Я стону, мое хорошее настроение внезапно улетучивается.

Я никогда не смогу быть рядом с ним, никогда не смогу почувствовать его прикосновения к своему телу, его губы на своих. Ночь, которую я разделила с этим идеальным незнакомцем, — это ночь, которую я никогда не проведу с Айзеком, независимо от того, сколько раз я притворялась, что это было его лицо на теле незнакомца.

Осознав, что ночь, которую я только что провела в той темной комнате — ночь, которую я никогда больше не переживу, я тяжело вздыхаю. Черт, единственная возможность испытать нечто столь сильное — это вернуться, но кого же мне спросить там? Несмотря на его приглашение вернуться, я ничего о нем не знаю.

Тяжесть давит мне на грудь, и я натягиваю одеяло на голову, более чем готовая погрузиться в пучину причиняемых самой себе страданий, когда мой телефон с визгом оживает на прикроватном столике. Я стону, тяжело вздыхая, откидываю одеяло и хватаюсь за телефон, пока не пропустила звонок.

Наверное, это Бекс проверяет, не жалею ли я о том, что произошло прошлой ночью, и я не жалею. Единственное, о чем я правда жалею, — это то, что мне не удастся сделать это снова и что воспоминания о мужчине, которому я с радостью отдала свою девственность, — всего лишь безликая фигура, запертая в моем воображении. Если бы я увидела его на улице, то никогда бы не узнала, что это он.

Беру в руки телефон и хмурю брови, обнаруживая имя моего брата, высвечивающиеся на экране. Это странно. Он никогда не звонит мне так рано.

— Чего тебе? — я бормочу сквозь зевоту, когда забираюсь обратно под одеяло и плюхаюсь на подушку.

— Ты уже в пути? Ты опаздываешь.

Я принимаю сидячее положение, и, наверное, выгляжу как один из одержимых персонажей из фильмов ужасов.

— А? О чем ты говоришь? — спрашиваю я, отводя телефон, чтобы посмотреть на время на экране. — У меня целая вечность. Сейчас всего лишь… О, ЧЕРТ!

Вскочив с кровати, я в безумной спешке проношусь по квартире и бегу в ванную, пытаясь на ходу снять с себя одежду. Мама меня убьет!

Остин смеется, всегда находя максимальную радость в моих страданиях, особенно когда эти страдания означают, что мои родители будут слишком заняты, ругая меня, чтобы донимать его вопросами о его личной жизни… или ее отсутствии.

— Маме исполняется пятьдесят только один раз, — напоминает мне Остин, когда я включаю громкую связь и врываюсь в дверь ванной, разбрасывая одежду по комнате. — И единственное, о чем она попросила, это чтобы мы все хоть раз пришли вовремя.

Черт. Черт. Черт.

Я наклоняюсь в душ и включаю краны, прежде чем замечаю красный и белый браслеты на запястье, и, пока вода греется, начинаю рыться в косметичке в поисках маленьких маникюрных ножниц, отчаянно желая их срезать. Странно ли будет, если я сохраню их? Может быть, спрячу в тайнике на память о ночи с диким пещерным мужчиной, который трахал меня всю ночь и заставил кончить три раза? Да… возможно, это будет странно.

— Во-первых, маме исполняется шестьдесят. А не пятьдесят. И я не настолько опаздываю. Просто скажи ей, что я прямо за углом, и тогда она обрадуется и отвлечется, спрашивая, как дела в ресторане. Я проскользну через заднюю дверь. Она даже не заметит.

Я слышу, как Остин скривился в трубке.

— Если бы все было так просто. Я приеду только через час.

— ЧТО? — кричу я, наконец срезая браслеты и бросая их в косметичку. — Ах, черт. Нам обоим пиздец. Все снова будет как в прошлое Рождество.

Остин стонет.

— Черт.

— Подожди, — говорю я, заходя в душ и оставляя дверь открытой, чтобы продолжить разговор. — Как ты узнал, что я опаздываю, если тебя еще там нет?

— Потому что ты Аспен. Ты всегда опаздываешь.

— Нет!

Остин усмехается.

— Просто поторопись, дуреха. Увидимся позже.

Он не утруждает себя прощанием, просто заканчивает разговор, а я тянусь к двери душа и закрываю ее. Я делаю все, что в моих силах, чтобы быстро принять душ, моя все самое важное и пытаясь вспомнить, смыла ли я косметику, когда вернулась домой рано утром.

