Но больше всего его заинтересовали тягловые животные — это были настоящие лошади! Бхулак знал, что люди периодически пытались приручить этих диких тварей, и кому-то это даже удавалось. Кое-где их даже запрягали в повозки или сани — но в последний раз он видел такое очень давно, и, кажется, того народа уже не было в мире… Когда-то он и сам — не без успеха — попытался укротить жеребца. Видимо, в дальнейшем у него появились удачливые последователи.

И тут в его памяти ярко вспыхнуло видение, посетившее его в городе хапиру: воины с хопешами и копьями, кричащие, стреляющие из луков — с похожих на эту повозок, которые влекли в бой лошади. Видимо, это имело отношение к его миссии и над этим следовало подумать.

Пока же он огляделся и увидел своего сына — ученика жреца, спешившего куда-то с небольшой охапкой дров в руках.

— Достойный юноша, — окликнул его Бхулак, и тот остановился с явной охотой — было видно, что ему самому очень хотелось пообщаться с таинственным незнакомцем.

— Мы уже встречались, но я так до сих пор не знаю твоего имени, — продолжил Бхулак.

— Я Аиряша, — ответил парень, — младший атаурван. А твое имя я слышал, почтенный Шупан.

Он разглядывал Бхулака с нескрываемым любопытством.

— Прости, что прервал твои дела, — сказал тот, — но мне очень хочется узнать, что это там за чудесная повозка?

— Она называется колесница и принадлежит моему господину заотару Заратахше, — ответил Аиряша. — Их делают в Стране Городов, далеко на северо-востоке от нашего царства, где живут коровьи юноши. Царь Анга, владыка сильнейшего из тамошних городов, прислал несколько таких колесниц в подарок нашему царю Веретрагне, а тот отдал одну из них господину моему и учителю.

— Видно, господин твой заслужил немалую милость у вашего царя, — заметил Бхулак.

— О да, — закивал парень, — заотар Заратахша славен в нашем царстве. Но прости меня, почтенный Шупан, сейчас я должен принести ему дрова для ясны.

Аиряша поклонился и направился дальше, а Бхулак его не удерживал — для начала он получил достаточно сведений. Пока же стал с интересом наблюдать, как жрецы готовятся к священнодействию. Заратахша, скрестив ноги, сидел прямо на земле, на расчищенной квадратной площадке, которую он до того с протяжными молитвами опрыскивал водой из сосуда. Перед ним в большом плоском сосуде горел огонь, дрова для которого и нёс ученик. Священник распевал гимны, держа перед собой пучок из степных трав.

Рослый воин подтащил к молельной площадке вырывающегося и визжащего барана из небольшой отары, которая шла вместе с отрядом. Аиряша набросал на землю травы, на которую воин свалил барана и ловко его стреножил. Поднявшись и ласково бормоча что-то животному, Заратахша одной рукой прикрыл ему глаза. Баран замолк, успокоился и лежал неподвижно.

Жрец возгласил молитву.

— Мы молимся душам животных, которые кормят нас… — разобрал её начало Бхулак.

Одним взмахом широкого медного ножа, который он держал в другой руке, Заратахша перерезал барану горло. Подождав, пока тот перестанет дёргаться, он жестом велел воину унести жертву, а сам снова уселся перед огнём и под пение гимнов продолжал кормить его, подбрасывая дрова и душистые травы.

Вскоре вернулся воин с блюдом, на котором был, видимо, кусочек уже разделанного барана. Жрец скормил огню и его.

В конце ясны Аиряша подал священнику другую чашу, из которой тот плеснул в огонь немного жидкости со словами:

— Пусть Хаома священный свершает возлиянье!

Бхулаку этот ритуал, хоть именно такой он раньше никогда не видел, напомнил многие другие, похожие, которые совершались на огромном пространстве мира, где он наблюдал их, или принимал в них участие, или даже совершал сам.

После богослужения в лагере начали готовить ужин, и вскоре Бхулака позвали к большому костру. Он получил исходящую паром глиняную миску сваренной с душистыми травами баранины и большую пшеничную лепёшку. Всё это мгновенно исчезло в его давно опустевшем желудке — в последний раз он ел в хижине разбойников-каскейцев, за тысячи тысяч стадий от этого места.

