– Я горжусь тобой, сын. И что бы ни случилось между нами потом, знай – всегда буду гордиться… Ну так что – куда идти?

Кенред усмехнулся, коротко кивнул тергинским офицерам и дал им понять, под чьё начало они переданы, после чего повёл отца в бункер, в командный пункт.

– Скажи, Кира сама обратилась к тебе? – уточнил он.

– Нет. Я услышал, что обстановка сложная, и связался с твоей женой, предложил свою помощь. Она любезно поблагодарила и сказала, что ей поддержка очень нужна, но ещё больше она требуется империи и трону. Трудно устоять, когда такое тебе говорит молодая дама. Пусть и невестка. – Граф криво усмехнулся, словно сам не верил в свой игривый цинизм. Он был бледен, похоже, сильно устал. – Ну давай, введи меня в курс дела и отправляй на передовую. Хочу перед смертью успеть покомандовать. «Были наши годы, но и теперь ещё себя покажем».

– Ты пригодишься мне здесь. Мне нужны твои советы.

– Нет, сын. Тебе не по чину вести солдат в бой, а было б хорошо. За тобой – уверен – они б пошли и в пасть Морскому зверю. Так я побуду твоим лицом и мечом, как и положено хорошему вассалу. – Теперь он оскалил зубы совершенно искренне, без рисовки.

И Кенред решил не спорить. Если его отцу хочется, пусть рискует. Без его вмешательства в планирование, пожалуй, действительно будет проще, Кенред пригласил его, понятное дело, лишь из вежливости и в знак уважения.

Он испытывал безумное облегчение, что они с отцом пришли к примирению. Да, не полному и не вполне, не до конца – Кенред вряд ли сможет простить ему гибель матери, а он Кенреду – вызывающего неповиновения. Но сейчас, в трудный момент, бесценно было даже краткое перемирие.

Кенред подтвердил Лису приказ преследовать противника. Задержались только затем, чтоб выгрузить новенькие плазменные самоходные установки – их Фелан немедленно бросил в бой. Не было лучшего средства нанести серьёзный урон отступающим отрядам и привести их в панику. Кенред вмешался и приказал перебросить три платформы этих установок по вспомогательной транспортной ветке – благо для их выгрузки не требовалось специальной техники – и огнём отрезать противнику возможность отступать в ту сторону, где он мог бы соединиться с силами Рока. Рок вот-вот сориентируется и поймёт, что к Сарне идти бессмысленно. Тогда он, вероятно, бросится на помощь Ильдам. Позволять это Кенред не собирался.

Он уже знал, что его бойцы успешно вступили в бой с врагом, когда по открытому каналу пришло сообщение. Без подписи, адресованное обращением. И так было понятно, кто автор:

«У тебя нет ни чести, ни гордости. Я стыжусь, что когда-то считал тебя другом. Не сомневайся, отныне ты мой враг, и я положу жизнь на то, чтоб отомстить тебе. Если не кровь твоя, то кровь твоего сердца прольётся до капли».

Последняя фраза была прямой цитатой из священного писания, уже это указывало, каким бешенством и болью была переполнена душа Мирвана. Кенред убрал конфидент-экран и закрыл глаза. Это всё равно было болезненно, что себе ни говори, в чём ни убеждай.

Именно теперь вспомнилось, как Мирван вытаскивал раненого Кенреда с полигона, куда несколько участников учебного боя протащили настоящее боевое оружие и бочонок спиртного, ввечеру употребили второе внутрь, после чего у них сорвало тормоза, и они устроили реальную перестрелку с печальными последствиями. А ещё – как Мирван отстаивал Кенреда перед разъярённым императором. Второе уж точно было игрой со смертью, которую Рок проводил с непринуждённостью человека, божественно уверенного в своей правоте и грядущем выигрыше, словно сам его создавал, собственными руками.

Тогда в поведении Мирвана Кенред увидел готовность стоять за друга любой ценой, пусть даже и погибнуть вместе, и это был настоящий поступок, а не красивый жест и не обещание. Может быть, сам Рок считал по-другому… Но для человека же важно, что именно о́н видит в чужом поступке. И сейчас Кенреду казалось, что он отвечает на поступки своего товарища настоящим чёрным предательством. Потому что сам-то не пытается за него постоять.

