Он вышел с колотящимся сердцем и не помнил, как нашел дорогу к Пандей дхарамшале, где Радхе Махарадж снял для него комнату стоимостью полторы рупии за ночь. Однако деньги оказались потрачены впустую – от волнения он не смог заснуть.

Ранним утром он совершил омовение в Ганге. Солнце едва начинало раскрашивать горизонт, нежно освещая реку и гхаты, звуки утренних колоколов храмов разбудили застенчивый хор невидимых птиц. Река, поначалу серая и темная, стала темно-бордовой, а затем постепенно приобрела цвет сияющего серебра. Люди вокруг совершали омовения и негромко, нараспев, пели мантры и возводили руки к солнцу, приветствуя его. Великая река забирала все подношения: гирлянды цветов, фрукты, топленое масло и рис, и плывущие по ней масляные лампы, свет которых медленно таял, становясь почти незаметным в лучах восходящего солнца.

Река медитативно поглощала полусгоревшие трупы, людские грехи и молитвы всех сердец, на всех языках. Какие бы слова он ни произнес про себя, их подхватывали и уносили медленные воды. Пора было идти к Гуру.

В этом городе ничто не давалось легко и просто. Заветное желание, которое привело его сюда, вот-вот должно было исполниться, и все же он не до конца был уверен, что оно осуществится. Даст ли Учитель ему посвящение? Однако начинающийся день придавал уверенности в неизбежности нового начала. Гигантское вечное существо, Бенарес дышал грудью гхатов Дашашвамедха. Асси Гхат был его головой, знаменитый гхат Маникарника, пуповиной из дыма погребальных костров, связывавшей физический мир с астралом.

Мириады душ были заключены в теле Каши[80], узкие улицы были кровеносными сосудами вечного города. Он шагал по одной из улочек в сопровождении внезапного конвоя огромных черных лоснящихся буйволов, мимо жаровен с арахисом и лавок с разноцветными тканями, впитывая звуки колокольчиков пуджи в домах. И под гул пробуждающегося Бенареса в нем воцарялась внутренняя тишина. В какое-то мгновение ему показалось, что его сердцебиение повторяет неслышный, но осязаемый ритм сердца города.

Придя на час раньше, он ожидал во дворе. Учитель спустился вниз в семь часов, и велел ему снять курту и сесть на пол. Повернувшись спиной к учителю и выжидательно глядя на стену, он удивился внезапным ощущениям в позвоночнике, вызванных прикосновениями пальцев Гуру. Энергетические узлы, будущие чакры, были активированы, и начиная с этого дня он должен был концентрироваться в этих точках во время практики.

Сатьячаран Лахири спросил, почему он не носит священного шнура браминов, джанеу. Его полагается надевать после специального ритуала, и оба его брата прошли этот обряд перед женитьбой. Он был самым младшим, холостяком, и не думал, что это играло сколько-нибудь значимую роль для йогического посвящения…

Встревоженный, он сочинил историю, что оставил джанеу в номере отеля, на что Гуру усмехнулся: «Почему бы тебе просто не сказать правду: ты же не проходил этот ритуал, верно?», и он признался.

Учитель рассмеялся, а затем начал объяснять первый уровень практики. Слушая инструкции, он осознал, что уже знает эти техники. Практика казалась знакомой, точно так же, как когда-то имена и лица на фотографиях из «Автобиографии йога». Несколько раз он даже мог точно сказать, какая крия последует за предыдущей. Заметив это, Гуру спросил, практиковал ли он раньше. Он был уверен, что нет, по крайней мере, не в этой жизни.

Годы занятий плаванием сослужили хорошую службу. Выполняя задержку дыхания, он смог удерживать ее дольше, чем на 200 счетов, чем порадовал Учителя. Но Кхечари мудра показалась слишком сложной, и он засомневался, что сможет ее освоить.

Тогда он еще не представлял длину лежащего перед ним пути, однако непоколебимая уверенность в том, что йога станет его жизнью, перекрывала остальные эмоции. Утро 1 октября 1982 года стало началом невероятной трансформации.

Гуру пригласил его переночевать у него в доме; это было волнующе, и он ожидал дальнейшего развития событий. Но на следующий день Учитель сказал: «Теперь можешь возвращаться в Гвалиор. Приезжай, когда сделаешь Кхечари мудру, и я обучу тебя следующему уровню практики. Трудись усердно: я уже стар, и неизвестно, сколько еще пробуду в этом теле. Поэтому не теряй времени».

