У нас даже закралась мысль о том, что Шварц просит у клиентов прощения специально, словно используя извинения как хитрый прием для того, чтобы придать клиенту уверенности и побудить его проявлять инициативу. Ричард заверил нас, что делает это никак не ради клиента, а исключительно ради себя.

Дальше Дик принялся сокрушаться, что в нашей сфере сложилось крайне превратное представление о том, что же такое сопротивление со стороны клиента. “Мне кажется, что, если клиент противится терапии, это его право. В дело вступают защитные механизмы его «я», главная функция которых и заключается в том, чтобы оберегать «хозяина» и не позволять терапевту завести его туда, куда он еще не готов углубляться. По сути, сопротивление — это сигнал, что настало время замедлиться, сделать паузу и лишний раз удостовериться в том, что вы точно знаете, что делаете. Уважительное отношение к подобным стоп-сигналам — залог равновесия и благополучия клиента в индивидуальной и в семейной терапии. Вместо того чтобы давить на человека и пытаться силой сломить его сопротивление, прислушайтесь к его опасениям и страхам, поинтересуйтесь у него, как он сам видит дальнейшую работу. Поверьте, при таком подходе со временем сопротивление сойдет на нет”.

Пожалуй, больше всего в этом разговоре нас поразило то, до какой степени Ричард Шварц был готов брать на себя ответственность за результат своей работы, вместо того чтобы приписывать все заслуги клиенту в случае успеха или обвинять его в сопротивлении и отсутствии мотивации в случае провала. Как мы не раз замечали, если исход терапии по тем или иным причинам оставляет желать лучшего, многие специалисты пытаются свалить вину на клиента. Если совсем не получается выставить его виноватым, они принимаются яростно критиковать саму терапевтическую модель: конечно, проблема именно в ней, теория подвела, подход оказался слишком ограниченным. В отличии от них Дик Шварц не боится занимать куда более рискованную позицию: если что-то пошло не так, в первую очередь он ищет проблему в себе.

“Да, мой взгляд на психотерапию может показаться кому-то неудобным и опасным для собственного эго, обычно я вкладываю в эту работу частичку себя. Мой подход требует на порядок больше эмоциональной вовлеченности со стороны психотерапевта, и чтобы выйти на этот уровень, необходимо для начала убрать собственные защитные барьеры. Разумеется, не все, но с самыми распространенными защитными механизмами, которые вынуждают держать с клиентом дистанцию, все же придется распрощаться”, — объяснял Ричард.

Нам показалось, что отношение психотерапевта к своим ошибкам можно представить в виде некой шкалы, на которой нашлось бы место всем участникам нашего проекта. На один конец спектра можно было бы поместить людей, которые привыкли приписывать провал (или успех) терапии исключительно клиенту; в конце концов, именно ему положено проделать основную часть работы в процессе терапии, и именно ему предстоит жить с последствиями своих действий. Если клиент недостаточно мотивирован, недостаточно сосредоточен, недостаточно нацелен на результат, терапевту не остается ничего другого, кроме как умыть руки. А на противоположном конце шкалы находятся такие люди, как Ричард Шварц, которые рассматривают итог проделанной работы исключительно как производную собственных навыков и затраченных усилий и категорически отказываются делить с клиентом ответственность за полученный результат.

“Пожалуй, из ранее сказанного мною вы уже поняли, каких взглядов на психотерапию я придерживаюсь. Я верю в то, что, если мне удастся следовать заветам собственной теории и не позволять различным сторонам моей личности брать верх над основным «я», вероятность терапевтической катастрофы сводится практически к нулю. Если терапия не принесла желаемого результата, значит, где-то я оплошал и упустил контроль. Я вообще не люблю оперировать такими категориями, как успех и провал, поскольку исход психотерапии определяется множеством различных критериев, которые далеко не всегда соответствуют этим традиционным понятиям, а иногда цели, которые я преследую в работе, и вовсе противоречат устоявшимся представлениям о желаемом результате. Как бы то ни было, если моему «я» удается найти общий язык с «я» клиента, бережно и обходительно разобраться с его защитными механизмами и добраться до травмированной стороны личности, значит, никакие терапевтические катастрофы мне не грозят”, — подытожил Ричард Шварц.

Уильям Глассер — один из самых влиятельных теоретиков в истории психологии и психотерапевтического консультирования. Положив начало новому направлению в психотерапии под названием терапия реальностью, Глассер совершил революцию в отрасли, а его классические труды Positive Addiction (Позитивная зависимость), Reality Therapy (Терапия реальностью), Choice Theory (Терапия выбора) и Reality Therapy in Action (Терапия реальностью в действии) произвели настоящий фурор в среде специалистов. Даже когда Уильяму перевалило за 70, он по-прежнему оставался ярым сторонником школьной реформы. Из-под его пера вышел ряд знаменитых книг по педагогике, в том числе Школы без неудачников, The Quality School (Качественная школа), Choice Theory in the Classroom (Терапия выбора в аудитории) и The Quality School Teacher (Качественный школьный учитель), на страницах которых Глассер стремился применить свою теорию обучения к школьной обстановке, где дети, по его мнению, больше всего нуждаются в помощи. В конце жизни Уильям переключил свое внимание на психологию клиентов, страдающих хроническими медицинскими заболеваниями, и выпустил еще одну крайне любопытную книгу Fibromyalgia: Hope From a Completely New Perspective (Фибромиалгия: надежда с новой точки зрения).

В последние 15 лет жизни[1] Уильям Глассер отказался от практики и не принимал клиентов, кроме как в рамках демонстрационных сессий на семинарах и лекциях, однако он уделял немало времени теоретическим изысканиям и научным исследованиям в области психотерапии. В своих последних работах What Is This Thing Called Love (Что же такое любовь), Getting Together and Staying Together (Сойтись и не расстаться) и Every Student Can Succeed (Каждый ученик способен преуспеть) Уильям продолжал продвигать идею развития внутренне контролируемых методов повышения личностной эффективности.

Билл Глассер настолько горел желанием помочь проекту, что сходу начал нашу беседу с извинений: “Честно говоря, я долго думал, но так и не смог припомнить ни одну действительно катастрофическую ошибку в своей карьере. Если такие и были, они давно стерлись из моей памяти”.

“Отрицание — лучший друг терапевта”, — не сдержался и подколол его Джеффри Коттлер.

“Ох, это мой закадычный приятель. Я просто мастер отрицания. Моя память едва ли хранит неприятные воспоминания больше пары минут. Наверное, склероз”, — подтвердил Билл.

Уильям Глассер лукавил. Он превосходно помнил все 50 лет своей карьеры в психиатрии, и дело было не в забывчивости. Само понятие неудачи как таковое всегда было для Уильяма Глассера загадкой. Для него констатировать неудачу было все равно, что признать собственное поражение, поэтому он посвятил немало времени и усилий тому, чтобы раз и навсегда вычеркнуть слово “неудача” из своего словаря. Билл даже назвал одну из своих книг Школы без неудачников, словно подчеркивая, насколько важно пересмотреть свое отношение к жизни и сосредоточиться на собственных действиях и их последствиях, а не на негативной оценке результата.

Впрочем, оглядываясь назад на свою полувековую карьеру, Уильям Глассер все же припомнил в ней две истории, достойные упоминания в нашей книге. И в том, и в том другом случае клиенты Уильяма покончили с собой, однако он до сих пор не мог взять в толк, что сделал неправильно и как можно было бы предотвратить трагедию.