишь ли ты словам самого Лахири Махасая?».

«Конечно, ведь он отец Крия йоги…».

Господин Мукерджи посоветовал ему прочитать комментарии к Гите, написанные Лахири Махасая, и даже дал 110 рупий на покупку книг.

Три тома «Бхагавад Гиты в свете Крия йоги» произвели на него эффект разорвавшейся бомбы. Прочитанное озарило, вдохновило и в то же время глубоко растревожило, информации было предостаточно, и изначальный энтузиазм смешался с разочарованием и раздражением, так как было неясно, где искать эту самую настоящую крию. Практики, описанные Лахири Махасая, радикально отличались от того, чему его «учили» в ашраме. Кто мог гарантировать подлинность учения? Он чувствовал себя обманутым.