Садясь в поезд, он почувствовал прилив уверенности. Наконец-то было понятно, что делать! До этой поездки ничто не могло внести ясность в его поиски; он чувствовал лишь пустоту и онемение от философских разглагольствований, призывов сосредоточить внимание на божественном и ждать откровений. Никто из встреченных прежде людей не предпринимал видимых усилий для достижения высшей цели йоги, самадхи. Будто стараться совсем не нужно, и духовные тайны должны разгадать себя сами. Путь наманикюренной и благопристойной версии просветления был удобен во всех отношениях, но это был не его путь.

Интуитивно он знал: добыча драгоценной руды этой йоги будет так же трудна, как добыча золота.

Покидая Бенарес, он понятия не имел, что его ждет. Мысли были всецело сосредоточены на сложных техниках практики, и он намеревался двигаться вперед. Никакой необходимости сообщать домашним о посвящении в йогу не было: хотя отец и симпатизировал его йогическим изысканиям, остальные не имели представления о садхане. Кроме того, семья переживала не лучшие времена. Через месяц, к ноябрю 1982 года, пришлось продать дом. Брат Гьянендра устроился управляющим на огромную ферму, что было очень своевременно – им надо было переезжать, брату полагалось жилье.

Компания Gwalior Dairy Ltd. арендовала ферму более чем в тысячу акров. Судебный процесс между штатом Мадхья-Прадеш и попечительским советом, управляющим фермой, шел полным ходом, и на время тяжбы суд назначил временного управляющего фермой, которому полагалось проживать там же. Огромный склад был отремонтирован и превращен в жилое помещение с девятью комнатами и холлом. У всех членов семьи появилось личное пространство: и у родителей, и у Гьянендры с женой Малой и сыном Авинишем, и у него самого. Две другие сестры были замужем и жили отдельно, а младшая сестра Пратибха умерла от гепатита в 1968 году. Старший брат был теперь единственным кормильцем, и ему нужно было помогать. Они прожили на ферме всего год, но что это оказался за год!

Потенциально ферма могла приносить миллионы, и пока шел судебный процесс, местные бандиты и рейдеры жаждали урвать кусок. Огромный урожай стоил несколько миллионов рупий, однако прибыль исчезала вместе с большой долей урожая. Когда новое руководство попыталось навести порядок, война с кланами рейдеров стала неизбежной. Проблемы начались немедленно.

Уже на следующий день после переезда они оказались втянуты в разборки с одним из местных мафиози, у которого была дурная репутация и большая банда, вымогавшая деньги «за крышу». Все местные фермеры им платили. Они с Гьянендрой были физически сильны, но главное, уверены в своих правах. Не было и речи, чтобы платить бандитам или отступить и уехать. Благополучие и безопасность семьи теперь зависели от этой работы, и они держались хладнокровно и непреклонно. Рэкетир ушел. Он приходил один, просто «познакомиться», однако местные посоветовали новому руководству не сопротивляться, так как главарь – безжалостный убийца.

Всего через час после этого неприятного визита явились представители другой шайки: «Друзья, мы обеспечим вас оружием. Дайте отпор этому ублюдку! Мы поддержим вас!». Ничего не оставалось, кроме как принять оружие от «оппозиции»; в числе прочего, в набор привезенной амуниции входили ручные гранаты. Затем разверзся настоящий ад.

Изначальные стычки «один на один» быстро переросли в полномасштабную партизанскую войну: вооруженные до зубов бандиты совершали набеги на ферму, всегда в разных местах, забирая урожай и запугивая рабочих. На ферме трудилось около сотни сельских жителей, неспособных противостоять гангстерам. Гьянендра, он сам и несколько неохотно выполнявших обязанности сторожей должны были противостоять захватчикам, охраняя территорию и урожай. Благодаря ручным гранатам и двустволкам они кое-как держались. Полицейские, обязанные поддерживать законно назначенного управляющего, взяли в привычку появляться лишь после окончания перестрелок. Вообще, полиция работала своеобразно: арестовывала группы подозреваемых и тут же выпускала под залог. Многое в сельских провинциях осталось неизменным со времен Махабхараты, и до реформ было далеко.