— Прости, — хнычу я, уверенная, что он не слышит меня из-за громкой музыки в клубе, но я знаю, что он это чувствует. Он всегда это чувствует.

Айзек не отвечает, но, когда я чувствую легкое прикосновение к своей талии и мягкое дыхание у плеча, я прижимаюсь к нему. Его рука крепче обхватывает меня, прижимая к себе, но, когда мне в нос попадает его одеколон, мое тело напрягается.

Это не Айзек.

— Мой милый ангел. Такой чистый и невинный. Я знал, что ты будешь ждать меня.

Мои глаза расширяются от ужаса, и я разворачиваюсь, вырываясь из хватки мужчины.

— О, нет, нет, нет, — выпаливаю я, обнаруживая позади себя Райатта Маркина. — Мне очень жаль. Я ждала Айзека.

— Ты оставила дверь открытой, — мурлычет он, подходя ко мне и отслеживая каждое мое движение, когда я отступаю. — Ты, конечно, уже знаешь правила поведения в приватных комнатах.

Я качаю головой, и меня охватывает замешательство. Я имею в виду, да. Я знаю правила. Если я оставлю дверь открытой, любой может войти, но я сказала “нет”. Разве он не должен был сразу же отступить, как это сделали Цезарь и его друг? Я что-то не так поняла? Я — честная добыча? Мне кажется, это неправильно. Мне это не нравится.

— Нет, я… прости. Я не подумала, — говорю я ему, пытаясь обойти его, чтобы подойти к двери. В конце концов, он тот самый мужчина, о котором меня предупреждал Айзек… — Позволь мне уйти с твоего пути, чтобы ты мог продолжить свой вечер.

— Да ладно тебе. Не будь такой, — говорит он, его взгляд скользит по моему телу с болезненным голодом, и он делает шаг в сторону, чтобы преградить мне путь к отступлению. — Тебе не кажется, что Бэнкс уже получил от тебя свою изрядную долю? Я не собираюсь лгать, он держал тебя взаперти в этой комнате, держал тебя подальше от всех остальных, и это навело меня на мысль, что в тебе должно быть что-то действительно особенное, что-то, чем он не хочет делиться. И я понимаю, на тебя, конечно, приятно смотреть, но без этого платья ты была бы еще красивее.

Он тянется ко мне, и мои глаза расширяются.

— Нет. Не прикасайся ко мне, — рычу я, все мое тело напрягается, а сердце начинает бешено колотиться в груди. — Мне это неинтересно. А теперь убирайся с моего пути. Я ухожу.

— Видишь ли, в том-то и дело, детка. Ты никуда не уйдешь, — говорит он, понижая тон. — Теперь, когда я вошел сюда, Бэнкс аннулирует мое членство, и я не собираюсь рисковать тем, что меня вышвырнут, не откусив сначала кусочек его маленького рая.

— Тебя ждет еще кое-что, если ты думаешь, что можешь поднять на меня руку.

Райатт смеется.

— Это мы еще посмотрим, — говорит он и мгновением позже бросается ко мне, а громкая музыка заглушает мои крики.

34

АЙЗЕК

Какого хрена я делаю?

Аспен в моем клубе, собирается позволить Цезарю Эросу и Дастину Джейкобсу трахнуть ее, а я просто ушел. Где мой гребаный хребет? Она не хочет этого. Я видел это в ее глазах, она умоляла меня положить этому конец, просила прийти и забрать то, что всегда принадлежало мне, но вместо этого я ушел, как и должен был сделать в тот самый момент, когда понял, что она — и есть та самая невинная женщина, забредшая в мою темную комнату.

Не поймите меня неправильно. Я чертовски взбешен, видя, как эти мудаки лапают ее, во мне всколыхнулось нечто такое, чего я никогда раньше не чувствовал. И все же я здесь, сижу в своем офисе вместо того, чтобы вырубить этих ублюдков и заключить ее в объятия.

Только я не думаю, что я ревную.

Эта ярость во мне проистекает откуда-то еще. Когда речь заходит об Аспен, то, что она вытворяет там, не связано с эмоциональной связью, которую она разделяет со мной. Дело даже не в сексе. Это попытка заставить меня страдать так же, как я заставляю страдать ее. Она хочет заставить меня сломаться, заставить меня понять эти чувства, которые бушуют во мне с той самой секунды, как я прикоснулся к ней. Но, черт возьми, разве она не знает, что я уже понимаю, что это такое? Я знаю, что никогда не говорил этого вслух, но я понял это, как только поцеловал ее.

