— Люди Дильмуна, счастливого, благословенного, — слова правительницы чётко разносились по площади — у неё был очень сильный голос, голос женщины, привыкшей говорить громко и властно.

— Сегодня случилось страшное дело, какого много лет не было в нашем мирном городе и всей стране, — продолжала Шадая. — Пролилась кровь, много крови! Её пролили чужеземцы, которых мы сюда не звали, но, когда они прибыли, приняли их, как дорогих гостей. Они же нам отплатили так, как мы все увидели сегодня — напали на наших добрых друзей и соседей, убили многих из них, погибли даже коренные дильмунцы!

Народ возроптал — правительница, которую они любили и уважали, рассказывала людям о том, как следует относиться к странным и страшным событиям, произошедшим минувшей ночью.

— Но они поступили гораздо хуже: под личиной благорасположения и уважения нашей страны, они намереваются вовсе захватить её и присоединить к своей! Они хотят отнять у нас наш жемчуг, нашу рыбу, наши земли нашу сладкую воду, дающую нам жизнь! Всё то, что подарили Дильмуну боги!

Возмущенные крики на площади нарастали — от растерянности и страха люди переходили к возмущению и гневу. Теперь следовало показать им, против кого их направить.

— Я ваша царица и мать всем дильмунцам, — продолжала Шадая, — я не могу и не буду оставаться в стороне. Да и наши боги — Нинсикила, сын её Инзак, владыка фиников, супруга его Панипа, сущий на небесах Муати — они бы покарали меня за бездействие, и правильно! И потому я, царица Дильмуна Шадая, приказываю всем своим воинам взять оружие и убивать проклятых захватчиков и клятвопреступников… из Аккада!

Толпа замерла — всё-таки большинство ожидало, что царица направит свои обличения против млеххов, чьи поползновения прибрать к рукам дильмунскую торговлю ни для кого секретом не были. К аккадцам местные тоже относились с подозрением, однако терпели, поскольку те оставались главными посредниками в торговле. Но раз царица думает иначе…

А она, не оборачиваясь, подала знак своим стражникам, которые мгновенно взяв копья наперевес, ударили ими в спины ошеломлённым и ничего не понимающим людям Бхулака. Он надолго — может, навсегда — запомнил удивлённое лицо Эа-насира со струйкой крови изо рта…

Когда его дети рухнули мёртвыми, Бхулаку показалось, что Шадая нашла его лицо в толпе и хищно ухмыльнулась. Наверное, ему просто показалось — вряд ли царица обладала столь острым зрением. Тем более, что сразу после убийства она вновь обратилась к толпе.

— Вы видели, как я совершила правосудие, — недрогнувшим голосом говорила она. — Этих людей аккадский царь Шаррукин приставил ко мне, чтобы они убили меня, если я откажусь исполнять его приказы. Но теперь я свободна! Как и народ Дильмуна!

Площадь разразилась ликующими воплями — ничто так не заводит толпу, как вид крови и обещание свободы… Сторонники аккадцев застыли в растерянности. А Бхулак лихорадочно думал. Он понял, что сейчас произойдёт, за какое-то мгновение до того, как Шадая объявила войну Аккаду — просто многие беспокоящие его мелочи как-то сразу сошлись в ясную картину. Например, тяжёлое недоумение, которое мелькнуло перед смертью в глазах жреца Римума. Он всеми силами желал угодить царице, но искренне не понимал, какова его роль в её игре, а когда понял, стало уже поздно.

Конечно же, он связывался с невидимыми по приказу Шадаи — млечххи по имени и по крови, истинной главы Невидимых в Дильмуне!..

У Бхулака оставался лишь один шанс, и если он промедлит хоть секунду, он и его люди будут перебиты, а Мелухха завладеет Дильмуном.

«Упери!» — мысленно позвал он.

«Я вижу тебя, отец», — отозвался тот.

«Я знаю. Сейчас всё надо делать очень быстро. Как только это случится, бери меня и унеси в безопасное место».

«Что случится?»

«Нет времени, увидишь сам. Раскачивайте толпу, кричите, что угодно. Чем больше будет суматохи и неразберихи, тем лучше. Держитесь, скоро нам помогут. Я буду без сознания дня два, может, больше, это время меня нужно охранять».

