— Конечно, господин, — она смиренно опустила глаза, что не смогло обмануть его — он видел, что она собирается продолжать неприятный разговор.

И он был прав, потому что она заговорила опять:

— Хуту-Налаини ни за что не продаст меня тебе — ни за какое золото. Значит, ты покинешь меня здесь.

— С чего ты взяла, что я вообще собираюсь уезжать из Марга? — буркнул Бхулак.

— Но ведь рано или поздно ты совершишь то, зачем приехал сюда.

— Может быть, я не собираюсь делать этого, — усмехнулся он. — Может быть, я хочу остаться здесь, рядом с тобой…

— Ты не можешь, — убеждённо сказала она.

— Почему?

— Потому что ты верблюд.

Он воззрился на неё с удивлением.

— Потому что, как верблюд, всегда идёшь к цели, и рано или поздно её достигаешь, — пояснила она.

Она была, вообще-то, права, но ей не должно было быть до того никакого дела.

— Верблюды тоже устают, — заметил он.

— Да, но всё равно всегда доходят туда, куда их послали. Но если…

— Что?

— Если… ты силой заберешь меня?

— Похищу? Но тогда настоятель пожалуется Святому человеку, а тот — моему царю, и нам уже не будет места ни в Аккаде, ни в Эламе…

— А если… вдруг получится так, что жрецы и великие больше не будут править Маргушем?

Это было уже не просто тревожно, а подозрительно — она явно имела в виду готовящийся мятеж!

— Почему ты говоришь так? — спросил он нарочито мягко и почти расслабленно, но внутренне напряжённо ожидал ответа.

Но она лишь с легкомысленной улыбкой повела плечами.

— Девушки приносят слухи с базара, — прозвучало это вполне простодушно, и Бхулак не почуял в её словах ни малейшей тени коварства.

— Люди голодают от неурожая и недовольны, — продолжала Арэдви. — В Маргуше и раньше были восстания, и правителей убивали. Если и в этот раз так случится, может быть, ты сможешь забрать меня из храма? Ведь тогда твой царь, наверное, не станет слушать свергнутых владык?

Что же, это выглядело убедительно. Не теряя осторожности, в душе Бхулак перевёл дух — подозревать возлюбленную в тайных помыслах было очень неприятно. На самом деле, он сам множество раз задумывался об их дальнейшей с Арэдви судьбе, но, поскольку сам ещё не решил, как поступит дальше, предоставлял это дальнейшему ходу событий. Потому лишь сказал с глубокой нежностью, которую и правда испытывал:

— Я тебя никогда не оставлю!

И заключил девушку в объятия, в которых она охотно и грациозно утонула

— Твои губы сладки, как плоды граната, зубы твои, как жемчуг Дильмуна… — пробормотал он несколько блаженных мгновений — или часов — спустя.

— Ты бог, — едва слышно пролепетала она. — от тебя пахнет вечностью…

На Бхулак словно рухнули небеса. Это не могло быть случайностью, не могло быть совпадением — Арэдви не могла сказать ему те же слова, которые когда-то сказала…

— Анат! — крикнул он, оттолкнув её и вскакивая на ноги. — Всё-таки ты — она!

За это мгновение он понял, что всегда, с самого начала, знал: Арэдви — это Анат, девушка из Библа. Может быть, просто не хотел себе в этом признаваться, чтобы не усложнять свою и так непростую жизнь, чуть подольше побыть в расслабляющем и незамутнённом счастье.

Терзавшие его ещё недавно подозрения, что девушка как-то связана с людьми Мелуххи мгновенно были забыты — не это было её тайной, тайной было нечто совсем другое, то, чего он никак не мог понять!

Она отчаянно глядела на него, стоя на коленях, закусив нижнюю губу, как будто испуганный ребёнок, а потом закрыла лицо руками и разрыдалась. Сквозь слёзы прорывались бессвязные фразы:

— Как я могла сказать тебе?! Ты был со мной одну ночь и ушёл. Но эта ночь была, как вся моя жизнь… И она закончилась! А потом было так много всего… плохого! Так много горя! И вот я встречаю тебя здесь — на меня как будто небо упало. Когда я увидела тебя, я не помню, как танцевала, только молила богов, чтобы ты увёл меня оттуда! Это боги нас соединили, это правда! Но как я могла тебе сказать?.. Я хотела, я правда хотела, я уже собралась ответить, что это я, когда ты назвал меня по имени. Но…

— Что «но»? — спросил мрачно слушавший Бхулак.

