По мнению Джона, самым непростительным в этой ситуации было то, что специалист был настолько погружен в свои теории, настолько зациклен на собственном алгоритме действий, что грубо проигнорировал специфические нужды клиента. Воспринимая просьбу выписать антидепрессанты как “нарциссические капризы в стремлении избежать сложной работы над собой”, психоаналитик напрочь отметал мысль о том, что, кроме его методов, в мире существуют другие виды лечения, которые потенциально могли бы пойти на пользу его клиенту.

Как несложно догадаться, в больнице мужчине назначили медикаментозное лечение, которое привело к заметному улучшению состояния. Взбешенный столь грубой халатностью и полным игнорированием его потребностей со стороны терапевта, клиент подал на психоаналитика в суд за нарушение профессиональных стандартов. В итоге его иск был удовлетворен в полном объеме.

Больше всего в этой вопиющей истории Норкросса возмутил тот факт, что психоаналитик отказывался изменить стратегию лечения даже после того, как в течение нескольких месяцев состояние клиента продолжало стремительно ухудшаться. Несмотря на то что клиент не реагировал на разговорную терапию (по крайней мере, в том виде, в каком ее практиковал герой нашей истории) и неоднократно просил консультацию психиатра, этот, с позволения сказать, специалист продолжал твердо стоять на своем, не адаптируя и не корректируя свои методы. Он обвинял клиента в сопротивлении психотерапевтическому процессу и твердил, что нужно придерживаться изначального плана. Мы поинтересовались у Джона, почему именно этот случай остался у него в памяти как худшее из того, что он повидал. “Все просто, — охотно ответил Норкросс, — это наглядный пример того, как теория психотерапевта угробила здоровье клиента”.

После такого вступления разговор плавно перешел к обсуждению собственного профессионального опыта Джона Норкросса. Мы решили удивить нашего собеседника несколько неожиданным вопросом и поинтересовались у Джона, о чем он думал и что чувствовал, размышляя о терапевтических катастрофах в своей практике в преддверии нашего интервью. Нам хотелось больше узнать о мыслительном процессе Норкросса и понять, насколько ему в свое время удалось проработать этот далеко не самый приятный опыт. Предыдущие ответы Джона поразили нас своей невозмутимостью, нам стало любопытно, что творилось у нашего собеседника в голове в тот момент.

“Итак, — задали мы свой вопрос, — чем вы руководствовались, когда выбирали для нашего проекта худший пример терапевтической ошибки или промаха за свою долгую и выдающуюся карьеру? Расскажите немного о том, что при этом происходило у вас внутри”.

“Что ж, должен признаться, когда я впервые читал вопросы, которые вы прислали мне накануне, они пробудили во мне вихрь эмоций. Стыд, смирение и осознание собственной неправоты в равных долях смешались в моей голове в единый поток. Я принялся вспоминать различные случаи из моей практики, которые можно было бы смело охарактеризовать как провальные. Впрочем, мне было несложно определиться с примером для нашей беседы. Как только я дошел до соответствующего вопроса, я сразу понял, что расскажу вам историю “Безумного Макса”. Вокруг этого случая вращалось столько непроработанного стыда и горечи, что это вполне очевидный выбор. Не буду лукавить, в свое время это была для меня достаточно болезненная тема”, — признался Норкросс. По виду нашего собеседника было ясно, что тема не просто была для него “достаточно болезненной в свое время”, но по-прежнему не давала ему покоя, так что мы приготовились слушать его рассказ.

“Итак, Безумному Максу — в целях конфиденциальности я решил дать этому парню кодовое имя в честь главного героя известной кинофраншизы[4] — было около 50 лет, и он недавно развелся с женой. Расставание вышло далеко не полюбовным, бывшие супруги подали друг на друга в суд. По итогам слушания судья предписал Максу пройти курс психотерапии в качестве обязательного условия для получения права видеться с детьми”, — начал свою историю Джон. Мы удивленно переглянулись. На нашей памяти случаев, когда клиент обращался к специалисту по предписанию суда, было всего раз, два и обчелся, так что мы попросили Норкросса подробнее рассказать об обстоятельствах дела.