«Да, отец», — ответил явно ничего не понимающий Упери, но Бхулак его уже не слушал — он очутился в потаённой комнате разума и мысленно закричал:

«Замедли мир! Сейчас!»

«Твоё волнение алогично, — отозвался Поводырь. — Твои единицы измерения времени сейчас не имеют значения».

Бхулак хотел ответить своему наставнику ёмкой и солёной воинской фразой, но вновь оказался в мире — уже застывшем. Он огляделся. Упери всё ещё выслушивал его последнюю фразу, остальные люди на площади по большей части пытались осознать слова Шадаи, а сама она продолжала речь.

Легко расталкивая недвижных людей, Бхулак быстрым шагом направился к ней. Поднявшись на подиум, он бросил взгляд на лежащие у ног царицы три окровавленных тела. На лицах их застыла предсмертная мука, но скоро они разгладится… А вот Эа-насир уже мёртв.

Бхулак поглядел в лицо царице, слегка улыбающейся полуоткрытым ртом с жемчужными зубами. Улыбочка её была торжествующей, но сейчас царица тоже умрёт. Он уже нацелил копьё, но потом чуть задумался и опустил — надо было проверить одну догадку. Положив копьё на подиум, он подошёл к одному из воинов и обеими руками осторожно снял с него шлем вместе с маской.

Открылось широкое лицо с толстыми губами. Очень тёмное лицо — гораздо темнее чем у любого дильмунца. Бхулак снял шлемы со всех четырёх стражей — да, все они были млеххами. Надо думать, Невидимые составляли теперь всю гвардию царицы. Другое дело, что дворцовая стража тут довольно малочисленна, да и вообще Дильмун никогда не имел большого войска, полагаясь на свой вес в торговых делах. Но если Мелухха захватит страну, это изменится — многое тогда изменится…

Идея, пришедшая сейчас в голову Бхулака, была коварна и жестока, но могла сработать. А значит, её следовало воплотить.

Он так же осторожно взял копьё из рук одного из стражей. На широком бронзовом наконечнике ещё краснела кровь — возможно, Эа-насира… Не раздумывая, Бхулак со спины проткнул царицу оружием её же воина — насквозь. Как всегда в замедленном мире, это произошло с неправдоподобной лёгкостью — он словно насадил на иглу муху. Бхулак не видел, но знал, что выражение её лица ничуть не изменилось — в обычном мире она ещё не могла понять, что убита, и продолжала править Дильмуном.

Оставив оружие в теле, он проделал то же самое с копьями трёх других стражей. Теперь царица напоминала утыканное копьями бревно, которое воины используют как мишень на тренировках.

Бхулак чувствовал, что его время в изменённом мире заканчивается: похоже, Поводырь решил, что он быстро совершит задуманное и ускорил его лишь ненадолго. Поэтому, уже особо не осторожничая, Бхулак вложил древка торчащих в Шадае копий обратно в руки стражникам. Обошёл тело царицы и поглядел на него спереди. Величественная женщина, спокойно стоящая, когда из груди её высовывались четыре окровавленных наконечника, выглядела странно и страшно. Но улыбка уже исчезала с её лица, а зрачки слегка расширились от накатывающего потрясения и ужаса.

Нарастающая тошнота и тяжесть в груди сигнализировали, что сейчас он вернётся в обычный мир, потому Бхулак, не забыв прихватить своё копьё, сквозь застывшую толпу поспешил обратно к Упери. Не успел он достичь его, как мир вернулся на круги своя. Мучительно застонав, Бхулак, однако, остался на ногах, хотя больше всего ему хотелось сейчас рухнуть и валяться без чувств под ногами толпы.

А та, как один человек, издала страшный вопль — в ответ на слабый крик, раздавшийся с подиума. С трудом обернувшись к нему, Бхулак увидел то, что и ожидал: четырёх бешено вращающих глазами млеххов, на копьях которых бессильно повисла уже мёртвая царица. Лица воинов выражали крайнюю степень недоумения и ужаса, но вряд ли хоть кто-то здесь, кроме него, понимал это.

В ещё не осознавшей произошедшее толпе местами барахтались люди, которых он распихал в изменённом времени, но на них никто не обращал внимания.

— Кричи то же, что я, — с трудом проговорил он Упери, изумлённо взирающему на происходящее.