А особенно против каких-либо отношений с дасами, кроме как с рабами, выступал главный браман Аркаина. Аргрика буквально кипел от одной этой мысли, и когда Бхулак как-то завёл с ним об этом беседу, окаменел лицом и вышел, не промолвив ни слова. Вероятно, другие брамы были настроены схожим образом.
И у дасов, как рассказывал Срп, имелись по этому поводу свои нестроения. Молодой хохлатый вождь, замеченный Бхулаком ещё в святилище — его звали Навек — и ещё несколько других выступали за то, чтобы присоединиться к иргам в нападении на Страну городов. Вероятно, среди них были посвященные Змееногой матери — Навек так уж точно.
«Я приведу охотников своего клана, и тех, кого смогу, но остальные… не знаю», — ответил поэтому Срп, и Бхулак, вынужденный довольствоваться этим, попрощался и прервал связь.
Он испытывал особые чувства к этому своему сыну — с тех пор, как уверился, что тот прямой потомок Кацве из народа лэвали. Его облик будил в нём сотни лет назад погребённые в памяти воспоминания и вызывал щемящую горько-сладкую тоску по минувшему. А ещё эмиссар только теперь начал со всей полнотой осознавать, что его, казалось бы, хаотические странствия от народа к народу, от племени к племени, от посёлка к посёлку, все его труды и сражения, и даже же его любовь с женщинами, были тщательно рассчитаны и выверены Поводырём. И всё это привело появлению того мира, в котором он теперь живёт. Так что в какой-то… нет — в очень большой степени Бхулак ответственен и за то, что на Страну городов сейчас надвигается страшная беда. И он чувствовал себя обязанным исправить это зло.
Он не сомневался, что ирги — потомки змеелюдов, которых колдун Айци увёл в Золотые горы, где они смешались с пришедшими туда же ореями и, наверное, ещё какими-то местными народами. Видимо, со временем они преодолели свою ненависть к лошадям, а от ореев научились медному делу и достигли в нём великих высот. А Змеи, поклонявшиеся той же самой богине под немного другим именем, так и остались самыми сильными у этого народа, превратившись в мрачную общину колдунов-убийц.
Вообще-то, и до Бхулака, и до Српа доходили слухи, что и сами вожди иргов — которые не состояли в обществе — не слишком-то довольны его усилением, даже ненавидели Змей и всё, что с ними связано. Что-то подобное говорила и Нойт, но её видения были смутными и не слишком понятными. Бхулак много думал, как бы попытаться это использовать — если это, конечно, правда. И, кажется, придумал… Но этот план следовало отложить на потом — сейчас следовало всеми силами отражать вторжение.
Прошедшей зимой отряды иргов быстро продвинулись по великой равнине на лыжах и санях, нападая на соседние племена. Не было сомнения, что они вот-вот обрушатся на ариев — только непонятно, с какой стороны. Сейчас бы ему пригодилась помощь Поводыря, который всегда ведал, как и где по земле передвигаются большие массы людей…
Бхулак подкинул берёзовое полено в начавший затухать очаг, перед которым сидел в одиночестве, выйдя из покоев ночью, чтобы поговорить с сыном. Вара спала — кроме часовых на стенах и… Тапати. Жена, как всегда, не спросившая его, куда он уходит, ожидала райжу. Иногда Бхулак чувствовал, что не понимает происходящее в её душе, иногда — что видит там всё, словно в ясном кристалле. Скорее всего, он ошибался в обоих случаях. Истинным же оставалось лишь его сожаление, что он не в силах стать ближе для этой женщины, чья жизнь казалась ему столь же трагически-мимолётной, как и у прочих, до неё бывших.
Но сейчас его мысли занимало нечто гораздо более постоянное — Поводырь. Ирги — люди, какими бы грозными они ни были, умрут в свой срок, а через несколько сотен лет о них никто и не вспомнит. А Поводырь останется столь же опасным, как и теперь. Если вообще не решит уничтожить всех людей — Бхулак не сомневался, что его бывшему хозяину это по силам. В любом случае ни он, ни даже Арэдви и предположить не могли, чем сейчас занят и что замышляет повреждённый механизм в небесной бездне.
