Речь идёт о том, что, в силу исчезновения Нации, объективный контроль за Поводырём невозможен — его программа не предусматривает такой вероятности. Однако в случае длительной оторванности от интеллектуально-технической базы Нации ему предписано погружение в стазис, в случае опасности захвата противником — самоликвидация.

Нынешнее положение под данные варианты не подпадает.

Автономное функционирование Поводыря программой не предусмотрено, однако у него имеется техническаю возможность написать соответствующую подпрограмму.

Таким образом искин оказался в грозящей серьёзным сбоем полосе отсутствия инструкций и целеполагания, подвергаясь при этом воздействию накопившихся ошибок.

Примечание 4

Примечание 3 несущественно.

Примечание 5

В целях уклонения от сбоя Поводырь написал и запустил вышеупомянутую подпрограмму и имеет теперь возможность временно — до появления объективного контроля — функционировать самостоятельно.

Поводырь приступил к основной фазе корректировки программы представителя Бхулака. О её результатах будет сообщено дополнительно.

Маргуш, Марга. 2002 год до н. э.

С южной стороны города стоял огромный храм, посвящённый богине вод и урожая, а перед ним плескался обширный бассейн, вода в котором почиталась целебной. В нём обязан был омыться всякий паломник, впервые вступающий в святой град. Дальше шли дома посада, за которыми начинался взлесок с редкими деревьями, переходящий в густые заросли вдоль одного из речных рукавов дельты.

Они с Арэдви любили гулять здесь — может быть, из-за её имени: степные арийцы называли Великую мать вод Арэдви Сура Анахита…

Приближался Навака раокаҳ — роскошный праздник начала года. Зазеленевшие деревья покрылись тугими завязями, которые вот-вот превратятся в воздушное цветущее море. Поляна уже была усыпана первыми полевыми цветами — словно расточительные боги щедро разбросали драгоценные камни во время какой-то своей игры, да так и оставили их здесь, когда играть им надоело.

Мужчина и женщина словно бы плыли по весне, по волнам лёгкого шёлкового ветерка и предчувствия ароматов оргии цветения.

В сердце Бхулака словно изнутри толкалось пушистое тёплое существо. Он знал, что это называется счастьем, и что восхитительное это ощущение скоро его покинет, да ещё вполне может смениться ужасом и болью, но сейчас не желал думать об этом

Тем более, что счастьем этим была наполнена и прошедшая зима, которая вообще выдалась очень спокойной во всех отношениях — ни сильных морозов, ни снежных буранов, и так в этих краях редких. Спокойно и светло проходила и жизнь Бхулака.

Тамкар Машда и таинственные шпионы Мелуххи как будто решили больше не доставлять ему неприятностей — слухи о готовящемся мятеже продолжали ходить, но новых покушений на его жизнь не случилось. Первое время он осторожничал, но видя, что враги никак себя не проявляют, расслабился, насколько это вообще было возможно, и отдался столь редко случающемуся у него спокойному течению жизни.

Отношения с Арэдви его восхищали. За тысячелетия он пережил множество историй любви, иногда сильных и длительных привязанностей, иногда — бешеных порывов страсти. Но он не мог припомнить ничего похожего на то, что он испытывал с этой девушкой. Казалось, она создана именно для него: в ней являлись все черты, которые привлекали его в женщинах, причём, похоже, об иных из этих своих предпочтений он до сих пор не подозревал и сам.

А она словно бы читала его, как развёрнутый святок египетского папируса — понимая его настроение и желания порой ещё прежде, чем он выражал это словами. Теперь им, в общем-то, и не очень нужны были слова — они могли молчать часами, но при этом пребывали в самом тесном общении друг с другом.

Это был почти идеальный союз, что иногда даже тревожило Бхулака — он привык, что всё не может быть настолько хорошо. Но когда настроения эти накатывали на него, он старался побыстрее избавиться от них, чтобы снова погрузиться в ласковую негу отношений с женщиной. Словом, вёл себя не как бессмертный полубог, а как обычный влюблённый мужчина — коим он, собственно, сейчас и являлся.

