Тут же воспоминания подкинули едкие комментарии отца, да так четко, со всеми интонациями, как будто не прошло пять лет, а все случилось только вчера. «Актриса погорелого театра! Да ты посмотри на себя, кому ты нужна там? Как будто не знаешь, как все эти актрисульки попадают на экраны! Или ты тоже собираешься ноги раздвигать? Неужели так хочется работать шутом на потеху публике?» Ему мысленно вторил голос мамы: «Элина, ну правда, какая из тебя актриса? Брось ты эти ерунду, не трать свое время».
Доказывать родителям, что в кино я не очень стремлюсь, а хочу играть серьезные роли именно в театре, было бесполезно. Впрочем, от хороших ролей в кино я бы тоже не отказалась. Но для моих родителей никакой разницы не было. Хоть героини Чехова или Шолохова, хоть звезды в фильмах для взрослых – все для них было одинаково позорным и недостойным их дочери. Они видели в моей страсти, которое я считала своим предназначением, лишь глупое детское увлечение, которое, как они надеялись, я быстро перерасту.
Но нет, не переросла. А к пятнадцати годам совершенно точно знала, что любыми путями буду добиваться своей цели, единственной в жизни. Без работы актрисой моя жизнь представлялась совершенно бессмысленной.
Удивительно, как в такой скучное семье, где собрались сплошные профессора и люди от науки, мог появиться ребенок со столь выраженными актерскими наклонностями? Мне порой казалось, что меня подменили в роддоме. Но зеркало, в котором отражалось неоспоримое внешнее сходство с родителями, насмешливо тыкало нашей кровной связью. Выходит, кто-то свыше решил посмеяться надо мной, подкинув мне те таланты, которые в моей семье не только не ценились, но и считались исключительно постыдными.
Отец видел меня экономистом или юристом, и мать соглашалась с ним. И не было им никакого дела до того, чего на самом деле хочу я. Ну конечно, я ведь всего лишь подросток, безмозглый и безответственный, поэтому решать свою судьбу не имею права. За меня все будет решено влиятельным строгим отцом и солидарной с ним матерью. Только вот я была решительно против, и с годами мой внутренний бунт лишь набирал обороты.
До девятого класса мои занятия в театральном кружке терпели, надменно посмеиваясь над моим рвением, но не видя в нем особого вреда. Но когда встал вопрос о моей будущей профессии, и я заявила, что вместо выбранных для меня отцом курсов я хочу посещать театральную школу, разразился скандал. Именно тогда я узнала все, что они думают о профессии актрисы. Они не восприняли всерьез мои слова, но в тот день для меня была пересечена та самая грань, которая навсегда отделила меня от моей семьи.
После той ссоры я решила затаиться и действовать скрытно. Да и что я, несовершеннолетняя девчонка, могла противопоставить их мнению? Пришлось спрятать свои чувства и рвущиеся наружу возражения, прикинуться, что покорилась воле отца, и даже посещать юридические курсы. Но боже, как же я проклинала их! День за днем я посещала ненавистные занятия, проникаясь все большим отвращением к преподавателям, предметам, сокурсникам и даже самому зданию, которое, в общем-то, не было ни в чем виновато. Скрепя сердце и удерживая внутри ярость и боль от несправедливости, я тем не менее послушно посещала уроки, и даже научилась делать вид, что мне нравится юриспруденция. И лишь одно удерживало меня от открытого бунта: моя цель, от которой я не собиралась отступаться. «Я ведь актриса, — раз за разом повторяла я про себя, как заклинание. — Я просто играю роль заинтересованной студентки юридического вуза. И я хорошо справляюсь со своей ролью».
Каждый день, каждую ночь мечтала о том моменте, когда школа останется за спиной, а я обрету свободу. Я просто уйду из дома, если родители не примут мое поступление в театральный. А поступить в него я должна обязательно. Ведь была в моей жизни и вторая сторона, о которой родителям было совершенно не нужно знать. Ведь я, усыпив их бдительность, посещала театральную школу, где усиленно готовилась к вступительным в ГИТИС. О неминуемом поступлении я собиралась сообщить родителям по факту, и варианта, что не пройду, я просто не допускала.