Его охватила сытая истома, он прилёг, опираясь на локоть, с наслаждением вдыхая запахи дыма, степных цветов и сырой земли, слушая неторопливую беседу сотрапезников, потрескивание дров в костре и крики ночных птиц.

— Расскажи же нам свою историю, Шупан, — глубокий сильный голос Заратахша перекрыл все остальные звуки.

Бхулак знал, что этого не избежать. Несмотря на своё расслабленное состояние, он замечал бросаемые на него любопытные, а то и недоверчивые взгляды.

— Конечно, святой отец, — ответил он, вновь принимая вертикальное положение. — Я, как уже сказал тебе, лагашский купец, торгую с Эламом. Мы с собратьями везли туда сушёные финики, оливковое масло и ткани из Сиппара — в Эламе мы собирались продать всё это и закупить медную руду, а, если повезет, то и немного лазурита. В одном из селений по пути я познакомился с чужеземцем, который сказал мне, что может доставить меня в место, где лазурита очень много и он дёшев — если я брошу своих попутчиков и товары. Я сначала не поверил ему, но он показал мне прекрасные крупные синие камни, лучше которых я никогда не видел. Меня обуяла жадность, и я согласился, рассудив, что, если и правда привезу домой много таких камней, то многократно возмещу потерю своего масла и фиников, которые оставлю в караване. Потому, взяв с собой лишь оружие и средства, чтобы расплатиться за лазурит, я ночью пришёл в условленное место…

Как и рассчитывал Бхулак, простодушных степняков история захватила — разговоры стихли, все у костра заинтересованно слушали его.

— Но, когда я пришел, чужестранец, раньше казавшийся старцем долгих лет, вдруг обратился в прекрасного сияющего юношу. Он охватил меня руками, и больше я ничего не помню — до тех пор, пока не очутился здесь и не встретился с Аиряшей. А юноша тот пропал, и я так и не знаю, кем он был — возможно, одним из ануннаков, которых вы называете даэва. Не знаю я, и чего он хотел от меня, и зачем сюда принёс, и что мне делать дальше… Вот и вся моя история.

Вокруг костра раздались изумлённые возгласы, но Бхулак чувствовал, что по большей части его рассказ был принят — эти люди воспитаны были на подобных легендах, и для них такие случаи вовсе не невероятны, хоть и удивительны. Кроме того, в его рассказе фигурировал лазурит, одна из самых ценных вещей в этом мире, и желание заполучить его было вполне понятно всем.

— Какая удивительная история, — проговорил Заратахша, глядя на Бхулака сверкающими от бликов огня глазами. — Наверное, кто-то из даэвов обратил на тебя внимание и решил провести через некое испытание. Но берегись — их расположение опасно так же, как и гнев…

— Я буду помнить об этом, святой отец, — склонил голову Бхулак.

Он так и не понял, поверил ли жрец его рассказу, но чувствовал, что человек это весьма проницательный и с ним следует быть крайне осторожным.

— Мы едем в великий город Маргу, где и правда много лазурита, который доставляют туда с восточных гор, — продолжал священник. — Может быть, туда тебя и хотел отправить твой даэва… Поезжай с нами!

— Я сам хотел просить тебя об этом, славный Заратахша, — ответил Бхулак. — Средств заплатить за это путешествие у меня хватит…

Жрец сделал жест отрицания.

— Доброе дело — это дело ашавана, праведных, оно заключает награду само в себе. Мне не нужно твоё золото.

Бхулак поклонился в знак благодарности, про себя отметив, однако, что, похоже, жрец осведомлён о содержимом его мешка.

— Не поведаешь ли и ты мне о цели вашего пути, — попросил он Заратахшу.

— Я имею слово господина моего могучего Веретрагны к владыкам страны Маргуш, — отвечал тот. — Оно касается очень важных для нашего народа дел.

— Не смею просить тебя рассказать больше, — скоромно проговорил Бхулак.

— Почему же, — пожал плечами жрец. — Слухи о нашем положении разнеслись уже очень далеко, разве что до ваших краёв ещё не добрались. Если хочешь, я поведаю тебе о наших бедах.