Сквозь дрёму слушаю ровное дыхание любимой девочки. Ощущаю биение её сердца и улыбаюсь. Да, улыбаюсь от счастья, не смотря на грозу, на новую пальбу где-то внизу. И даже запах жжёной резины не уменьшает степени моего (нашего!) счастья…

* Исп. - Максим Леонидов — «Не дай ему уйти»

Лето 1998 год. Василиса.

В небе звёзды несутся клином,

А за ними течёт река.

Уплывают вслед за ними

Дни и ночи, и облака.

Люди мимо меня проходят,

Только ты до конца со мной.

Солнце с нас глаза не сводит,

Перешёптываясь с луной.

Лей, ливень, не жалей!

Вылей все скорей,

Чтоб к утру просохло!

Лей, ветром в окна бей!

Я скажу тебе:

Всё не так уж плохо…

© Александр Маршал — «Ливень»

Дождь стихает только под утро, когда первые рассветные лучи начинают ласково гладить верхушки деревьев. Из пещеры, в которой мы скрылись от ливня, виден зеленый простор, тянущийся к теплу.

Потягиваюсь, с тихим писком одёргивая футболку, в которой спала. И пусть кроме футболки на мне ничего нет, а спала я, устроившись на руках Андрея, румянец заливает щёки.

В утреннем свете моя смелость тает также быстро, как рассеивается туман, подгоняемый низинным ветром.

— Не смотри, — прошу, отворачиваясь на всякий случай, чтобы не показать своего смущения. — Пожалуйста…

Барс послушно закрывает глаза и разжимает руки, позволяя мне встать.

Неуклюже сползаю с его ног и встаю, придерживаясь за каменную стену. Холодно и пробирает внутри, хотя к обеду наверняка на улице будет пекло. После бури всегда так, только это не спасает от озноба внутри каменного мешка.

— Ты всё? — Андрею надоедает ждать, и он начинает меня подгонять, пока я мечусь на маленьком клочке, служащим полом, и собираю свои испорченные вещи.

Конечно, надевать на себя сырой и грязный комок нет никакого смысла. Барс пытался вчера расправить вещи, чтобы подсушить, но ему это не очень удалось.

— Я… У меня вот, — забыв, что сама велела не подглядывать, протягиваю нечто, когда-то бывшее красивой юбкой. На майке и вовсе странные бурые разводы, напоминающие… — Ой!

Осматриваю футболку Барса и замечаю брызги на светлой ткани.

— Тихо, — он уже рядом и обнимает меня, заставляя задрать голову, чтобы смотреть на него. — Не кричим, не паникуем, а слушаем меня внимательно. Кивни, если поняла.

Мне немного смешно от его слов, а особенно от того, как он говорит обо мне во множественном числе, но тут я вспоминаю про пятна крови и перестаю веселиться.

Киваю, и на всякий случай хлопаю ресницами. Ещё бы и озвучила, но Андрей хитро держит мой подбородок, не давая говорить. Мычать, наверное, получилось бы… Хотя…

Да, точно: мычать могу.

— Ну, раз «му», то точно поняла, — удовлетворенно подмечает Барс, принимая вновь серьезное выражение. — То, что тебя пугает, естественно. Это бывает у всех. Слышишь, Вась? У всех. Тебе сейчас больно? Не тянет нигде? Как ты себя чувствуешь? Не жалеешь?

Вопросы, вопросы, вопросы, заставляющие краснеть и бледнеть. А последний Барс задаёт сбившимся на шёпот голосом, будто боится услышать в ответ, что жалею.

Я не жалею ни капли. То, что случилось, случилось целиком и полностью по моему желанию и с моего согласия. Думать о том, что я бы поступила иначе, если бы… Какие «если», когда мы вчера чудом избежали…

Господи… А ведь мы могли погибнуть… Могли же? И когда ехали в темноте, убегая… И когда в нас стреляли… И когда Андрей свернул на параллельную дороге тропинку… Да если бы кто-то свернул за нами, нам бы или скинуло вниз с обрыва, или расплющило о выступ скалы…

— Цветочек? — начавшуюся панику прекращает Андрей, встряхнувший меня за плечи. — Ты чего?

Смотрю на него во все глаза и прихожу в себя. Всё же в порядке? В порядке. Он рядом. Держит меня и смотрит в ожидании. Щурится слегка и поднимает одну бровь, как делает обычно, когда чего-то не понимает.