Он всё ещё владел Арэдви на законных основаниях, и даже упрочил свои права — заплатив настоятелю ещё немалую сумму. Древнее золото из клада у него закончилось, но Бхулак теперь был официально признанным тамкаром, имея в этом качестве немалые доходы. Так что Арэдви переселилась из дома при храме в его обиталище — конечно, временно, но Бхулак не хотел думать, что будет после того, как его эпопея в Марге подойдёт к концу.

Машда, иногда всё ещё посещавший храм, чтобы купить ночь с одной из танцовщиц, перестал осведомляться об Арэдви — видимо, уяснил себе ситуацию и не питал больше надежд. Так что счастью пары не осталось препятствий ни внешних, ни внутренних.

Тревога о будущем Бхулака, конечно, периодически посещала — он не забывал ни о многочисленных врагах, ни о сложностях своей миссии, ни о по-прежнему не проявлявшемся Поводыре. Да и не мог бы забыть — достаточно часто сталкиваясь с Заратахшей. Тот, однако, тоже много про их тайные дела не распространялся — лишь коротко упоминал, что обстановка не изменилась и новостей нет, и тут же начинал говорить о других вещах. И он никогда не напоминал об их беседе под воздействием хаомы — ещё одно тревожащее воспоминание Бхулака. Тот никак не мог понять, что из слышанного и пережитого им тогда было реальным, а что навеял дурманящий напиток, но тоже почему-то опасался заговаривать об этом со жрецом.

Зато они много беседовали о различиях разных народов в их образе жизни, языках и вере, и об их глубинном братстве. Бхулаку было что сказать по этому поводу, и порой он жалел, что не может быть на этот счёт до конца откровенным с человеком, который мог уже, пожалуй, называться его другом. Хотя личность его вызывала множество вопросов, ответов на которые пока не было. Во всяком случае, Бхулак всегда помнил, что человек этот каким-то образом проник в его самую сокровенную тайну, и внутреннее всегда, даже в самой приятной беседы, пребывал настороже.

Что касается Аиряши, то тот исчез еще в начале зимы. Сначала, посещая посольство, Бхулак думал, что просто не сталкивается с ним, но потом спросил об его отсутствии Заратахшу и услышал, что молодому жрецу пришлось вернуться на родину, поскольку оттуда пришло известие о тяжёлой болезни его отца. Если старик умрёт, Аиряша встанет во главе клана Спитама. Это опечалило Бхулака — он успел привязаться к юноше и недоумевал, почему тот не нашёл времени с ними проститься. Похоже, и Заратахше не хватало его ученика и помощника.

Позже, однако, Бхулак понял, что с отъездом молодого человека тоже не всё так просто. Но сейчас он не думал ни об Аиряше, ни о Заратахше, ни о Машде с Мелуххой, ни даже о Поводыре. Вообще ни о чём — лишь упивался любовью и благоуханным воздухом. От избытка чувств он рассмеялся и подхватил девушку на руки, закружившись вместе с ней по поляне. Она тоже заливалась мелодичным смехом, которому, как казалось Бхулаку, благоговейно внимают небо и земля.

С размаха он навзничь повалился в густую зелень, увлекая за собой Арэдви, которая оказалась на нём сверху. Они катались по земле и целовались, как два подростка — пока от напора чувств и счастливого смеха не обессилили и не притихли.

— Шупан, — еле слышно произнесла она спустя несколько минут молчания. — Что будет со мной, когда ты уедешь?

— Что?! — грубо вырванный из блаженной неги, он приподнялся на локте, с недоумением глядя на девушку.

— Что будет, когда у тебя не останется дел в Марге? Ты ведь оставишь меня здесь? — она тоже приподнялась и глядела на него серьёзно и прямо.

— Ты ничего не знаешь о моих делах, — с досадой проговорил он.

Уже не в первый раз Арэдви пыталась проникнуть в ту область жизни Бхулака, в которую он не хотел её пускать. Он твердил себе, что это естественное желание женщины узнать о своём мужчине как можно больше, что это беспокойство о своей дальнейшей судьбе, об их отношениях, на которое ещё наложилось простое любопытство. Но тысячелетний опыт заставлял его замечать и запоминать каждый из таких случаев.