Мои губы сжимаются в жесткую линию, и я киваю, не зная, какой реакции он от меня ожидает.

— Она моя гребаная сестра. Моя младшая сестренка, — говорит он. — Если бы что-то случилось, или если бы я потерял ее… Блядь. Ты не представляешь, какие жестокие вещи я наговорил ей, когда она пришла ко мне, умоляя выслушать ее. Я практически назвал ее отчаявшейся шлюхой, которая не смогла удержать ноги вместе, а затем выгнал ее, и когда она не выдержала и разрыдалась на полу в моей гостиной, я проигнорировал ее, как будто она ничего не значила.

— Она знает, что это не то, что ты думаешь, — говорю я ему. — Она просто ждет, когда ты придешь и все обсудишь.

— Ты, блядь, не понимаешь, — говорит он. — Она вошла в комнату, и на нее напали, и, хотя она была чертовски напугана, в тот момент она знала, что не может положиться на меня. Что я бы, блядь, не помог ей, и она была бы права. Если бы она позвонила мне, нуждаясь в помощи, я бы перевел звонок на голосовую почту. Черт, он бы даже не прошел, потому что я, блядь, заблокировал ее. Достаточно того, что меня не было в городе, когда другой мудак преследовал ее, а теперь еще это? Я продолжаю ее подводить.

— Тогда вытащи голову из своей гребаной задницы и загладь свою вину перед ней, — огрызаюсь я. — Ты хоть представляешь, как ей больно из-за того дерьма, которое ты на нее вываливаешь? Это убивает ее, а ты слишком зациклен на своих чувствах, чтобы понять, что ты делаешь с ней.

— Прекрати говорить о моей сестре так, будто ты, блядь, ее знаешь. Это не так.

— Знаю.

— О, точно. Потому что ты думаешь, что внезапно влюбился в нее? Она позволила тебе трахнуть ее несколько раз, и теперь ты признаешься в своей безграничной любви?

Я хватаю его за шиворот и притягиваю к себе.

— Может, ты и мой лучший друг, но еще раз так о ней заговоришь, и я без колебаний тебя ударю, — говорю я ему, прежде чем отпускаю его футболку и отталкиваю его. — Это не то, что пройдет само собой. Я хочу быть с ней. Я хочу начать с ней жизнь и, черт возьми, может быть, даже однажды, если она согласится, сделать ее своей женой. Это не просто дурацкая фаза, Остин. Когда ты это поймешь? Неужели ты думаешь, что я поставил бы на кон двадцать пять лет дружбы, если бы это ничего не значило?

Остин сжимает челюсти.

— Как ты думаешь, какую жизнь ты ей дашь? — спрашивает он, не впечатленный. — Ты ей не подходишь. Ты владеешь ночными клубами и хочешь расширяться по всей стране. Что это должно означать для Аспен? Она что, должна всю жизнь таскаться за тобой по всему миру, и смотреть, как ты воплощаешь свои мечты, а она в это время будет бездельничать? Нет, блядь.

— Честно говоря, я не знаю, но что я знаю точно, так это то, что она заслуживает права решать это сама, а не позволять тебе решать за нее. Ты ясно показал, что на самом деле тебе насрать на то, чего она хочет. Последние три недели более чем доказали это.

— Ну и что? Я должен просто смириться с тем, что вы теперь вместе?

— Ага, — усмехаюсь я. — Это именно то, что ты должен сделать. Потому что, хотя я и могу смириться с тем, что ты отстраняешься и обращаешься со мной как с дерьмом, она нет. Ты гребаное солнце на ее небосклоне, и эти последние несколько недель ты заставил ее жить в абсолютной темноте. Ты нужен ей сейчас больше, чем когда-либо, так что смирись с этим. Проглоти свою гордость и будь рядом с ней.

Сказав то, что мне нужно было сказать, я собираюсь уйти, когда он окликает меня сзади.

— А ты?

Я останавливаюсь и оборачиваюсь, слишком чертовски уставший для этого.

