Раздался резкий свист, и невесть откуда вылетевшая стрела пронзила одного из хищников насквозь. Тут же другая впилась в морду самого крупного седого волчары — вожака, который отскочил в сторону, воя от боли. А дальше стрелы полетели с радующей Бхулака частотой. Он ещё успел рубануть топором одного слишком близко подобравшегося к нему хищника, но вся стая, очевидно, осознав бесполезность драки, вслед за раненым вожаком исчезла среди огромных сугробов. На снегу, теперь ещё обильнее «татуированном» кровью, остались лишь три-четыре мёртвых или издыхающих волка.

Бхулак огляделся в поисках нежданных спасителей и увидел вставшие в трёх десятках шагов от его убежища сани, запряжённые лошадью — такого он до сей поры не видел. Да и лошадь казалась необычной — белой, словно тоже слепленной из снега, кое-где покрытым черными пятнышками. Ещё у неё имелась жёсткая стоячая грива. Эта небольшая коренастая и лохматая лошадка выглядела, тем не менее, очень сильной, да такой явно и была — поскольку доставила сюда массивные деревянные сани с двумя мужами на них.

Люди эти тоже были коренасты, скуласты, широколицы, со слегка раскосыми глазами, но белокожи. Одеты в расшитые узорами длинные полотняные рубахи, кожаные штаны, сапоги и распашонки из меха, на груди — ожерелья из медвежьих и волчьих клыков. У обоих луки, качество которых Бхулак уже оценил, а ещё он заметил на санях несколько копий с кремнёвыми наконечниками. И луки они из рук не выпускали, настороженно глядя на спасённого ими человека.

Дело обычное — чужакам не доверяет никто. Бхулак воткнул в сугроб топор, убрал за пояс кинжал и показал раскрытые ладони.

— Спасибо за то, что спасли меня, воины, — произнёс он на упрощённом языке, который понимали почти все народы степи. — Сегодня я не умер, благодаря вам.

Убедившись в миролюбии пришельца, незнакомцы тоже опустили оружие.

— Кто ты? — спросил один из них, постарше и покрупнее своего спутника.

— Меня зовут Пастух, — перевёл он своё имя на общий язык.

— Куда ты идёшь, Пастух? — продолжал допрос старший.

Имел право — они стояли на их земле.

— По гласу бога моего иду я в далёкие страны.

Незнакомцы восприняли это без удивления — что же, весьма уважительная причина для дальнего путешествия…

— Меня зовут Енё, — представился наконец старший. — А это Карв, мой племянник. — кивнул он на молчаливого юношу. — Мы лэвали.

— Я слышал про вас, хозяева коней, — сказал Бхулак. — И шёл, чтобы переночевать в вашем селении. Примут ли меня там?

Вместо ответа Енё указал ему на сани, куда Бхулак и забрался. Лэвали побросали туда же и туши убитых волков, уселись сами и тронули лошадь.

— Мы ищем пропавший в буране табун, — сказал Енё. — Как найдём, поедем в посёлок.

Но долго им плутать по сугробам не пришлось: через несколько минут они наткнулись на небольшой табун, который пастухи, переждавшие непогоду вместе с конями в балке, гнали домой.

После переправы через небольшую замёрзшую речку с обрывистыми берегами, перед ними возникла поросшая хвойным лесом горная гряда, у подножья которой и стоял посёлок, каких Бхулак ещё не видел. И дело было не только в том, что он казался очень большим — крышами домов была усеяна почти вся долина. Эти большие круглые полуземлянки напоминали перевёрнутые корзины, а ещё — множество стоящих рядом огромных муравейников. И позже Бхулак понял, что сходство это ещё разительнее, поскольку все дома — многие десятки — соединялись подземными переходами. На самом деле большая часть деревни находилась под землёй, а наружу торчали лишь конусообразные купола жилищ, сложенные из добытых в горах сосновых брёвен, искусно уложенных, обмазанных слоем глины и покрытых сухой травой.

