Надо быть реалистом: двух уложу. Максимум трёх. А стальные? Из сучества и скотского желания наказать могут ведь обидеть девчонку. Поэтому… не побег, а стратегическое отступление.

— Тебе какое? — дойдя-таки до палатки, жду, когда Василиса определится. Ставлю на клубничный пломбир и угадываю.

Себе беру сливочное с голубым сиропом, потому что Цветочек захотела попробовать, а два, мол, вредно для фигуры.

Уголки губ ползут вверх, но я молчу. Про Васькину фигурку можно слагать поэмы и петь серенады, а когда она начинает слизывать мороженое из рожка…

Розовый язычок, дразнясь, медленно проходится по шарику…

Губы смыкаются, собирая сладкую массу. И снова язычок. Васька щурит от удовольствия глаза, а у меня только что из ушей пар не идет. Хорошо, джинсовые шорты достаточно плотные, чтобы не выдавать реакцию.

Проглоченная «голубая лагуна» оседает в желудке куском льда, но охлаждения организма не происходит. Кровь кипит в венах, начиная качать с бешеной скоростью, когда моя рыжая вредина цепляет пальчиком потёкшую каплю и облизывает его.

Облизывает свой палец, а у меня в мозгах…

Чёрт! Не курю, но сейчас бы не отказался от пары затяжек.

— Василис, — осипшим голосом, потому что связки просели, — посиди тут, я быстро. Очень пить хочу.

И плевать, что в той же палатке продается разливной лимонад. Мне надо… другой… С соседней улицы, иначе просто разорвет на осколки.

Поостыв, возвращаюсь к мирно рассматривающей прохожих Василиске.

Мороженое, к моему счастью, закончилось. И я стану себе врагом, если предложу ей ещё.

В кармане греются чупа-чупсы, но и этот вариант… не наш вариант, короче.

— Скоро прилетят. Пойдем или на улице до победного?

— Там прохладнее, но я лучше на солнышке.

— Понял, — веду нас в тень деревьев к лестнице, и устраиваюсь на нижних ступенях.

Ваську усаживаю на колени и утыкаюсь носом ей в волосы. Она вырывается, конечно, только я сильнее. И хитрее.

И соскучился.

Пользуюсь теньком и тем, что мы одни: поворачиваю за подбородок веснушчатое личико к себе и целую.

Целую, как впервые в жизни! Такой кайф! Такой космос?

Гладить этот язычок, хранящий клубничный вкус… вдыхать запах карамели…

Ммм… Остановись, мгновенье, ты прекрасно…

Немного увлекаюсь, кажется. Честное слово, руки сами заползают сбоку под лямки Васькиного сарафана и гладят бархатную кожу. Чувствую, как она становится немного шершавой от мурашек, и усиливаю напор, вторгаясь в рот глубже.

В глазах натуральные искры и только одна-единственная мысль: так бывает?

Вот так, чтобы поцелуи, объятия и тихое, будто бы показавшееся, «Ааандрееей»?..

* Исп. — Дмитрий Маликов «Звезда моя далекая»

Лето 1998 год. Василиса.

По витринам улиц, по асфальтовым тропинкам

Прогремело небо фиолетовым дождем.

И со стороны город стал, как сумасшедший,

Как один водой залитый дом.

Это ли не то, что бывало со мной.

Это летний дождь стал над миром стеной.

Это ли не то, что бывает шутя,

Просто летний дождь вспоминает тебя…

© Леонид Агутин — «Летний дождь»

Сначала редкие, но быстро набирающие силу, капли дождя внезапно обрушиваются на неторопливо гуляющих людей.

Мы сидим в тени, укрытые от любопытных глаз листьями олеандра. Для меня, проводящей девять-десять месяцев в году в условиях северного города, южные растения до сих пор кажутся не просто экзотическими, а почти сказочными.

Из мимо проезжающей машины по вмиг опустевшей улице разлетается новый хит Агутина:

Оставляя дома блики солнца на рояле

Ветреную душу, словно нотную тетрадь.

Выйти из кино и махнуть по этим лужам,

И не думать ни о чем опять…

Смеюсь, отчего-то проведя параллель с сегодняшним днём. Смотрю в потемневшие глаза Андрея и вскакиваю с его колен. Он в непонимании успевает схватить мою руку, но я осторожно освобождаюсь и, напевая, начинаю кружиться под дождём.