Но возможно, у них появился шанс одолеть его. Во всяком случае, план — не просто безумно опасный, но и сулящий Бхулаку горе, даже если дело завершится благополучно. Принадлежал план Арэдви, и он сходу отверг его, когда та рассказала подробности. Но сейчас, размышляя в тишине и одиночестве, понимал, что другого выхода нет: следовало или покориться — то есть почти наверняка погибнуть и при этом погубить ещё множество зависящих от него людей, или бороться. Но тогда этот план оставался единственным приемлемым вариантом.
— Райжа, прибыл гонец с севера.
Бхулак так задумался, что пропустил появление подошедшего со спины Шамьи — несмотря на свои массивные стати, молодой колесничий передвигался бесшумно, как кошка.
— Ирги напали на поселение Бахул в предгорьях большого хребта. Ночью, неожиданно. Убили почти всех. Сейчас идут на юг. Их очень много. С воинами конные повозки.
Значит, с севера… Бхулак ожидал удара, скорее, с востока или юга. Но это почти не имело значения.
— Пришло время, Шамья, — произнёс он, поднимаясь.
Колесничий серьёзно кивнул и сжал могучий кулак на заткнутой за пояс шестиконечной каменной булаве. Но тут же лицо его разгладилось и сделалось безмятежным, словно у нерождённого младенца — когда Бхулак пропел ему тайную песню.
— Слушай меня очень внимательно, Шамья из рода Шакья… — начал он.
Пришло время этому его сыну сделать свой главный выбор. И Бхулак знал, что он выберет.
Страна городов, Аркаинская долина. 1993 год до н. э.
Ирги шли в бой, словно волки, которым противостоят не сильные мужи с оружием, но беззащитные овцы. Бхулак уже видел эту их манеру в лесном краю: вереницы воинов, прикрытые щитами передних, выставленные хищные жала копий, лучники, стреляющие из-за спин товарищей, а здесь ещё и пращники на флангах… Людская масса надвигалась медленно, но неуклонно, под синхронные ритмичные выкрики наступающих.
Только здесь их было больше, много больше, чем на скованной льдами Рангхе. В этом мире разве что цари Та-Кемет имели возможность собрать столько мужей для одной войны. Видимо, ирги, а вернее, властвующие у них Змеи, согнали для вторжения всех, кого возможно — где посулами, а где страхом. Во всяком случае на одного ария приходилось шесть — семь противников. И не только иргов — среди них мелькали самые разные люди: от рослых, очень похожих на ариев, горцев с хорошим бронзовым оружием, до низкорослых скуластых лесовиков с далёкого северо-востока — украшенных перьями, с боевой раскраской на лицах, пускающих отравленные стрелы с зазубренными костяными наконечниками.
А вот ряд коровьих юношей, защищавших густо поросший камышом берег узкой речки, казался слишком редким. С вершины одной из окрестных гор, где он стоял во главе двух десятков колесниц, Бхулак с тревогой смотрел на воинов Страны городов. Они были храбры и умелы во владении оружием, но всё же не битва была главным их делом. Ведь они в основном из вайшей — пастухи, медники, плотники и каменотёсы… Они вполне могли отбить нападение банды степных разбойников, но выдержать в открытом бою удар непобедимых иргских дружин вряд ли.
Как и предрекал Анга, когда вести о вторжении достигли всех вар, к Аркаину явились многие воины. Не менее десяти кланов прислали своих колесничих с отрядами — увы, немногочисленными. Летом коровьи юноши разбредались со стадами по всей степи, и собрать их было трудно.
Но всё же теперь даже самые независимые арии поняли, что пришла страшная беда. Бежавшие из Бахула разносили по стране жуткие рассказы про безжалостных людей в змеиных масках, убивавших всех подряд, не щадя ни стариков, ни младенцев, о страшных пытках пленников, скальпированиях, зверских насилиях над женщинами и детьми, человеческих жертвоприношениях и поедании людской плоти. Потому к Аркаину пришли люди из других вар, и не только мужи — вместе с ними в ряду стояли многие их женщины, не пожелавшие оставить своих мужчин перед лицом смертельной опасности.
Впрочем, после уничтожения этой окраинной крепости и ещё двух — трёх небольших поселений ирги не стали атаковать другие вары, обходя укрепления и идя прямо к Акраину — словно считали его сердцем всей Страны городов, стремясь скорее вырвать его. И несомненно, что после падения этой крепости должна была настать очередь Аюдхи.