С того дня, как я изменила тактику, начала потихоньку копить средства на обучение, откладывая выдаваемые мне карманные деньги. Все-таки наша семья не бедствовала, так что деньжат мне перепадало достаточно.
Поступить на бесплатный я и не мечтала, так что финансовая подушка была мне ох как нужна. А уж когда совсем подобревший отец решил подарить мне новенький автомобиль к окончанию школы, я, само собой, и не подумала отказываться. Дорогая девчачья машинка была мне ни к чему, но с ее продажи я могла выручить деньги на учебу за все пять лет. И мне уже было безразлично, за что именно меня будут ненавидеть собственные родители: за обман, за крушение их надежд или за воровство, коим я и считала продажу незаслуженного авто.
Я успешно скрывала свои намерения и наращивала ледяную корку на сердце, готовясь к семейному апокалипсису. И вот настал день икс. По результатам выпускных экзаменов я набрала баллы совсем не по тем предметам, которые были нужны для поступления в Финансовую академию, куда меня и собирался пропихнуть мой влиятельный отец. Зато полученных баллов с лихвой хватало для театрального. Все просто: я специально завалила ненужные мне предметы. Дома меня ждал жуткий скандал.
Отец был близок к тому, чтобы поднять на меня руку, впервые в жизни. Но он все же сдержался. Может, увидел в моих глазах решимость, так схожую с его собственной?
— Ты не получишь ни копейки, — кричал он. — Если решила спустить свою жизнь в унитаз, я не собираюсь в этом участвовать! И машина... Я забираю ее у тебя, ты не заслужила такого подарка!
Я угадала почти каждое слово, которое он мне скажет, и даже много раз прокручивала в голове разные сценарии нашей ссоры. Я придумывала ответы на каждую фразу, которую он мог мне сказать. Возможно, поэтому я была морально готова ко всем его словам. Страха почти не было, а с совестью я давно успела договориться. Так что во мне пылала лишь отчаянная решимость вырвать свою свободу и право решать за себя.
— Поздно. Я ее продала, а деньги переложила на свой счет. И ты не сможешь заблокировать его, я уже совершеннолетняя. — Отец был огорошен, побледнел от ярости еще больше, но даже это не заставило меня замолчать. Мне вдруг захотелось уязвить, сделать больно хотя бы парой фраз, отыграться за все годы его деспотизма. — Ты же всегда хотел, чтобы я была экономистом и юристом. Так вот, я почти стала ими обоими, так что о своих финансах научилась заботиться сама.
Я выдала лишь часть горьких слов, которые рвались с языка, но даже их хватило, чтобы окончательно вывести отца из себя.
— Ты не заработала эти деньги! — сорвался он на громкие вопли, брызгая слюной и начав молотить кулаком по обеденному столу. Я впервые видела его таким, но это зрелище не напугало меня, мне лишь стало жаль отца, который привык все решать за других. Я бы хотела его обнять, попытаться успокоить, но опыт подсказывал, что от такого участия он окончательно возненавидит меня.
— Хорошо. Я верну тебе все до копейки, как только начну получать гонорары. Но от своей цели я не собираюсь отказываться, как бы ты к этому ни относился, — тихо ответила я.
Говорить дальше было не о чем. Отец остался непримирим, и я тоже. Только сейчас мне наконец-то было, что ему противопоставить. Я развернулась, не слушая больше его оскорблений, и направилась в свою комнату собирать вещи. Что ж, примирения с моим актерским будущим не случилось. Впрочем, я не сильно на это и рассчитывала.
Мать сидела на моей аккуратно застеленной кровати, будто ждала меня. Но когда я зашла, она лишь подняла на меня заплаканные глаза. В ее взгляде плескались разочарование, боль и непонимание. Пожалуй, этот взгляд ударил даже больнее криков отца. Однако мама так и не проронила ни слова, просто молча смотрела, как я складываю вещи. Да и мне больше нечего было сказать. Я устала пытаться доказывать свое право на собственную жизнь.