“Мужчина умудрился настолько достать судью своим вызывающе враждебным и самовлюбленным поведением, что в итоге тот запретил ему видится с детьми, пока он не приведет в форму свое морально-психологическое состояние. Примечательно, что я был далеко не первым психотерапевтом, которому довелось с ним работать. Макса направила ко мне коллега, арендовавшая кабинет в том же здании. По ее словам, за одну сессию мужчина умудрился облить ее грязью и как женщину, и как специалиста. Ему недостаточно было младшего медицинского работника с высшим психиатрическим образованием. Ему подавай «настоящего врача»”.

Оглядываясь назад, Джон не раз корил себя за то, что в принципе взялся за случай, который передала ему коллега. Наш собеседник до сих пор затруднялся ответить на вопрос о том, почему согласился работать с Максом, несмотря на то что внутреннее чутье подсказывало ему не делать этого. Возможно, Норкросса заинтриговала необычная ситуация, показавшаяся достойным вызовом его профессионализму, а возможно, он просто хотел выручить коллегу. Факт остается фактом: Норкросс пренебрег интуицией и согласился проконсультировать мужчину, невзирая на то, что его график был расписан по часам. Впрочем, по словам Джона, если бы в то время у него было туго с новыми записями и он отчаянно нуждался бы в клиентах, Макс был бы последним человеком, которого Норкроссу хотелось бы видеть в своем кабинете.

“С самого начала все пошло наперекосяк, — сокрушался Джон. — Я злился на клиента за то, что он так гнусно обошелся с моей коллегой, и на себя за то, что позволил ей переложить на меня свою проблему с Безумным Максом. Наша терапия ограничилась одной-единственной встречей, зато какой! Это было пятьдесят минут чистой концентрированной враждебности. На первых порах гнев и неприязнь преимущественно исходили от Макса, но, смею вас уверить, к концу сессии эти чувства стали взаимными.

Он начал с того, что потребовал объяснить, что я собираюсь «с ним делать». Он отрицал, что ему нужна помощь специалиста, и настаивал на том, что проблема заключалась в его «неадекватной» бывшей жене. Макс с огромной неохотой рассказывал о себе, однако с первых минут мне стало ясно, что передо мной самовлюбленный и язвительный тип, который обожает срываться на бывшей жене, детях и коллегах”, — продолжал Норкросс.

Пытаясь собрать минимум базовой информации о новом клиенте, Джон выяснил, что мужчина перепробовал трех разных терапевтов, но все они отказались работать с ним после первой сессии. Норкросса это не удивило, и в глубине души он мог посочувствовать своим коллегам, которым “посчастливилось” связаться с Безумным Максом. Кроме того, оказалось, что в прошлом мужчина злоупотреблял веществами и лечился от наркомании. Эта деталь показалась Джону достаточно любопытной, и он попытался больше выведать у Макса о его борьбе с зависимостью, однако мужчина грубо отрезал, что это к делу не относится, и категорически отказался говорить на эту тему.

“Я попытался поставить себя на место Макса и прикинуть, какие сложные процессы, должно быть, происходили в тот момент в его сознании: супруга подала на развод, судья вынудил вопреки его воле ходить на терапию… Я пытался поработать с его гневом и исключительно из лучших побуждений позволил себе отпустить по этому поводу несколько конструктивных замечаний. Увы, я употребил для описания его поведения термин межличностная реализация роли, что, мягко говоря, не понравилось мужчине”, — вспоминал Джон.

“Это что еще за психологическая белиберда?” — огрызнулся Безумный Макс. Быстро осознав свою ошибку, терапевт поспешил извиниться. Он признал, что действительно неправильно подобрал слова, и примирительно поблагодарил клиента за то, что тот указал ему на эту оплошность. “Ну ладно, ладно, — проворчал Макс, сменив гнев на милость, — в первый раз прощаю, но смотрите мне, чтобы больше такого не повторялось, ясно?”