Не взяла. Отшатнулась, покачала головой.

Потому что Тукан украл его из лавки миссис Дераж. Много месяцев подряд это платье висело за стеклом витрины, притягивая взгляды горожан. Я тоже порой на него засматривалась.

Похоже, Тукан ограбил ту самую лавку и подарил мне платье, которое знала вся округа.

Ну и глупец!..

— Обещаю, я тебя не обижу, — добавил он, глядя на меня маслеными глазами. — Ты такая красивая, Эйвери, и с каждым днем ты становишься все краше! А с твоим даром открывать двери мы многое сделаем вместе, ты и я! Давай уберемся с этого проклятого острова и отправимся в столицу? Возьмем с собой ребят, если они захотят, и сколотим свою банду…

— Нет, Тукан! — сказала ему. Оттолкнула, потому что он попытался меня обнять. — Я никогда не буду ничьей девушкой. А твоей уж тем более!..

До этого я много раз слышала, как женщины в Длинном доме с придыханием говорили об отце Таккере, мечтая, чтобы он выбрал в любовницы на эту ночь именно их.

Этот ужасный, мерзкий человек!.. Как же мне было противно слушать их речи!

Примерно так же, как и сейчас, когда я поймала на себе сальный взгляд Тукана.

— И вот еще, — сказала я, — платье сегодня же верни миссис Дераж! На Чаверти ты все равно его не продашь. Глупо воровать то, о чем знает весь город!

После чего кинулась прочь. Поспешила в общину, и в банде Тукана с тех пор больше не появлялась.

— Тебе четырнадцать, — продолжал Мартин Вебер. — Вспомни этот день, Эйвери!

— Прими небольшие подарки от меня, — произнес мой учитель. — Пирог и билет на магические двигающиеся картинки. Повезло, их как раз привезли на Чаверти.

— Ох, — отозвалась я с придыханием, — мне всегда хотелось на это посмотреть!

— Эйвери, я мечтаю забрать тебя к себе, — немного помявшись, добавил учитель, — но мой разговор с отцом Таккером прошел не так, как мне хотелось бы. Он не дал своего позволения. Я не смогу тебя удочерить, поэтому, к сожалению, ты останешься в общине.

— А что, если я сбегу и буду жить у вас? — с надеждой спросила у него.

Больше всего на свете мне хотелось перебраться в его небольшой домик на краю города. Я бы убирала, готовила еду и заботилась о нем, как о своем отце, а вечерами читала книги и занималась магией.

О, какая прекрасная была бы у меня жизнь!

— К сожалению, на Чаверти отец Таккер намного могущественнее остальных. Настолько, что даже мэр у него на поводке. И преподобный не собирается отдавать то, что считает своей собственностью — то есть тебя, Эйвери! Но мы можем сделать вот что — с сегодняшнего дня я начинаю копить деньги, а ты станешь усердно учиться. Хотя ты и так лучшая в школе… И однажды я заберу тебя с собой в столицу.

Но он так меня и не забрал.

— Тебе двенадцать, — произнес мужской голос, и я с трудом догадалась, что он принадлежит Мартину Веберу. — Вспоминай, Эйвери! И вспоминай хорошенько!

Тотчас же перед глазами возник амбар, в котором меня привычно заперли, потому что я снова улизнула с утренней молитвы и отправилась бродить по лугам. Но меня все-таки поймали, и теперь Харпер по распоряжению преподобного готовился высечь меня кнутом.

Глядел с мерзкой ухмылкой на противном лице садиста, а двое его подельников держали меня за руки.

— Не-е-ет! — закричала я в полнейшем отчаянии.

В груди стало горячо, а к рукам прилила непонятная сила.

Секунда, и… рядом больше не было ни Харпера, ни его подельников, ни кнута, ни амбара. Лишь груда переломанного дерева, разлетающееся во все стороны сено и валяющиеся на коленях люди из деревни Таккеров.

А посреди всего этого… стою я, с недоумением и ужасом уставившись на собственные руки.

— Тебе десять. Вспоминай, Эйвери Таккер!

— Мы всегда будем вместе, ты и я! — произнесла худенькая темноволосая Мэри, с которой мы сидели на берегу озера, опустив босые ноги в прохладную воду. — Потому что мы с тобой лучшие подруги. Я никогда не дам тебя в обиду!

