Хавок подбежала ко мне, стряхнула воду и бросила мячик к моим ногам, готовая в двадцатый раз или около того броситься в воду. В последние пару недель ей было неспокойно лежать целыми днями, да и мне тоже.

Я опустился на корточки и потрепал ее за ушами, в ее любимом месте.

— Ладно, девочка. Как насчет того, чтобы высушить тебя и пойти искать работу? Потому что я сойду с ума, если мы останемся здесь надолго, как пара мертвых гирь. И, честно говоря, я ожидаю, что ты в любой момент начнешь говорить в ответ, так что немного человеческого общения не помешает.

— Это нормально, что ты разговариваешь со своей собакой, — раздался сзади меня тоненький голосок. — Это не делает тебя сумасшедшей или что-то в этом роде? — его тон говорил об обратном.

Я оглянулся через плечо и увидел мальчика, стоящего по ту сторону ворот, одетого в джинсы и футболку «Бронкос». Его волосы были сострижены до блеска, вернее, были сострижены, но отрастали с легким блеском светлого пушка. Его шрокие брови были сведены вместе над кристально-голубыми глазами, и он внимательно осмотрел меня.

Глаза Эллы.

Это был Кольт. Я точно знал это. Я изо всех сил старался смягчить свой тон, прекрасно понимая, что ничего не смыслю в общении с детьми. Я решил, что для начала неплохо было бы не пугать его.

— Я всегда разговариваю с Хавок.

Она вильнула хвостом, как бы отвечая.

— Она собака, — его слова расходились с тоской в его голосе и с тем, как его взгляд остановился на Хавок, словно она была лучшим, что он когда-либо видел.

Я встал лицом к нему, а он выпрямил позвоночник и уставился на меня.

— Волноваться о безумии нужно не тогда, когда ты с ними разговариваешь, — сказал я ему.

— А когда они начинают отвечать тебе.

Его губы на секунду сжались, и он шагнул вперед, заглядывая за ворота, чтобы посмотреть на Хавок.

— Так ты сумасшедший?

— А ты?

— Нет. Но ты снял один из наших домов на шесть месяцев. Никто так не делает. Кроме сумасшедших, — его выражение лица мелькало то между осуждением меня, то между желанием поиграть с Хавок.

Он умолял Эллу завести собаку, и она уже почти согласилась, когда Мэйзи поставили диагноз. Но я не должен был этого знать. Я не должен был знать, что он хотел играть в футбол, но Элла слишком беспокоилась о сотрясении мозга. Я не должен был знать, что в этом году он должен был брать уроки сноуборда, или что он сбрил все волосы на свой день рождения, потому что его сестра потеряла свои. Я не должен был его знать, но я знал. И это был ад — не иметь возможности сказать ему об этом.

— Вообще-то, я взял его напрокат на семь месяцев. И ты выглядишь немного низкорослым, чтобы судить о людях, — я скрестила руки. Он без колебаний повторил мою позу.

— Это делает тебя еще более сумасшедшей. А я не подпускаю сумасшедших к своей маме или сестре

— Ааа, ты мужчина в доме.

— Я не мужчина. Мне шесть, но скоро будет семь.

— Понятно, — я сдержал улыбку, прекрасно понимая, что семь ему исполнится только через восемь месяцев. Но в этом возрасте время относительно. — Ну, я не сумасшедший. По крайней мере, она не считает меня сумасшедшим, — я кивнул в сторону Хавок.

— Откуда ты знаешь? Потому что ты сказал, что если она с тобой разговаривает, значит, ты псих, — он шагнул вперед, упираясь руками в верхнюю часть ворот, которая доходила ему до ключиц. Мне нужно было отшлифовать ее, чтобы он не получил занозы.

Он смотрел на Хавок влюбленными глазами.

— Ты хочешь ее погладить?

Он вздрогнул, его взгляд метнулся к моему, и в то же время он отступил назад.

— Я не должен разговаривать с незнакомцами, особенно с гостями.

— Это я вполне допускаю. Однако это не помешало тебе прийти сюда, — я оглянулся на него и увидел синий детский квадроцикл, припаркованный за моим домом. По крайней мере, на сиденье лежал шлем. У меня было чувство, что это не спасет его от Эллы.

