— Ты о чём? — не понял Бхулак.

Заратахша на несколько минут погрузился в молчание, а когда он, наконец, заговорил, Бхулаку показалось почему-то, что сказал он не совсем то, что хотел.

— В пути я учил чужие языки и наблюдал, как живут другие народы, каким богам и как поклоняются. Я понял, что люди, хоть и разные, на самом деле очень похожи, все мы из одного корня, и вместе идём одним путём.

— Куда же? — Бхулак хотел поощрить собеседника говорить и дальше — всё это могло представлять интерес и позже пригодиться.

— К единому миру под единым Богом! — с энтузиазмом ответил жрец.

Лицо его раскраснелось, глаза горели.

— Однако нам — людям, придётся долго идти, чтобы достичь этого, — Заратахша сказал это с печалью, словно состояние его духа вдруг резко сменилось.

— Возможно, наша нынешняя разобщённость спасает нас сейчас, пока наш ум слаб, словно у детей, не давая нам предаться богам ложным, являющимся в сиянии обманчивой славы, — мрачно завершил он.

Похоже, этот служитель священного огня обладал мощным даром, делавшим его способным прозревать бездны, к которым сам Бхулак прикоснулся много веков назад, но хорошо сознавал, что не в состоянии постигнуть их до конца.

— Ты говоришь про даэва? — спросил он, надеясь на новые откровения, но Заратахша вдруг снова стал замкнут.

— Да, я говорю про даэва, — коротко ответил он и сразу заговорил про другое. — Я думаю, что тамкар Машда вступил в заговор со шпионами Мелуххи против моего посольства и убедил их, что ты действуешь на нашей стороне. Теперь они пытаются от тебя избавиться.

Бхулак вновь поразился, насколько точно жрец обрисовал ситуацию — сам он уже пришёл к тем же выводам, но ведь у него было гораздо больше сведений.

— Машда в последнее время не бедствует — он вновь нанял слуг, которые посещают рынки и несут ему оттуда дорогую пищу и разные вещи, — продолжал Заратахша. — И он опять стал посещать храм Пиненкир…

Словно кинжалом в печень Бхулака на миг пронзила жестокая ревность, и он в очередной раз подивился, что вновь способен испытывать это чувство. Он знал о визитах Машды в храм, и что тот всё время при этом спрашивал Арэдви. Договорённость Бхулака с настоятелем действовала, и тамкару под разными предлогами вежливо отказывали. Пока отказывали, но Бхулак уже много раз сталкивался с двоедушием здешних людей… Он пытался понять, хочет ли Машда через девушку добраться до него, или он просто хочет девушку. Или и то, и другое. Но в любом случае это вызывало у Бхулака сильный гнев, который мог быть опасен прежде всего для него самого, потому что грозил затуманить его рассудок.

Однако откуда о похождениях тамкара знает Заратахша?

— У меня тоже есть и богатства, и способность привлекать людей, — с усмешкой заметил жрец, поняв, о чём думает собеседник.

— А ты знаешь, кто главный шпион Мелуххи в Марге? — спросил Бхулак.

Заратахша покачал головой.

— Увы, нет, он слишком хорошо сокрыт. Но я знаю нескольких его подручных.

— Я тоже, — ответил Бхулак. — Но это всё мелкие люди, которым мало что известно.

— А знаешь ли ты, что люди Мелуххи вместе с тамкаром Машдой злоумышляют не только против меня и тебя? — спросил жрец, вскинув на Бхулака острый взгляд голубых глаз. — Они встречаются с недовольными купцами и старейшинами деревень — таких тут становится всё больше. Купцам обещают покровительство торговых домов Мелуххи, а крестьянам — уменьшение налогов, если они восстанут против Святого человека и жрецов.

— Ты думаешь, такое может случиться? — Бхулак не стал говорить, что эти слухи доходили и до него. Хоть это и входило в его миссию в Маргуше, он был к этому совершенно не причастен, более того — порядком встревожился.

Тревожен был и Заратахша.

— Войско самой Мелуххи немногочисленно и состоит из наёмников, оно слишком слабо по сравнению с маргушским, — мрачно произнёс он. — Но, если начнётся восстание, которому помогут пустынные племена… Да, такое может случиться. Я предупредил об этом владык Маргуша.

