Эдик пристально смотрел на меня, и его взгляд мне совсем не понравился. Я вдруг представила, какого рода «дополнительные репетиции» могут быть у меня с Эдиком, а еще о каких «стараниях» он говорит, и меня передернуло от отвращения. О том, что режиссер не пытается меня сейчас затащить в койку, я даже не строила иллюзий. Но послать сейчас Эдика я не могу, исключительно потому, что он одним словом может поспособствовать моему отсюда вылету.

Но неужели ему плевать на исход спектакля? Неужели он готов защищать девицу только за то, чтобы та раздвинула перед ним ноги? Какая мерзость. И полный бред, потому что Артур сам выгонит меня, если увидит, что я не справляюсь. Похоже, Эдик держит меня за идиотку, ну или за беспринципную продажную шваль, которая согласится ублажать этого борова в шарфике только для того, чтобы продержаться в театре немножко дольше.

Как бы ни кипела я внутри, отвечать надо было сдержанно, иначе Эдик еще и вредить начнет. Я знала этот тип людей, и жаль, что столкнулась с ним сейчас, когда я совершенно беззащитна перед ним.

— Спасибо, вы итак тратите на меня почти все время на репетициях, — прикинулась я дурочкой, делая вид, что не поняла грязных намеков. — Я надеюсь, у вас достаточно мастерства, чтобы за время официальных репетиций помочь мне. Если же этого не случится, не вижу смысла тратить на меня ваше драгоценное дополнительное время.

— Ну что ж, смотри сама, Элли.

Это прозвучало почти как угроза, я весь этот разговор окончательно выбил меня из колеи. А во время репетиций я поняла, что не зря переживала. Эдик смотрел на меня злыми глазами, и если вчера хотя бы старался сдерживаться, сегодня жестко критиковал каждую мою ошибку.

Через пару часов Влад, видя, что я доведена до ручки, попросил перерыв и отвел меня в кафе напротив театра. Он пытался меня успокоить, что у Эдика просто сегодня настроение дурное, и мне не стоит обращать на него внимание. Но как это сделать, если каждая моя реплика сопровождается почти оскорблениями? Да еще Марго нагло подхихикивает над каждой его колкостью. Рассказывать Владу о приставаниях я не хотела. Чем он может мне помочь? Он ведь тоже часть труппы.

Может, если мне удастся сыграть хоть чуточку лучше, Эдик отстанет? Я сама понимала, что надежды на это мало, но в зал вернулась уже немного успокоившаяся. И замерла от удивления, увидев Артура. Сердце ухнуло в пятки, я совсем не ожидала его сейчас встретить. Нет, сегодня не тот день, когда мою игру должен видеть именно он! Боже, за что мне это наказание?

Артур разговаривал с Эдиком, стоя у самой сцены. А когда Данилевский заметил нас, уселся в кресло первого ряда и велел продолжать репетицию.

Эдик при начальнике не посмел меня задевать, да и Марго притихла. Но ледяной взгляд Артура проникал под кожу, и я, как бы ни старалась, не могла справиться с волнением. Данилевский не сделал ни единого замечания, только смотрел так пристально, что бросало в жар.

Просидев чуть больше двух часов, он направился к выходу. Артур так и не сказал мне ни слова. Он не комментировал мою игру, не пытался исправить, не критиковал и, конечно, не хвалил. Не за что было хвалить. А я снова не поняла, как на меня подействовал его уход. С одной стороны, облегчение, а с другой – досада. Как будто петля, державшая за горло, вдруг ослабла, позволив вдохнуть, но вместо этого к спине приставили нож.

Мне захотелось броситься за ним вдогонку, задать сотню вопросов и потребовать ответ на каждый из них. Но сделать этого, разумеется, я не могла.

Я еле дотерпела до конца репетиций, но когда нас наконец отпустили, вдруг поняла, что не хочу домой. Мне нужно остаться здесь, наедине с этим залом, без лишних глаз и боязни критики попробовать еще раз вжиться в роль. Я должна не просто понять Катерину, а стать ею. Наверное, стоило попросить и Влада остаться, но я не решилась. Сначала надо самой, одной. А реплики своего партнера я частично помнила, так что легко могла воспроизвести их мысленно.

