Если меня покормят. Кушать на самом деле очень хочется, а ягоды, которые Барс набрал мне, пока мы по едва заметной тропинке выходили к трассе, только распалили аппетит.

Но приближение к дому радует до тех пор, пока не показываются первые крыши нашего переулка. Мы ускоряем шаг, готовые сразу же объясняться и успокаивать родных, но сбиваемся с него… Точнее, сбиваюсь я, притормозив, когда вижу две машины около нашего забора. Одна машина с надписью «милиция», а вот вторая…

* Исп. — Александр Маршал «Ливень»

Лето 1998 год. Василиса.

Время дрожит в часах на руке,

Вырваться хочет, наружу исчезнуть…

Пленница-жизнь дрожит на виске

Нежная струйка внутри безнадежна.

Осколки снов смоет утренний дождь,

Обрывки слов уносит ветер с окна,

Осколок в сердце застыл как нож

Весна навсегда у окна одна.

© гр. «Гости из будущего» — «Время песок»

В ужасе закрываю лицо ладонями и даже отворачиваюсь, когда вижу машину, на которой мы вчера ехали.

Выбитые стекла, следы от веток и, самое страшное, пуль. Мы еще не подошли близко, но я уже вижу каждое отверстие и почему—то чувствую боль во всём теле. Будто не в машину стреляли, а в меня.

— Вась… Василис, ты меня пугаешь, — Барс крепко—крепко обнимает и начинает уговаривать, как маленькую девочку.

Как уговаривал в детстве показать ссадину или синяк, на которые он дул и случалось чудо.

— Я боюсь…

— Чего? Всё уже позади. Слышишь? Сейчас узнаем все новости, Вась. Пойдем… Да пойдем же!

Его терпения хватает ненадолго, а моего упрямства в избытке. Я и рада бы переставить ноги, потому что знаю, в какой панике сейчас сидят родные, но не могу себя заставить. Не могу!

У меня ступор, ужас, онемение конечностей и, кажется, приближающийся обморок.

Ведь одно дело представлять себе и бояться, а другое… Видеть покореженную технику.

— Почему она… Они… Почему около нас?

— Сейчас сама спросишь, — всё тем же спокойным голосом отвечает, хотя и хмурится.

А потом просто поднимает меня на руки, приказывая спрятать лицо у него на груди и никуда не смотреть до тех пор, пока он не разрешит. В другое время я бы поспорила, но не сейчас. Сейчас с удовольствием обхватываю шею и утыкаюсь ярёмную ямку, для верности зажмурившись.

Теперь мне доступны только звуки и запахи… Но с последним наблюдается проблема: я настроена исключительно на запах кожи Андрея. Он пахнет морем, солнцем и совсем немного потом. И почему-то этот коктейль сводит меня с ума: хочется нюхать и нюхать. Я даже забываю, что меньше минуты назад впадала в истерику и тряслась от страха.

А вот слышать помимо дыхания Барса не перестаю. Скрип калитки, торопливые шаги и голоса. Много голосов сразу: чей-то всхлип, дедов выдох, вопросы сестёр, причитания бабушек…

Нас разделяют и тормошат, обнимают, ощупывают и целуют. Снова ощупывают и осматривают, пытаются переодеть и накормить одновременно, при этом не подпуская друг к другу.

За всей круговертью с хладнокровным выражением лица наблюдают двое мужчин в милицейской форме.

Они ничего не говорят, не пытаются остановить хаос, который разворачивается в комнате, когда мы дружно принимаемся плакать, а деды хватаются за рюмки. И нет, в них не самогон, а противно пахнущие капли, которые бабуля пьет от сердечных болей.

Этими же каплями пахнет от мамы Барса, которая не отходит от сына, то обнимая, то поглаживая его волосы. Он посмеивается, напряжено следя за мной. Его взгляд я чувствую постоянно: пока умываюсь, натягиваю принесенный кем-то халат, выпиваю чашку молока и заедаю его свернутым в трубочку блином…

Я тоже смотрю на Андрея. И думаю о том, что мне безумно стыдно.

Почему? Потому что в его руках я чувствовала себя спокойной и защищенной, а сейчас общее внимание меня… утомляет? Можно ли так сказать про родных, которые места себе не находили, узнав о ночном происшествии? Знаю, что нельзя. Поэтому и стыжусь.