Суетившиеся вокруг домов люди издали тоже напоминали деловитых муравьёв, снующих по протоптанных между домами в снегу дорожкам. Имелись и лошади — много. В основном они таскали за собой всякие тяжести, вроде брёвен для ремонта пострадавших от вчерашней непогоды крыш. Но на самом деле коней тут было гораздо больше: когда они подъезжали к селению, Бхулак разглядел огромный загон для них, устроенный на куске степи, ограниченном лесом и оврагами. Такие загоны имели и ореи, но Бхулак никогда не видел у них настолько большого — здесь содержались тысячи животных. Ещё несколько загонов поменьше примыкали к домам.

Люди радостно приветствовали возвращённый табун и с любопытством поглядывали на Бхулака. Взглядов враждебных он не заметил, что, в общем, не очень его удивило: лэвали славились как умелые воины, селения их были многолюдны, и мало кто из врагов рисковал нападать на них. Так что, судя по всему, здешние люди привыкли к мирной жизни.

Сани остановились у одного из домов, украшенного конскими черепами.

— Здесь живёт мой род, — сказал Енё Бхулаку. — Зайди, и этот дом станет твоим на столько, сколько ты захочешь в нём оставаться.

Склонив голову в знак благодарности, эмиссар сквозь распахнутые деревянные двери зашёл в узкую и низкую прихожую с несколькими земляными ступенями, хозяева последовали за гостем. Они оказались в полутёмном обширном помещении, явно нежилом: в нём сильно пахло лошадьми, да они тут и были — несколько маленьких ещё жеребят в загоне.

Пройдя дальше по подземному коридору, теперь уже оказались в настоящем людском жилище, наполненном обычными запахами, среди которых преобладал чад открытых глиняных очагов — дым от них выходил в отверстие в куполе, к которому вела деревянная лестница. Здесь жили, наверное, несколько десятков человек, чьи пожитки лежали в устроенных в глиняных стенах нишах. Всё это очень напомнило Бхулаку родную Аратту.

Его усадили у очага, дали варёное мясо и шарики сухого творога из кобыльего молока, им же всё это следовало и запивать. После трапезы Енё указал ему на двухярусные нары у стены, приглашая отдохнуть. Бхулак по лестнице взобрался на верхнюю, где было тепло, а смрад ощущался не так сильно. Смертельно уставший, он мгновенно погрузился в глухой сон.

Видимо, он проспал весь день и всю ночь, ибо, открыв глаза, увидел, как сквозь дымовое отверстие пробивались лучи рассвета. Дом просыпался для нового дня. Бхулак спрыгнул с нар, обулся и вышел наружу. Проходя по помещению с загоном для жеребят, он увидел, что юная девушка доит заведённую в загон лошадь. Та стояла тихо, терпеливо позволяя сцеживать молоко в сосуд с островерхим дном, которое девица зажимала между своих коленей. Дева с любопытством стрельнула на гостя глазами и вновь потупила взгляд, а тот отметил, что лицо её приятно на вид…

Утреннее солнце после полумрака жилища ослепило его. Снег сиял и искрился, словно пылал холодным пламенем, а люди существовали в нём наподобие бессмертных духов. Впрочем, волшебное это чувство длилось недолго — вскоре Бхулак вновь начал видеть всё более приземлённо: заснеженную равнину под утренними лучами, тёмные массы домов, занимающихся своими делами людей и лошадей.

Его заинтересовала ведущая куда-то коней группа мальчишек с лыжами за плечами, и он отправился за ними по одной из протоптанных в снегу дорожек. Так они вышли на окраину посёлка. Бхулак с большим интересом следил, как парни споро и привычно надевали на лошадиные морды приспособления для езды, причём сами животные относились к этому вполне спокойно. Бхулак вспомнил своего дикого Гхвера — вот тот бы нипочём не потерпел такого с собой обхождения, ибо носил своего хозяина по доброй воле. Похоже, лэвали и впрямь укротили этих диких зверей, и сделали это уже очень давно.

Взнуздав коней, парни встали на лыжи и, уцепивший за длинные вожжи, начали понукать ими лошадей, которые бодро пошли по снегу, волоча за собой парней. Животные всё убыстряли ход, а мальчишки, перекликаясь звонкими голосами, ловко лавировали среди сугробов. Вскоре они исчезли за горизонтом.

Похоже, это была просто игра или соревнование, но такого Бхулак не видел нигде. Он задумчиво стоял, пытаясь представить, как ещё человек может использовать этих вольных зверей, коль скоро те согласились ему покориться.