Точно! Он же ответа ждёт, пока я начинаю представлять себе возможные ужасы вчерашней ночи.

— А? А… Я нормально. Нормально, честно. Не болит, но… Эээ… У меня…

Как ему объяснить, что мне надо помыться, чтобы стереть что-то засохшее между бёдер, не знаю. Неопределённо развожу руками, бестолково шаря глазами по неровным стенам.

— Мне бы воды, — наконец формулирую какую-никакую, но мысль. — И с одеждой…

— С одеждой придется потерпеть. Пока побудешь в футболке. А с водой… Попробуем решить.

Оставив меня в самой глубине, запретив высовываться наружу, Барс аккуратно выглядывает из нашего укрытия и, прислушавшись, выходит полностью, пообещав быстро вернуться.

Томительные минуты ожидания растягиваются в вечность. Я успеваю вспомнить всё, что происходило с нами, и убедиться снова, что не жалею. Успеваю испугаться и занервничать, когда по моим подсчетам проходит полчаса, а Андрей не появляется. Успеваю заплакать от страха, и броситься к нему на шею, когда он показывается у входа, неся в бутылке воду.

— Знал бы, что устроишь потом, не рисковал бы, ползая по мокрым горам.

В его голосе снова веселые нотки, а во мне отчаяние лихорадочно ищет выход. Не придумываю ничего лучше, как повиснуть на нём полностью, обхватив и руками, и ногами.

— Полегче, Цветочек, я все—таки не железный, а влюбленный в тебя парень.

— М?

— Влюбленный и очень возбужденный, а тебе сейчас… нежелательно… Пока не заживет.

Отцепляюсь и смотрю туда же, куда смотрит Андрей. Вниз, на белые следы, среди которых тоже есть подсохшие коричневые дорожки.

— Вода умыться, а потом можно окунуться с этой стороны. Шторма вроде не было. По крайней мере, кроме водорослей к берегу ничего не прибило. А потом я тебя провожу.

— Проводишь?

— Домой. Тебе ведь надо переодеться?

— Мне? Да, надо переодеться, — повторяю, всхлипывая.

Дома наверняка уже сходят с ума, если еще не организовали наши поиски. И машина, машина же! В нас же… стреляли!

— А… Андрей…

— Купаться, Василис… Пока я держу себя в руках.

Если бы меня попросили рассказать, как мы спускались к воде, я бы не смогла произнести ни слова. Не помню, как отлеплялась от Барса, не помню спуска… Помню только его голос, который подбадривал и постоянно звучал впереди. Ещё помню горячую и уверенную руку, которая сжимала мою ладонь.

А потом помню брызги и холодную воду, накрывшую полностью. И снова рука. Точнее, две руки, которые держали меня под водой и над водой, пока я отфыркивалась.

— Успокоилась? Постой спокойно, я сам всё сделаю. Только держись за плечи.

Послушно хватаюсь за Барса и охаю… Боже… Боже мой… Он что, сам⁈ Сам обтирает мои ноги, смывая все следы… Осторожно касается там, куда я бы струсила дотронуться…

Контраст горячих пальцев и прохладной воды рождает целую армию мурашек. Дрожу, но не от холода, а от того, как Андрей задерживается, слегка сжимая пальцами чувствительную кожу.

— Тсс, — просит Барс и прикасается к коже живота губами. — Всё хорошо…

— Хорошо, — эхом повторяю. — Андрей? — дожидаюсь, когда он выпрямится и замрет напротив моего лица. Для этого приходится встать на носочки, нащупав под водой каменный выступ. — Я не жалею. Ни капельки не жалею, слышишь?

Ответом мне служит полный тягучей нежности поцелуй и ласковое скольжение ладоней по спине и плечам. Будто бы боясь меня потревожить, Барс водит руками, позволяя мне самой прижиматься к нему. Как ночью, когда он просил двигаться самостоятельно…

— Придётся пешком через деда Семёна. Сможем?

— Сможем, — соглашаюсь, чувствуя, что могу пойти хоть на край света.

Вода приятно освежила тело и мысли. Поцелуи, которые чуть не переросли в горячее продолжение, отогнали все плохие мысли, а уверенность Андрея передалась мне. И теперь я готова на любые подвиги, если…