— Потанцуем? — выдаю осознанное и тут же качаю нас, сообразив, что играет медляк.

«Мало! Мало! — кричит внутренний голос. — А как же днюха?»

Я обещал себе, но иногда, наверное, можно и проиграть бой. К тому же, с собой бороться тяжелее всего. Тянусь к зовущим губами попадаю в личный рай!

Пробую сладкий вкус, пью дыхание, прижимая Василису к себе ближе и ближе. Темнота удачно скрывает нас от всех, а музыка обволакивает волшебной дымкой. Внутри просыпается романтик, желающий продолжить эту сказку. Сам себя не узнаю, но от шёпота Цветочка, от того, как она произносит моё имя, меня ведёт. Спиртное — не моя тема, но сейчас по ощущениям во мне кипит конкретный градус!

— Васька, маленькая, — хриплю, и снова касаюсь её губ. — Карамельная…

Вкус конфет, запах конфет… Мистика!

— У меня для тебя, — оторвавшись с трудом, — есть подарок.

Одной рукой продолжаю гладить позвонки, второй же нащупываю в заднем кармане украшение. Кулон в виде карамельки, который вчера увидел, идеально подошёл. Но мне захотелось сделать его личным. Только Василисиным.

Потому и заказал гравировку: букву «В» с красивыми вензелями.

— Тебе, — протягиваю на ладони, но не даю рассмотреть.

Разворачиваю спиной к себе и сам надеваю на шею. Теперь спина Васи прижата к моей груди. Мои руки на её талии, но ползут выше, пока язык выписывает узоры на её шее. Цветочек не сопротивляется, а лишь часто и странно дышит. Теряю голову стремительно, боясь, что окончательно сорвёт тормоза.

— Васька, — чуть ли не мурлычу в её волосы. — Василиска…

И нельзя, и внутри горит.

Хорошо, что свет фар от подъехавшей машины разбивает наше уединение. Я как раз целую Васю, обещая себе и ей, что это последний… на сегодня последний поцелуй…

Оба жмуримся, а когда чёткость зрения возвращается, я сжимаю кулаки. На ступеньках поехавшего от времени крыльца клуба стоит Савельева и таращится на нас…

* Исп. — гр. «Каролина» «Это было у моря»

Лето 1998 год. Андрей.

Мы были не разлей вода

С тобой так много лет.

Тебе я верила всегда, —

Другой похожей нет.

Мы вместе плакали навзрыд,

Делили боль мужских обид.

И вышло так, что нам с тобой

Пришлось делить его любовь.

© гр. «Стрелки» — «На вечеринке»

— Ааандррееей? — звучит слегка истерично, но больше удивленно, конечно.

Так-то и я не ожидал подобной подставы. Василисины плечи под моими руками напрягаются, она хочет отстраниться, но я не даю. Прижимаю к себе крепче и шепчу в слегка припухшие губки:

— Вась, я разберусь.

Савельева после возмущенного выкрика зыркает сверху, но молчит. Даже странно, что не кинулась в драку. Хотя нет, это не её методы. Батя её прилюдно казнить любит, а сама Маринка тихушница. Но Василису я ей не отдам. Пусть только посмеет хоть пальцем дотронуться…

— Не надо, — пока я сверлю взглядом бывшую, Вася умудряется вывернуться и отойти к стене.

Теперь я её не вижу, только слышу.

— Ничего не надо, Андрей. И подарок… это лишнее.

Моей руки касается что-то прохладное, и в следующую секунду я уже сжимаю в кулаке кулон. Сама же Васька, крутанувшись, убегает за угол.

Смотрю на кулон, Маринку… На пацанов, что с интересом наблюдают за нами. На Сашку, которая поджала губы, но не может пройти, потому что Савельева выставила руку, не пропуская.

— Не смей, — несётся в спину, но я уже принял решение.

Принял раньше, а сейчас снова подтверждаю, давая понять, кто для меня главнее при любом раскладе.

Ориентируюсь чисто интуитивно: бегу по дороге и сворачиваю за здание старой школы. Там, на полуразрушенных ступеньках, раньше собирались местные любители самогона. Не знаю, как сейчас, но в данный момент до слуха доносятся тихие всхлипы.

Не ошибся. Почему-то сразу понял, куда решит спрятаться.

