— Ты знаешь, почтенный жрец, что я направил своему царю послание с этим вопросом, — начал он осторожно, и Хуту-Налаини разочарованно поджал губы — он слышал это от своего гостя много раз.

— Однако, — продолжил Бхулак, и жрец встрепенулся, — сам я не вижу причин для того, чтобы не пускать степняков в вашу страну.

Если Поводырь услышит эти слова, он задаст эмиссару вопрос в потайной комнате разума, и тогда Бхулак найдёт, чем оправдаться. А если не задаст, значит, он не услышал. И тогда можно будет действовать дальше…

— Я обязательно донесу эти ваши слова Святому человеку, — с удовлетворением произнёс жрец, склоняя голову.

Он имел в виду загадочную личность, живущую в самой укреплённой, центральной части города — вечного царя, который одновременно был и главным жрецом всех многочисленных культов Маргуша. Именно его дарованная богами мистическая сила поддерживала целостность и благополучие всей страны. По крайней мере, в это верили все её жители — от последнего крестьянина в жалкой деревушке до первого сановника в царском дворце. Может быть, так оно и было — Бхулак не знал.

Однако он точно знал, что сначала его слова достигнут ушей второго — а может, и первого — человека в этой стране: управляющего царским дворцом Эпшума. И лишь после этого и в нужном управляющему ключе дойдут до священных царских ушей.

— Мир и покой в вашей стране очень важен для лугаля, — продолжал он. — Когда я прибыл сюда, я был опечален слухами о народных смутах и угрозе вторжения с севера.

— Именно от неё нас могут защитить арийцы, — заверил жрец. — Что касается недовольства народа, не буду скрывать — неурожаи последних лет вызывают в людях недовольство жизнью. Что и говорить, если даже в сём священном граде становится всё меньше хорошей еды и воды, потому что река отходит всё дальше от него… В этой беде могут помочь лишь боги, которым мы с усердием молимся. Но народ Маргуша слишком благочестив и богобоязнен, чтобы замышлять недоброе против своих владык.

— Будем уповать на то, — ответил Бхулак, кланяясь в свою очередь.

Собеседники вежливо подняли чаши вина, желая друг другу здоровья и процветания, отведали от разложенных на ковре изысканных яств и роскошных фруктов.

— Меня призывают дела, почтенный, но мы с тобой, несомненно, ещё не раз встретимся, — сказал Бхулак, поднимаясь.

— Буду с нетерпением ждать этого счастливого момента, — церемонно ответил Хуту-Налаини, провожая гостя. — Подарок ожидает тебя.

Танцовщица, уже скромно укутанная в покрывало, и правда терпеливо сидела в прихожей. Увидев её, Бхулак вновь испытал прилив волнения, правда, не такой сильный, как раньше.

— Идём, — бросил он, девушка молча поднялась и отправилась следом за ним.

Они вышли с территории храма и пошли по этому удивительному городу, который, собственно, сам был огромным храмом, построенным в форме священного колеса жизни, и включившим в себя множество храмов малых. Внутри его стен жили лишь царь, его сановники, жрецы и храмовые служители, а также управляющие страной чиновники и их слуги. Весь прочий люд — крестьяне, ремесленники, купцы — обитали в поселениях, выросших на городских окраинах, там, где землю не занимало гигантское кладбище, фактически, отдельный город мёртвых. Он уже был чуть ли ни вдвое больше города живых. Ибо каждый житель Маргуша мечтал быть похороненным близ священного города Марга и готов был платить за эту привилегию очень дорого — кто-то серебром и бронзой, кто-то скотом и зерном, а кто-то своим трудом на привольную жизнь столичных обитателей.

Всё так же молча Бхулак и семенящая следом за ним Айя прошли квартал жрецов и почти весь квартал стражей-воинов. Они отделялись друг от друга и от поселений глинобитными стенами.

— Великий змей видит вас!

Резкий вопль, сопровождаемый металлическим звоном, заставил Бхулака приостановиться.

— Великий змей глядит на тебя с неба! — завывал безумец, приплясывая и издавая неблагозвучное уханье. Он был небольшого роста, с курчавыми волосами и гораздо более тёмной кожей, чем у других местных жителей, которые, в свою очередь, были куда смуглее Бхулака или степняков.