Теперь это невозможно отрицать, я влюблен в нее, и прямо сейчас в женщину, которую я люблю, вот-вот войдут два мужчины с восьмидюймовыми членами.

Просто охуенно.

Я должен был уйти. Я на грани срыва.

Когда она захотела встретиться с тем мудаком из “Tinder” и чуваком, с которым познакомилась в кампусе… Вот это была ревность в самой грубой форме. Она хотела встретиться с ними, чтобы установить какую-то связь, и, хотя я никогда не стану утверждать, что владею ее телом, я без колебаний заявляю, что все внутри нее принадлежит мне. Так было всегда, и мысль о том, что она может отдать это кому-то другому, гложет меня.

Я хочу ее. Но сегодня вечером то, что она делает с Цезарем и Дастином — это ее решение, и после того, как я ушел и сказал ей, чтобы она нашла себе другого мужчину, который сможет любить, у меня нет ни малейшего права останавливать ее. Все, что она здесь сделает, будет зависеть от нее, и с любыми последствиями, которые могут последовать за этим, придется разбираться ей.

Блядь. Из-за этого я чувствую себя мудаком, потому что нет ни единого шанса, что она не пожалеет об этом. Следующие несколько недель она проведет, утопая в текиле и ненавидя себя за то, что пошла на это. Черт, потом она будет ненавидеть и меня за то, что я позволил этому случиться, но как мне вмешаться? Я поклялась, что все кончено, поклялась, что уйду, пока не получу благословение Остина, но мы все знаем, что этого никогда не случится.

Но, черт, если Остин узнает, что я позволил этому случиться в моем клубе, а я не остановил это… блядь. Все шансы на восстановление нашей дружбы пропали. Он никогда больше не будет мне доверять, да и не должен.

Там моя девочка.

Я отпустил ее, и ничто в жизни не причиняло мне большей боли.

Я провел последние три недели, пытаясь наладить отношения с Остином, пытаясь объясниться и бороться за все, что у меня было с Аспен. Я ночевал в его ресторане, пока полиция насильно не выдворила меня. Я вломился в его дом. Вставал перед его чертовой машиной, но он отказывается меня слышать. Отказывается дать мне шанс, но, если бы он знал, что я чувствую, знал, как сильно я люблю ее, может быть, он выслушал бы меня. Возможно, он даже подумал бы о том, чтобы забыть обо всем этом дерьме и увидеть, что, возможно, я мог бы ей подойти.

Кого я, блядь, обманываю?

В чем смысл? После того, как я сломал ее, пути назад нет. Я не могу исправить это сейчас. Я всегда знал, что никогда не буду достаточно хорош для нее, и каждым своим шагом я только доказывал это еще больше. Возможно, ей действительно лучше с кем-то другим.

Гребаный ад.

Я хватаюсь рукой за край стола и пытаюсь успокоиться, но секунды превращаются в минуты, и я срываюсь с места. Мне, блядь, нужно выпить.

Выбежав обратно на главный этаж VIP-зала, я сразу же обшариваю клуб взглядом, ища ее во всех щелях и углах, и когда не нахожу никаких ее следов, мой желудок сжимается. Куда, черт возьми, они ее забрали?

Обнаружив, что Бекс все еще сидит за стойкой, и ее взгляд прикован к напитку в руке, а не к гребаной оргии, происходящей в десяти футах от нее, я направляюсь к ней, чувствуя, как в моем животе нарастает странное беспокойство.

— Привет, — говорю я, подходя к ней, уверенный, что она вот-вот скажет мне, чтобы я шел на хуй. Именно тогда я замечаю Цезаря и Дастина в другом конце клуба, развлекающихся с какой-то блондинкой.

Бекс поднимает на меня взгляд, ее брови в замешательстве выгибаются, и тогда я замираю и снова осматриваю помещение.

— Где Аспен? Я думал, она трахается с этими двумя мудаками.

— Что ты имеешь в виду? — спрашивает Бекс. — Она не смогла этого вынести. Она заставила их прекратить, а потом я смотрела, как она уходит. Я думала, она с тобой. Ее нет уже некоторое время.

Страх сжимает мою грудь.