Сидя в гримерке, я чутко прислушивалась к голосам за дверью. Актеры расходились, но больше всего я ждала ухода Эдика. Мне совсем не улыбалось встретиться с ним один на один в коридоре опустевшего театра.

И вот наконец послышался его голос, о чем-то игриво шутивший. Манерную речь ответившей ему женщины я бы не перепутала ни с чьей другой. Это была Марго. Чудесно, они ушли вдвоем. Я осторожно выглянула из гримерки и увидела спины удалявшейся парочки. Для верности выждала еще пару минут.

Когда мне показалось, что все звуки в коридоре стихли, я выскользнула из тесной комнатушки. Осторожно прокралась по коридору до балконов, нависавших над холлом, посмотрела вниз. В вестибюле, у самого входа, за столом сидел наш охранник. Больше никого, так что моей репетиции никто не помешает. О том, что охранник меня потом выпустит без вопросов, я даже не сомневалась. Мне ведь не говорили, что я должна покинуть театр в какое-то определенное время, да и не ночь еще на дворе.

Но я все равно нервничала. Ничего предосудительного не делала, но отчего-то не хотелось, чтобы меня заметили. Я разгладила юбки своего сценического костюма. Платье с кринолином я специально не стала снимать, чтобы лучше вжиться в роль. Еще и волосы заколола наверх: носить распущенные с таким нарядом казалось кощунством. Свет в зале уже был погашен, а полы вымыты. Значит, уборщицы меня тоже не потревожат.

Я нашла за кулисами выключатель для рампы и вышла на сцену. Замерла в нерешительности. Находиться совсем одной в пустом театре было немного жутко, но я тут же постаралась отрешиться от лишних эмоций.

Я представила, что темный зал полон зрителей, и они смотрят на меня, ждут моей игры. Оглянулась назад, на декорации, которые частично успели установить, и прикрыла глаза. Это не я стою на сцене. Это Катерина, и она в саду, совсем одна, и отчего-то ей волнительно, тревожно в груди и сладко сжимается сердце. От предвкушения встречи с Андреем так дрожат руки, что даже книгу она вынуждена прижать к груди, чтобы та не выпала из ослабевших пальцев. Он вот-вот должен появиться из-за поворота, и от этого ожидания дыхание перехватывает.

Я открыла глаза, еще раз бросила в зал уверенный взгляд и начала свой монолог.

— Боюсь своих оков, своих желаний,

Мне страшно от того, как жжет в груди.

Запретная любовь – залог страданий,

Ты от греха, Господь мой, отведи.

Но что же это? Снова искуситель?

Андрей! Моей души и яд, и сласть.

Боюсь с ним говорить, он обольститель,

Нельзя в глазах семьи так низко пасть.

Первый раз мне не понравилось, голос звучал слишком тихо и неуверенно, и я, прокашлявшись, начала еще раз. Что там говорил Эдик? Не хватает предвкушения, слишком холодно? Надо просто представить того человека, которого я бы действительно могла так неистово ждать, и в то же время бояться его появления. Максим. Ну конечно, только он. Я ведь люблю его, скучаю. Но почему-то представить Макса, сгорающего от безответной любви, как Андрей, не вышло, стало даже немножко смешно от такого образа.

Нет, пусть лучше будет Влад. Он красивый, в него действительно можно без памяти влюбиться. А еще он мой партнер, и логично сейчас думать именно о нем. Но вообразить стоящего рядом Влада я не успела, потому что увидела Артура, который вдруг появился в дверях и, постояв в них пару секунд, начал уверенно приближаться к сцене.

Он шел неспешно и не отрываясь смотрел на меня. Дойдя до первого ряда кресел, Артур уселся в одно из них, сложил руки на груди. Я смутилась. Зачем он пришел? Что сейчас скажет? Будет ругаться, что осталась без спроса после рабочего дня? Или начнет говорить, как разочарован во мне? Похоже, дурацкая была идея остаться репетировать после ухода остальных. Надо было догадаться, что дух театра в лице Артура Богдановича Данилевского если и покидает эти стены, то явно не в шесть вечера, а то и вовсе обитает здесь вечно.

— Ты решила еще поработать над ролью? Похвально.

Ни в глазах, ни в голосе Артура не было и тени насмешки, но меня это почему-то насторожило больше, чем если бы он стал издеваться надо мной. Я просто не знала, чего ждать сейчас от владельца театра.