Я намыливаю мочалку и принимаюсь за работу, спускаюсь по ногам и снова поднимаюсь, проходя по моей сердцевине и втягивая воздух, чувствуя, что она все еще немного болит после бурной ночи, но, черт возьми, это приятное ощущение. Но я отбросила его на задворки сознания, решив не увлекаться.

Уже десять утра. Не знаю, как мне удалось проспать свой будильник. На самом деле, я точно знаю — как, но важно то, что мамин праздничный обед в двенадцать. Если бы это был любой другой обед, для мамы это означало бы, что мы все должны появиться там не позднее десяти тридцати. А учитывая, что это ее шестидесятый день рождения, приходить на обед в полдень позже десяти уже считается опозданием.

К счастью, я вымыла голову и побрила все нужные места перед тем, как Бекс вытащила меня прошлой ночью, так что мне не потребуется много времени, чтобы привести себя в порядок. Выйдя из душа, я быстро вытираюсь полотенцем, прежде чем надеть милое летнее платье — по-детски зеленое в крапинку с открытой спиной, которое, я знаю, всегда нравилось маме. Затем, поскольку я знаю, что есть большая вероятность того, что Айзек появится, я опускаю рукава на плечи, показывая достаточно кожи, чтобы напомнить ему, что я уже не ребенок… не то чтобы мои уловки срабатывали раньше, но всегда есть надежда.

Я собираю волосы в длинный хвост и добавляю все свои любимые украшения, а затем приступаю к макияжу. Я придаю себе золотистое не совсем естественное сияние и наношу на ресницы столько туши, чтобы глаза засверкали. Наконец, я беру свою дорожную сумку и запихиваю в нее все, что мне нужно.

Я живу недалеко от кампуса, но до дома моих родителей еще двадцать пять минут езды. Учитывая, что сейчас только четверть одиннадцатого, я все равно опережу Остина, а это главное. Сегодня я буду самым любимым ребенком.

Выбегая из своей маленькой квартирки, я быстро запираю дверь, прежде чем спуститься в гараж и отправляюсь в путь. Я включаю музыку, чтобы успокоить свои нервы.

Возвращение домой — такая простая задача, но знание того, что Айзек будет там, вызывает во мне сильный трепет. С начала учебы в колледже я не проводила дома много времени, кроме дней рождения и праздников, а поскольку Айзек — названный брат Остина, он не пропускает ни одного семейного мероприятия.

Его семья — это наша семья, а наша семья — его. Так было с того момента, как они с Остином познакомились в детстве, и я росла рядом с ними.

Быстро проехав по шоссе, я паркую машину и проскальзываю в дом через заднюю дверь. Мама возится на кухне.

— Привет, мам, — говорю я, подходя прямо к ней и обнимая ее. — С днем рождения.

— О, моя милая девочка. Спасибо тебе, — говорит мама, заключая меня в теплые объятия. — Когда ты приехала? Я не слышала, как ты вошла.

Я усмехаюсь про себя: мой план сработал как нельзя лучше.

— Я застряла, разговаривая с Нэнси из соседнего дома. Она восхищалась твоими розовыми кустами, — говорю я ей. — Но я ее не виню. Они выглядят невероятно. Чем ты их кормишь?

Мама смеется и отстраняется, решив вернуться к своей готовке, но я быстро вмешиваюсь и беру инициативу в свои руки, желая, чтобы она расслабилась в свой день рождения. Только мама не из тех женщин, которые могут стоять без дела, и она сразу же берется за что-то другое.

— Я взяла на работу нового садовника, — сообщает она мне, как будто это какой-то секрет. — Он не очень хорош в уходе за газонами, но, когда он подстригает кусты, он подстригает их хорошо.

Я не могу удержаться от смеха.

— Мама!

— Что? Он очень красивый молодой человек. Может быть, мне стоит дать ему твой номер, — размышляет она. — Ты знаешь, ему нравится работать без рубашки, и у него довольно подтянутое тело, очень мускулистое, и у него одна из этих V-образных штуковин. Знаешь, как стрелка, указывающая прямо на его…

— МАМА! — мои щеки вспыхивают. — Я уверена, что член твоего нового садовника впечатляет настолько, насколько это возможно, но мне действительно не нужно об этом слышать.