— Честно говоря, мне уже плевать. Ты можешь презирать меня за то, что я за твоей спиной был с ней, и еще два часа назад я был готов на все, чтобы заслужить твое прощение, но теперь я задаюсь вопросом, было ли это ради нее или ради тебя, — говорю я ему. — Я предал твое доверие самым ужасным образом, и последние два месяца я снова и снова причинял ей боль из-за чувства вины, которое я испытывал за свой поступок. Но ты должен был быть ее самым большим защитником. Ты должен желать для нее всего мира и помогать ей достичь всего, о чем она когда-либо мечтала, а то, как ты обращался с ней последние несколько недель… Я не знаю, чувак. Ты не тот, кем я тебя считал. Так что да, мне жаль, что я предал твое доверие и действовал за твоей спиной, но мне не жаль, что я влюбился в твою сестру и нашел что-то настолько чертовски реальное, что мне больно просто находиться вдали от нее. Если ты сможешь смириться с этим и научиться быть в ее жизни, не причиняя ей боли, тогда отлично. Если нет, то с меня хватит. Я буду с ней с твоего одобрения или без него, и я чертовски надеюсь, что ты сможешь встать на правильную сторону, потому что от этого никуда не деться. Я люблю тебя как брата, Остин, и для нас обоих будет очень важно, если нам не придется скрывать это от тебя.

— Значит, это все, да? Ты просто выбрасываешь на ветер двадцать пять лет дружбы?

— Нет, чувак. Это делаешь ты, — говорю я ему. — Ты предпочитаешь верить, что я недостаточно хорош для нее, что я слишком чертовски сломлен, чтобы предложить ей что-то реальное, даже не пытаясь копнуть немного глубже и увидеть, что находится прямо у тебя перед глазами, и из-за этого ты наказываешь всех нас.

— Ты действительно так сильно в нее влюблен?

Я киваю.

— Да, чувак. Так и есть.

Он тяжело вздыхает и кивает. Не потому, что он согласен, а потому, что он пытается услышать, что я говорю, и с этими словами я, наконец, поворачиваюсь и ухожу, чертовски надеясь, что он сможет принять правильное решение и вернуться к Аспен как хороший брат, которого она всегда боготворила.

36

АСПЕН

Когда мы с Айзеком выходим из полицейского участка, уже перевалило за полдень, и я не собираюсь лгать, сегодняшний день был для меня не самым лучшим. Как только я проснулась, Айзек притащил меня в полицейский участок отвечать на вопросы, где меня заставили заново переживать все это, и как раз когда я думала, что хуже уже быть не может, детективы заставили меня просмотреть записи с камер наблюдения в темной комнате, и это повергло меня в слепую панику. Я целый час пытался успокоиться, и как только мне это удалось, они обрушили на меня все свои вопросы.

Хотя я не жалею об этом — о вопросах, а не о том, что ткнула ручкой. Мне потребуется некоторое время, чтобы смириться с этим, и что-то подсказывает мне, что я проведу долгие часы с психотерапевтом, пытаясь справиться с этим, но я рада, что все закончилось. Полиция спросила меня обо всем, что им нужно знать, и, судя по предоставленным им видеозаписям, это было легко расценено как самооборона. Им все еще нужно провести вскрытие и поставить галочки во всех своих графах, но они сказали мне, что я свободна. Но это не помешало им сказать мне “не покидайте город”.

Что касается Айзека, то, учитывая обстоятельства, его участие в случившемся было признано незначительным, но он не выглядел обеспокоенным. Если бы они захотели предъявить ему обвинения в нанесении побоев, он был готов их принять.

Айзек подъезжает к моему дому, и я сжимаю губы в тонкую линию, глядя в его темные глаза.

— Ты действительно уверен, что это хорошая идея? — спрашиваю я. — Я понимаю, что ты не сдерживаешься и хочешь, чтобы это произошло, но ты ведь понимаешь, что, похитив меня и забрав к себе домой, ты, по сути, вынуждаешь меня переехать к тебе?

Он непонимающе смотрит на меня.

— Мы ссоримся с тобой, Айзек. Постоянно, — указываю я, на случай, если он еще не понял этого. — Если я перееду к тебе, пока все еще так ново… это будет катастрофа. Не говоря уже о том, что ты никогда не жил в одном помещении с женщиной… ну, вообще никогда. И твоя мама не в счет.

— Аспен…

— Ты знаешь, какие мы гадкие? — спрашиваю я. — Наши волосы выпадают в душе и засоряют слив, а когда они запутываются в моих пальцах, я делаю ими маленькие завихрения на душевой сетке.