Много позже, когда даже терпение каменных изваяний в фуражках начало подходить к концу, взрослые успокоились. Нас с Барсом усадили на диван, вручив по очередной чашке молока. Обе бабули непреклонны и считают, что своё молочко способно вылечить любую болезнь. Мы, конечно, ничем не болеем, но покорно пьём, чтобы никого не расстраивать.

Пьём и слушаем, о чём рассказывают милиционеры, попутно отвечая на вопросы. Отвечает, в основном Андрей, а я только киваю и стискиваю пальчики на подоле халата, пока Барс их не перехватывает и не сжимает своей рукой. По телу сразу разносится тепло, и я расслабляюсь. Будто пружина была на пределе возможностей сжата, а сейчас крючок сняли и позволили ей распрямиться.

Мне даже дышать становится легче.

Жест Барса улавливает тётя Лида и подмигивает нам.

— Значит, Кейс знал о том, что они приедут сюда? — я только одно не очень уловила во всём разговоре.

Милиционеры уже уехали, оставив нас в покое, но пообещав, что вызовут в город и нам придется приехать, чтобы дать показания.

Машину тоже увезли.

Из-за своего страха я не заметила специальное приспособление, которым тащили «BMW» Барсовых. Напридумывала себе что-то, и сама же поверила. Глупая…

— Не знаю, — Андрей покачивает нас, отталкиваясь ногой от земли. — Спросишь, если захочешь, когда увидимся. Появился он вовремя, ничего не скажешь, — добавляет, склоняясь к моему виску и оставляя на волосах лёгкий поцелуй.

Я заметила, что начиная с момента, когда мы остались наедине, Андрей постоянно касается меня, целует или просто вдыхает воздух около моих волос. Мне и самой хочется быть к нему ближе… Ещё ближе… Но в саду то и дело показываются бабушка с дедом или Вика.

Старшие ушли на свою гулянку, чтобы там обсудить ночную погоню и перестрелку. А мне лично хочется это всё забыть… Только, боюсь, не получится…

Бандитов поймали, а двое из них погибли, не успев вовремя затормозить. Дикий пляж, который мы так любили, теперь долго ещё будет закрыт. Да и вряд ли я смогу пересилить себя и спустится туда, где горела машина.

Наверное, дождь и ветер заглушили звуки и запахи, поэтому мы ничего не почувствовали. Я-то точно.

— Андрей, — поворачиваю голову и смотрю на налитое яблоко, красный бочок которого ловит лучики заходящего солнца, — получается, их посадят? Всех или только тех, кто стрелял?

Мне не нравится, как Барс отводит глаза, когда отвечает. И ответ его тоже не нравится. Но это меркнет перед новостью, которую громко озвучивает Вика, выглянув из окна. В её руке телефонная трубка, а сам аппарат она прижимает к животу локтем:

— Бабушка! Мама! Мама в выходные приедет!

*Исп. — «Гости из будущего» «Время песок»

Лето 1998 год. Андрей.

Я боюсь твоих губ, для меня это просто погибель.

В свете лампы ночной твои волосы сводят с ума.

И все это хочу навсегда, навсегда я покинуть.

Только как это сделать, ведь жить не могу без тебя.

Потому что нельзя, потому что нельзя,

Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

Потому что нельзя, потому что нельзя,

Потому что нельзя быть на свете красивой такой.

© гр. «Белый орел» — «Потому что нельзя»

— Бабушка! Мама! Мама в выходные приедет!

В оконном проёме бурно радуется Василисина сестра Вика, а мой Цветочек нервно дёргается и перестаёт улыбаться.

Напряжённо поджатые губы мне совершенно не нравятся, но я благоразумно решаю не лезть с расспросами. Всё, что нужно было, я понял. Сопоставил факты и сделал выводы.

И теперь с нетерпением жду приезда Морозовой, а точнее, её нового супруга, чтобы окончательно понять, верны ли мои домыслы и догадки. Почти на сотню процентов уверен, что да. А это значит, что мужику не жить. Тот, кто посмел обидеть моё… Мою девочку… Мою любимую…