— Василис, — подхожу ближе, но не касаюсь, — не надо. Ничего не произошло…

Не умею успокаивать, а Васькины слёзы с самого детства вводили меня в ступор.

— Слышишь? — всё-таки присаживаюсь на корточки и протягиваю руку, касаясь худенького плеча.

Она не отвечает, сбрасывает ладонь. И плачет громче, разрывая мне душу. Готов рядом сесть и завыть, как волк на луну.

— Вась…

— Уйди, — глухо и с раздражением, но это уж явно лучше молчания.

— Не уйду. Я к тебе пришёл.

— К невесте иди, Андрей, — прогоняет.

Трогательная такая. Мне её обнять хочется крепко, прижать к себе…

— Ну какая невеста, Вась? Это она себя так называет, — оправдываюсь, осознавая, как тупо звучу.

Ага, привёз деревню девку, и, мол, я — не я, кобыла не моя. Василиса-то права, но она просто не знает всех обстоятельств.

— Я тебе позже объясню. Всё объясню, Вась. Она не моя невеста и никогда ей не была. Там сложно, короче. Но я не вру тебе. Слышишь? Посмотри на меня, а?

С силой отрываю руки от лица, чтобы перестала закрываться. Не хочу, чтобы пряталась. Не хочу, чтобы не верила, хотя и имеет право.

— Если я успокоюсь, уйдешь?

— Неа, — качаю головой, улыбаясь — не уйду.

Глаза уже блестят от злости, а мне нравится. Злая Василиска тоже красивая.

— Ударю!

— Ударь.

— Сильно ударю, — она вскакивает, а меня уже конкретно смех разбирает.

— За каждый удар — поцелуй. Согласна?

— Не… нннет…

— Жаль, — фыркаю, — я настроился уже.

Наверное, не полез бы целоваться сейчас, хотя… не уверен. Целью было отвлечь, и я вроде как справился.

— Андрей, я хочу побыть одна, — новая попытка прогнать меня.

Снова безуспешно.

— Не уйду, сказал же. С тобой хочу быть, — звучит, как будто я сейчас озвучиваю желание поддержать и успокоить, но на самом деле на перспективу тоже говорю.

Я уже понял, что не просто целоваться хочу с ней, не просто провести весело время. Надолго хочу себе. Чтобы просыпаться вместе, чтобы узнавать новое о ней, чтобы просто подойти и зарыться носом в волосы в любой момент…

Сердце ёкает от нарисованной перспективы. Не только сердце, если честно, но там я не виноват. Акклиматизация пройдена типа, проблемы устранены.

— Если в клуб не хочешь, давай пройдёмся? Или я тебе домой провожу, м?

Знаю, что она с детства боится темноты, но в страхах своих никогда не признаётся. Может, кстати, общее воспоминание нам сейчас поможет разрушить барьер?

— Помнишь, ты на спор в бабы Симин сарай залезла? Ты с Генычем поспорила, что не сможешь…

— С тобой вообще-то, — шмыгает носом, как маленькая. — Ты кричал, что я ни за что не войду и не просижу там ни одной минутки.

— Точно, — подхватываю. — А сама просидела час, и потом несколько ночей не спала. Тебя баба Шура сдала моей бабушке.

— Угу. Сами бы попробовали!

— Мы бы попробовали, если бы ты от страха не уронила инструмент, и не наступила на мышеловку.

Смеюсь, когда представляю Васькино лицо. Выскочила тогда, дрожащая, но подбородок вверх задран. Типа, крутая.

Я потом ей тройным одеколоном порез промывал и бинтовал при свете фонарика.

— Шрам, наверное, остался? — подношу к глазам левую кисть, но под звездами, хоть и яркими, не рассмотреть.

— Почти незаметный. А вот одеколоном я несколько дней воняла.

— Я тоже. Мы ж тогда толкались, и я им облился.

Пользуюсь расслабленным состоянием Василисы и притискиваю к своему боку: дышать становится легче. Могу стоять с ней, или идти… Что скажет, то и сделаю, если будет вот так, рядом.

— Домой?

— Не хочется.

— Понял. Пройдемся. Расскажешь мне, как всё изменилось, пока я не приезжал?

Не столько интересуюсь, сколько хочу слышать голос. Ну и опять же отвлекающий манёвр.

Последние дома улицы остаются сзади, а мы всё идём вперёд. В принципе, тут особо потеряться негде: либо море, либо лес, либо само село.