Но это чувство было его личным, а войну сейчас вёл отнюдь не человек со своими переживаниями, внутренними мотивами и желаниями, а государственный деятель, которому чисто человеческих мотивов и желаний иметь не полагалось. Второй мог лишь слегка сочувствовать первому. Иногда. На досуге. Если возникнет время и желание и строго постфактум, то есть после того, как будет исполнен служебный долг.

Так что Кенред мимоходом и без всякой жалости к себе задавил свою боль и сосредоточился на ходе сражения. Теперь, когда Лис переместил штаб вслед за отступающим противником, и план начал худо-бедно осуществляться, столица требовала всего внимания канцлера. Та же гвардия, например. Нужно было что-то решать – в первую очередь с высшими офицерами.

Но, обдумав ситуацию, он решил, что если завершит нынешнее противостояние с Ильдами хотя бы минимальным преимуществом своей стороны, принц простит ему пренебрежение другими задачами. И возьмёт проблему гвардии на себя.

О том, что герцог вот-вот подъедет к воротам замка, и пора идти его встречать, Кира узнала почти одновременно с известием, что сражение у столицы выиграно, и противник был вынужден отступить. Эта новость её не особенно взволновала – вот о границах герцогства она по-настоящему беспокоилась, а столица далеко, и там хватает ответственных людей, которые болеют за неё душой. Кира подставила Фивее руки, позволила застегнуть на себе новый китель и придирчиво проверила, как тот сел в плечах. Неплохо.

Ей вполне хватило времени спуститься во внутренний дворик и даже пришлось немного постоять на крыльце. Она полюбовалась, как длинное авто Кенреда вплыло в арку, обогнуло фонтан с клумбами, отметила, что дверь машины для герцога открыл Крей – значит, он всё ещё трудится денщиком. Впрочем, с чего бы ему меняться. Прислуга склонилась в одновременном поклоне перед своим господином, и Кира последовала их примеру. Она не знала, следует ли ей кланяться тоже, но какая разница.

Именно к ней Кенред направился первым делом. Наклонился, коснулся щекой её щеки – остальным присутствующим, наверное, казалось, что он её целует – и прошептал:

– Идём в твой кабинет. Будь добра. – Выпрямился и подставил Кире руку.

Со стороны, должно быть, всё выглядело очень мило, даже пасторально – соскучившийся супруг, который очень рад наконец видеть супругу и желает оказать ей всяческое внимание. Но на самом деле эта встреча серьёзно пугала её раньше, а теперь нервозность росла буквально с каждым их совместным шагом. Благо хоть герцог первым прервал молчание.

– Образцовая встреча, – сдержанно похвалил он.

– Ты ведь не думаешь, что её организовала я, – ухмыльнулась Кира. Часть напряжения отпустила её.

Если начинается разговор, всё становится уже не так страшно. На слова всегда можно ответить словами, которые обычно встречают хоть какую-то душевную реакцию, или многозначительным молчанием. Беда скрывается там, где нет уже ни слов, ни взглядов, ни какого-то другого общения.

– За всё, что происходит в доме, следует благодарить хозяйку.

– Угу. Или ругать… Ты надолго?

– Самое меньшее на пять дней. Хотя принц обещал мне неделю… Ты заняла малый кабинет? Хорошо. – Кенред первым шагнул внутрь, с любопытством обошёл стол, взял и покрутил в пальцах один из шести блокнотов, разложенных в одном только Кире и её секретарше понятном порядке. – Предпочитаешь бумагу?

– Мне так привычнее.

Он сделал ей приглашающий жест и спокойно опустился в кресло для посетителей. Она, мысленно пожав плечами, села на привычное место за столом.

Их взаимное молчание продлилось всего мгновение.

– Итак, что ты здесь учинила? – с прохладной улыбкой осведомился Кенред.

И она, хоть и собиралась оставаться серьёзной, не выдержала – расплылась в ехидной усмешке, перевела взгляд на Эдельма. Тот как всегда остался у двери и держался как было положено – словно он лишь предмет интерьера, оживающий только тогда, когда для него есть работа. Но сейчас он очень живо поймал её взгляд, секунду держался, а потом его решимость быть отличным телохранителем дала сбой. И Эдельм тоже заулыбался – совершенно искренне и освобождённо. По-человечески.