— Я тоже тебя никогда не обижу, Мэри! А если кто-то тронет тебя хоть пальцем, я переломаю ему все его пальцы! — торжественным голосом пообещала ей. — Потому что мы с тобой лучшие подруги.

— Давай скрепим нашу дружбу кровью, — предложила Мэри. — Но отцу об этом не скажем, а то он рассердится и заставит нас молиться вместе обеда и ужина.

— Обязательно скрепим, — отозвалась я. Сжала нож, который стащила утром из общей столовой, после чего полоснула по своей руке. — Теперь твоя очередь, Мэри!

И она потянулась за ножом.

— Тебе восемь, — произнес все тот же мужской голос. — Вспоминай, Эйвери! Вспоминай хорошенько!

Но вместо воспоминаний передо мной внезапно возникла стена, темная и непроницаемая. Бесконечная, в какую сторону ни посмотри — в нее-то я и ударилась со всего размаху.

И тотчас же мое существо захлестнула боль, непонимание и страх, откинувшие меня назад. Туда, где я сидела в кожаном кресле в кабинете декана, судорожно сжимая руку Мартина Вебера, и дышала часто-часто, словно после долгого бега.

— Все-все! Уже все закончилось! — успокаивающе говорил он. — Я вывожу тебя, Эйвери! Сейчас ты вернешься…

Но я упрямо покачала головой и вновь закрыла глаза.

Не стала окончательно возвращаться в реальность, потому что должна была проникнуть через ту проклятую стену в своей памяти! Ведь именно за ней, скрытое от моих глаз, лежало мое прошлое!

Поэтому я собралась с силами и ударила в нее еще раз. Билась и билась, иногда слыша мужской голос:

— Все, Эйвери, хватит! Сейчас же прекрати! Тебе пора выходить! Не в этот раз!

— В этот! — прохрипела я в ответ, после чего ударила в стену еще раз, и она наконец-таки пошла трещинами, а потом развалилась на части.

Это было наполненное ужасом воспоминание.

Я летела вниз, сорвавшись с огромной высоты. Падала, вопя от страха; меня крутило в разные стороны, а наверху шел воздушный бой.

Я не видела, кто побеждал, и не помнила, кто и на кого напал. Знала только то, что моя мама в опасности.

— Эйвери! — в ушах все еще звенел ее полный ужас голос. — Эйвери, детка! Я уже иду…

Но она так и не пришла, а я все падала и падала. При этом знала: есть что-то или кто-то, кто не позволит мне разбиться о воду. Вместо этого он поможет мне притормозить в воздухе, после чего подняться наверх.

Потому что мы — небесный народ, и мы не живем внизу.

Суша не для нас.

Ждала, когда он начнет действовать, но ничего не происходило. А потом в голову стукнула отчаянная мысль — не моя, чужая.

Тот, от кого я так ждала помощи, твердил, что он не может меня спасти.

Слишком низко! Я падаю слишком быстро, и Суша уже недалеко. Он не в состоянии!.. Что-то не так с воздухом, и для него это смертельно!

Но он попытается!

Отчаянный рывок — такой сильный, что меня едва не вывернуло наружу, но я все-таки остановилась. Зависла в воздухе, хотя до воды оставалось не так уж далеко.

Я видела ее синюю гладь и набегающие друг на друга барашки волн.

Внезапно на меня накатило ощущение утраты. Словно мое второе я меня покинуло, не в состоянии дольше удерживать меня на лету.

Резкая боль обожгла спину — как раз по обе стороны лопаток, — после чего я стала падать.

Упала.

Ударилась о водную гладь так сильно, что на несколько мгновений потеряла сознание. Ушла глубоко под воду, но все-таки пришла в себя. Стала барахтаться и делала это так долго, пока не выплыла на поверхность.

Тело отчаянно болело, соленая морская вода заливалась в рот и нос, заставляя меня то и дело кашлять и отплевываться.

Волны накатывали одна за другой, не давая передышки, а еще мешая мне закричать и позвать на помощь. Потому что я видела темно-красные верхушки рифа и плывущую ко мне рыбацкую лодку.

Тут мои силы закончились.

Одежда потянула вниз, очередная волна накрыла меня с головой, и последнее, что я успела заметить, как раскачивается лодка, из которой за мной нырнул рыбак.

А потом наступила тишина и темнота.

Правда, в этой самой темноте на меня смотрели немигающие змеиные глаза с вертикальным зрачком.