Юродивый был весь увешан бряцающими бубенцами и амулетами, они были даже вплетены в жиденькую бородку. На лице безумца расплылась блаженная ухмылка — чувствовалось, что он пребывает в полном восторге от своей жизни. А на плече его сидела маленькая и довольно паршивая обезьянка, корчащая гротескные рожи, передразнивая хозяина. Таких прихрамовых дурачков, которых Заратахша называл даэвона, в городе были сотни. Паломники прикармливали их, а стража не гоняла: ведь через них могут говорить могущественные духи, а то и боги.

— Великий змей! Великий змей!

Змеи были почитаемыми в этих краях животными, хотя считалось, что они порождены хаосом и враждуют с порядком, олицетворённым двуглавым орлом, бывшим и символом царской власти, и вообще державы.

Бхулаку были неприятны эти завывания, они его почему-то даже тревожили. Бросив даэвоне медный слиток, он сделал знак танцовщице следовать дальше. Их провожали истошные вопли:

— Великий змей на небе! Смотри, небо становится ближе!

Обезьяна протяжно верещала в унисон хозяину.

Лишь пройдя ворота воинского квартала, они перестали их слышать. Здесь стояли разделённые узкими улочками многоквартирные одноэтажные дома из саманного кирпича, в которых, в основном, временно жили паломники. Каждое ложе в них стоило очень дорого, однако Бхулаку, как посланцу великой державы, полагалась отдельная большая комната.

Когда они зашли туда, он закрыл дверь, зажег кресалом масляную лампу на столе, сбросил с плеч лёгкую накидку, оставшись в одной длинной юбке-каунакес, которую он носил по здешней моде. Потом повернулся к неподвижно стоящей у входа девушке.

— Сними покрывало, — сказал он глухим от волнения голосом.

Она повиновалась. Под покрывалом у неё теперь были набедренная повязка и расшитый бисером лиф, а ожерелье и большую часть браслетов, в которых танцевала, она сняла.

В мутном свете лампы она была ещё больше похожа на девушку из Библа…

— Анат, — не сдержался Бхулак.

— Меня зовут Айя, господин, — ответила танцовщица, не поднимая глаз.

Но это же был голос Анат — он прекрасно помнил его!

— Почему ты обманываешь меня? — вырвалось у него.

— Я говорю правду. Меня зовут Айя. Зовут тут… При рождении на моей родине я звалась иначе.

— Как?

— Арэдви.

— Где ты родилась?

— Далеко отсюда, в степях на севере. Меня пленил враждебный клан и продал в Маргу, когда мне было ещё очень мало вёсен.

Бхулак не знал, верить этому или нет. Сходство было потрясающее, и дочерью его она тоже не была. Однако вдруг это и правда полный двойник Анат — в мире ведь происходят ещё не такие чудеса…

Но какая в конце концов разница? Он всё равно безумно хотел обладать этой женщиной!

Подойдя, он положил руки на её обнажённые плечи. Их гладкая округлость ласкала его ладони, а исходивший от её тела сладостный запах сводил с ума. Рефлекторно он сжал руки сильнее и ощутил её трепет.

Порывисто привлёк её к себе и припал своим лицом к её, ощутив губами рот, зубы и язык — вместе они были, как влажный трепещущий огонь. Его руки скользнули по гибкой спине и ниже, нетерпеливо рванули тонкую ткань набедренной повязки, освобождая вожделенную плоть, крепко обхватили её…

Девушка простонала. Бхулак слегка отстранился и вгляделся в её лицо. С закрытыми глазами, лёгшими под ними тенями и загадочной полуулыбкой оно напоминало священное изображение лица богини.

— Твои губы сладки, как плоды граната, — прошептал он на языке Ханаана, но она никак не показала, что поняла его слова. Вместо этого её руки ловко развязали его пояс, и каунакес упал на пол. Но на том она не остановилась — руки проникли под его набедренную повязку и сжали его уд, который он ощущал раскалённым, пульсирующим и твёрдым, как дерево.

Это уже было слишком. Он зарычал, подобно льву, и прижал её к себе так, словно хотел вдавить внутрь себя, воедино сплавить свою и её горячую и влажную кожу. Она, сбросив лиф, легко и естественно отдалась его порыву. Закинула руки ему за шею, крепко сцепив их там, подогнула колени и повисла на нём, буквально насадившись на его вздыбленный ствол.