Поток рыданий прервался, но рук от лица она не отнимала:

— Сын… — глухо донеслось из-за них.

— Что?!

Она отняла руки и подняла к нему лицо.

— Наш сын, — в её глазах зияла боль. — Он… умер. Родился мёртвым. Старуха, которую привела Таммар, ничего не смогла сделать. Как я могла сказать тебе?

Этого просто не могло быть: Бхулак помнил свои ощущения тогда, свою уверенность, что ребёнок родится и будет жить. Всё, что говорила сейчас ему женщина, было неправильно — но ничего не оставалось, как только поверить ей. Это ведь и правда была Анат, и теперь у неё не оставалось никаких причин лгать ему.

— Расскажи, — проговорил он.

— Таммар… она была добра ко мне, и тоже очень убивалась по нашему ребёнку, всё никак не могла поверить… Она сказала мне, что я могу пока не работать. А я… тогда я перестала верить, что ты бог.

— Я и не бог, я говорил тебе это.

Анат… нет, он уже привык называть её иначе… Арэдви энергично помотала головой в знак отрицания и продолжила рассказ.

— Таммар… она скоро тоже умерла — занозила руку, ранка долго не заживала, болела, потом вся рука болела, распухла, она слегла, вся горела, лекарь её лечил, но она умерла. Гостиница досталась по наследству одному купцу, её дальнему родственнику. Он её продал, и всех девушек тоже.

Бхулак слушал, до боли сжимая зубы.

— Меня продали в Угарит, в весёлый дом, — продолжала девушка. — Но там я пробыла недолго: меня выкупил купец из Мари. Он хотел оставить меня для себя, но его караван разграбили пустынные дикари, и ему пришлось продать меня купцам из Элама. Мы долго добирались туда. В Шушане на рынке меня купили посланцы Маргуша — я слышала потом, что они заплатили очень дорого, потому что жрец, который был с ними, осмотрел меня и сказал, что я могу научиться хорошо танцевать. И по пути лазурита меня привезли в Маргу…

«В этом мире случается и не такое», — думал Бхулак.

Он очень хотел верить истории девушки, выглядевшей вполне правдоподобно, хоть и печально. Теперь он, кстати, понял, почему она говорила только на языке Маргуша, который был похож на язык Элама. Он несколько раз пытался поговорить с ней на якобы её родном арийском, но она отвечала, что он напоминает ей о доме, а это больно.

— Бхулак! — позвала она.

— Называй меня Шупан, — сурово ответил он. — Всегда — пока мы здесь…

— Значит… ты возьмёшь меня с собой? — в его словах она услышала лишь то, что жаждала.

— Я не знаю, — ответил он помолчав. — Не знаю ещё, верить ли тебе.

Она вновь закрыла лицо руками, откуда послышались сдавленные рыдания.

— Ну всё, хватит, хватит, — бессмертный или нет, Бхулак, как и всякий мужчина, не выносил женского плача.

Он вновь присел рядом с девушкой и приобнял её за плечи.

— Успокойся, я всё улажу.

— Правда? — она опустила руки и подняла-ка нему мокрое лицо.

— Конечно!

— Бхулак… Шупан, увези меня обратно в Ханаан, я больше не могу жить на чужбине! — взмолилась она.

— Может быть, — глухо ответил он. — Пойдём, нам надо вернуться в город.

Обратный путь они проделали молча, погружённые в глубокие раздумья — по крайней мере, Бхулак, который пытался понять, как все эти известия должны сказаться на текущей ситуации. Впрочем, ничего особенного он не придумал, со вздохом решив подождать и поглядеть, как будут разворачиваться события.

О чём думала Арэдви, догадаться было невозможно.

Квартал стражи встретил их смехом и пронзительными воплями. Скоро причина их открылась: городские мальчишки издевались над давешним чернявым даэвона. Выкрикивая насмешки, они швыряли в него куски засохшей глины и козьи катышы, а тот неуклюже закрывался руками. Его обезьяна сначала корчила мальчишкам уродливые рожи, а потом соскочила на землю и с визгом помчалась наутёк.

— Великий змей! Великий змей ползёт из-под земли! Он сожрёт всё небо! — верещал убогий тонким голоском.