— Никто никогда не оставался здесь так долго, и тем более с собакой. Только если они не работают здесь или не являются членами семьи. Я просто… — он мелодраматично вздохнул, и его голова повисла.

— Ты хотел увидеть Хавок.

Он кивнул, не поднимая глаз.

— Ты знаешь, кто она? — я медленно шел вперед, словно он был диким животным, которое я спугну, если буду двигаться слишком быстро. Дойдя до ворот, я открыл металлический засов и позволил им распахнуться.

— Ада говорит, что она служебная собака. Но не как собака для особых нужд. В моем классе есть девочка, у которой есть такая. Она классная, но мы не можем ее трогать, — он медленно поднял глаза, его конфликт был настолько открытым и выраженным в этих глазах, что у меня сердце екнуло в груди.

— Если ты немного отойдешь, я приведу ее к тебе.

Он сглотнул и перевел взгляд с Хавок на меня, а затем кивнул головой, словно сделав выбор. Затем он отошел назад, давая нам достаточно места, чтобы сойти с причала на твердую землю.

— Она служебная собака. Она солдат.

Он прищурил бровь, а затем скептически посмотрел на Хавок.

— Я думал, у них острые уши.

Я улыбнулся.

— У некоторых. Но она лабрадор. Она обучена вынюхивать людей и… другие вещи. К тому же, она отлично играет в прятки.

Он шагнул вперед, в его глазах читалась тоска, но он посмотрел на меня, прежде чем подойти слишком близко.

— Могу я ее погладить?

— Я признателен, что ты спросил. И да, можешь, — я слегка кивнул Хавок, и она понеслась вперед, высунув язык.

Он опустился на колени, словно она была чем-то священным, и принялся гладить ее по шее.

— Привет, девочка. Тебе нравится озеро? Оно мое любимое. Как тебя зовут? Хавок?

И бум. Я был поражен. Парень мог бы попросить меня достать ему луну, и я бы нашел способ. Он был так похож на Эллу по выражению лица и на Райана по тому, как он держал себя. Эта уверенность сослужит ему хорошую мужскую услугу.

— А теперь посмотрите, кто сошел с ума, разговаривая с собаками, — я прищелкнул языком.

Он посмотрел на меня из-за спины Хавок.

— Она не говорит в ответ.

— Конечно, говорит, — я опустился рядом с ним. — Видишь, как она виляет хвостом? Это верный признак того, что ей нравится то, что ты делаешь. А как она наклоняет голову к тому месту, где ты чешешь? Она говорит тебе, что хочет, чтобы ты чесал именно это место. Собаки постоянно разговаривают, нужно просто говорить на их языке.

Он улыбнулся, и мое сердце снова сделало кувырок. Это было как чистый солнечный свет, укол безудержной радости, которой я не испытывал с тех пор, как… я даже не мог вспомнить, когда.

— Ты говоришь на ее языке?

— Конечно. Я тот, кого называют ее куратором, но на самом деле она моя.

— Вы с ней служили? — он не поднял на меня глаза, явно получая слишком много удовольствия от наблюдения за Хавок.

— Ну, раньше служили. Но мы оба уходим на пенсию.

— Так ты солдат?

— Да, раньше был, — я по привычке провел рукой по спине Хавок.

— И кто ты теперь?

Такой невинный вопрос с невероятно тяжелым ответом. Я был солдатом в течение десяти лет. Это был мой выход из ада приемной семьи. Я был лучшим солдатом из всех возможных, потому что провал был недопустим, если это не означало возвращения к той жизни, из которой я вышел. Я пообещал себе, что никогда не дам им повода выгнать меня, и в течение десяти лет я ел и спал, служа в армии. Я заслужил свое место.

— На самом деле я не знаю, — честно ответил я.

— Ты должен это выяснить, — парень бросил на меня серьезный взгляд. — Взрослые должны знать такие вещи.

В моей груди зазвенел смешок.

— Да, я поработаю над этим.

— Мой дядя был солдатом.

Мой желудок сжался. Какой была грань? Как много ты мог рассказать чужому ребенку? Что Элла хотела бы, чтобы он знал?

К счастью, долго размышлять мне не пришлось, потому что ее внедорожник пронесся по грунтовой дороге рядом с моим домиком. Она затормозила, и вокруг шин поднялось облако пыли. Мое сердце заколотилось от предвкушения. Сколько мне, черт возьми, было? Пятнадцать?