Промокаю моментально, но не могу остановиться: мне это нужно, чтобы освободить душу от всего напряжения последних дней.

Объяснения Барса про его бывшую девушку не сразу убедили меня поверить. Признаюсь, что я долго плакала, чем здорово порадовала Вику. Но мои слёзы услышала старшая сестра и позвала в сад, чтобы поговорить. Там, под старой яблоней, за столом, который повидал множество торжеств, я выложила всё.

Была бы рядом Сашка, рассказала бы ей, но у подруги очередная чёрная полоса: запой отца. А когда он куролесит, ему на глаза лучше не попадаться.

Танюшка долго молчала, опустив голову. Я уже стала переживать, что она меня отругает, но сестра вдруг порывисто обняла и сказала, что решиться на прощение и на поступок могут только смелые. А трусливые потом солят подушку и жалеют, что когда-то упустили своё счастье.

А ещё долго потом гладила меня по плечам и шептала, что никуда отсюда не отпустит. Думаю, они все догадывались про дядю Петю, отчима… И про его приставания тоже. Только старшие уже не жили с нами и не видели, а Вика предпочитала закрывать дверь и включать погромче музыку, когда мамин новый муж бил меня или прижигал вонючие папиросы о кожу, чтобы я, как он выражался, «поняла, кто в доме хозяин».

К счастью, тонкие стены и бдительные соседи не раз спасали, услышав мои крики… А мама… Мама не поверила ни разу…

Поэтому я почти что сбежала в Орск. Поэтому я так испугалась, когда Барс начал задавать вопросы…

Отчим… он жестокий человек, страшный. А Андрей, он… Он же может захотеть разобраться… Как всегда делал в детстве. Почему-то считал, что обижать меня имеет право только он.

А теперь вот…

Просто летний дождь вспоминает тебя…

— Ты вся намокла, — Барс долго не выдерживает, показываясь из-под укрытия. — Иди сюда.

И я иду.

Тёплые капли, мокрые и счастливые мы, горячие руки Андрея… Что может быть лучше?

До самого входа в аэропорт я думаю только о наших поцелуях, а вот когда вхожу внутрь, сжимаюсь от неприятного ощущения. Компания, распивающая пиво, никуда не ушла. От взглядов этих парней хочется бежать без оглядки. А я еще и мокрая: с волос течет, сарафан облепил тело, как вторая кожа.

Андрей напрягается, прячет меня за спину, повернувшись таким образом, чтобы меня никому не было видно. Мы стоим в углу, и это мне тоже не нравится: углов я боюсь не меньше, чем сжатых сзади рук.

— Всё хорошо, — будто почувствовав меня, Барс умудряется прижать к своей спине, — сейчас начнут выходить наши.

К моему великому счастью он не ошибается! Родители Андрея выходят чуть ли не самыми первыми и сразу бросаются обнимать сына. Пока его папа подкалывает на счет мокрой одежды, тётя Лида рассматривает меня и с улыбкой тянется поцеловать:

— Ну, наконец-то! А мы уж думали, не созреете, да, пап?

Что?

В смысле⁈

— В двух словах Андрюша нам уже рассказал, так что могу смело заявить: затея с Савельевыми мне никогда не нравилась.

И если мама Барса, кажется, искренне рада, то по лицу его отца угадать настроение невозможно. Он, конечно, здоровается со мной, но сам весь напряженный, как пружина.

Подозрительно смотрю на обоих Барсовых, и в голове формируется вопрос: а точно ли он всё мне рассказал?

Получаем багаж, выходим на улицу и синхронно смотрим сначала на небо, на котором не ни единого облачка. О дожде напоминают лишь бисеринки капель, рассыпанные по листьям окружающих кустов и деревьев. Переливаются, как миниатюрные бриллиантики в солнечных лучах.

Мы с Барсом переглядываемся и хохочем. Не сговариваясь, берёмся за руки и наступаем в небольшую лужу. Мокнуть, так мокнуть! Тем более, сухого места на нас всё равно нет.

— В машину как сядете? — качает головой Павел Андреевич. — Мокрые до трусов наверняка.