«И правильно сделал», — подумал Бхулак. Он и сам должен был сделать это, но ему препятствовал вездесущий глаз Поводыря.

— Беда в том, что я точно не знаю, какие именно купцы и деревни замешаны в заговоре, — заметил жрец.

Бхулак через своих людей знал несколько больше, он мог бы сейчас, пока почти наверняка невидим Поводырём, передать эти сведения Заратахше. Но что-то его остановило. Зачем жрец всё это рассказывает ему сейчас?.. Дело ведь вовсе не в опьянении хаомой, тут что-то другое.

— Предположим, восстание начнётся, — осторожно начал Бхулак. — И повстанцы свергнут царя, перебьют владык…

Заратахша молчал.

— Думаю, Мелухха рассчитывает, что через своих наёмников сможет получить перевес над разрозненными бунтовщиками и власть, по крайней мере, в Марге, если не во всей стране, достанется её слугам, — продолжал рассуждать Бхулак. — Но если… появится другая сила, которая сметёт пустынников и подавит мятеж. И тогда сила эта…

-…возглавит Маргуш, — закончил за него Заратахша. — Друг мой Шупан, ты мудр. Но станешь ещё мудрее, если отведешь со мною священного напитка. Аиряша не ошибается — опасность в нём есть. Но есть и прозрение, и благодать, и свобода.

Жрец поднялся и извлёк из стоящего у стены плетёного ларя ритуальный сосуд, искусно украшенный по краю лепными фигурками. Бхулак заметил, что они изображают рассказ о том, как подземный львиноголовый змей в начале времён пытался похитить семя у великого быка, но был побеждён солнечным богом Михрой, аккадцами называемым Шамашем, который убил быка и из его крови, жира и семени сбил священную хаому, а из неё в свою очередь возникла вся жизнь.

Подняв сосуд обеими руками, Заратахша нараспев продекламировал:

Мудрый, отведал я сладостной пищи,

Дающей волю и добрые мысли.*

Бхулак несколько смешался. С одной стороны, отказ от такого предложения в глазах жреца стал бы не просто невежливостью, а почти святотатством. С другой, Бхулак вовсе не хотел затуманивать столь потребный ему сейчас разум. Впрочем, на него такие зелья действовали куда слабее, чем на прочих людей, потому он лишь склонился перед жрецом, выражая согласие.

Тот поставил сосуд на столик, извлёк две особые чаши, тоже украшенные фигурками, и осторожно налил в них понемногу напитка.

— Бык в сосуде ревет, — произнёс он строчку из древнего гимна, протягивая Бхулаку одну из чаш.

Тот принял её — тоже обеими руками — и поднёс ко рту. Золотисто-зелёный напиток издавал странный, но не неприятный запах. Таков же оказался и вкус, когда Бхулак сделал пару глотков.

— Пей всё, — сказал Заратухша.

Бхулак повиновался и поставил пустую чашу на стол. Он не ощущал ни малейших изменений в своём состоянии и уже подумал было, что снадобье вовсе не действует на него.

Жрец тоже осушил свою чашу.

— Славный напиток даёт избавленье, — произнёс он нараспев ещё одну ритуальную фразу, но тут же заговорил обычным тоном, хотя и горячо.

— Я знаю, что неправильно служу господину моему Мазде. Я молился ему, чтобы он послал мне откровение, но, наверное, я недостоин. Думаю, предстоит ещё прийти пророку, который возгласит людям благую веру. Но я знаю одно — не след служить иным богам, которые суть даэва. Этим увлечены наши родичи в Стране Городов, но чем они тогда отличаются от иргов?..

Слушать его Бхулаку нравилось, он был даже удивлён, что раньше не воспринимал мысли жреца о мире духовном настолько ярко и что они не казались ему столь безупречно логичными и верными. И вообще ему нравилось всё: и сам вдохновенный, с горящим взором, Заратахша, и звуки его арийской речи, и несколько захламлённая комната, уставленная странными предметами… Он готов был просидеть, внимая жрецу, всю вечность.

— Моя верность моему господу выше моей верности моему царю, — продолжал между тем жрец. — Хоть я до смерти верен господину моему Веретрагну, но господу Мазде я буду верен и после смерти. А ты, Шупан, кому верен ты?..